Антология советского детектива-43. Компиляция. Книги 1-20 (СИ) - Любимов Михаил Петрович - Страница 247

Соответственно этому и вел он себя после ареста. Арестованных держали в колхозном амбаре, в котором обычно хранили зерно. Здесь же рядом допрашивали, били, требовали признаться. В первый же день Кужель бросился на следователя, пытаясь задушить его руками, закованными в кандалы. Но шахтера не застрелили, как рассчитывал Кужель. Его только избили до потери сознания и снова бросили в колхозный амбар.

Ночью он подполз к соседу Мошкову, тоже арестованному карателями, предложил бежать. Мошков вздохнул — не выйдет, амбар крепкий, крышу не проломать. К тому же охрана…

Тогда Кужель сказал:

— Боюсь не выдержу, Игнат. Нельзя мне этого… Лучше уж самому… Не выдавай в случае чего… Нашим скажи — Кужель никого и ничего не выдал.

Иван Афанасьевич отполз в угол. Вскоре в тишине негромко треснуло разбитое стекло, потом раздался тихий, сдавленный стон.

Старый шахтер осколком стекла вскрыл себе вены. Он умер, чтобы сохранить последнюю тайну чекиста Владимира Молодцова.

Запасы продовольствия в катакомбах постепенно иссякали. Жители Нерубайского, Куяльника, Усатова, Фоминой Балки пытались снабжать партизан, но делать это было все трудней и опасней. Каратели со всех сторон обложили каменоломни.

Когда блокада несколько ослабла, группа партизан ушла в Савранские леса, находившиеся километрах в двухстах от Одессы. Возглавил группу Яков Васин — заместитель командира по хозяйственной части. Вместе с группой вышла из катакомб и Галина Марцишек. С заданием найти в городе квартиру, раздобыть документы, по которым можно бы было легализоваться в Одессе.

Что касается Глушкова, то он твердо решил для себя — надо уходить в город. Будь что будет. Еще несколько раньше, недели за две до выхода партизанской группы в Савранские леса, Глушков отослал в город свою сожительницу Асхат Янке, но от нее не было никаких вестей.

Галина Марцишек вернулась к колодцу на другой день. Как условились, она бросила в шахту немного продуктов и записку: жилье и документы получить трудно. Галина ждала распоряжений, что делать дальше. Ждала до утра, ответа не было. Спуститься в катакомбы нельзя — уже рассвело, а кругом жандармы, к тайному ходу днем не пробиться. Оставалось одно, идти обратно в город. Марцишек так и сделала. На старые явки заходить сразу не решилась, две ночи провела в Дюковском саду, а когда наступила третья, пришла на Гаванскую улицу к знакомой гречанке, пришла и сказала:

— Послушай, Мария, я скрываюсь от сигуранцы. Если меня здесь застанут, тебе несдобровать — тебя уничтожат, не пощадят и твоих ребят. Предупреждаю тебя, но мне нужно прожить в городе хотя бы два дня. Можешь ты мне помочь, Мария?

Мария задумалась, посмотрела на спящих детей, в глазах мелькнула тревога, повернулась к Марцишек, тряхнула коротко остриженными волосами.

— Боюсь, Галина… Не за себя, за них. Но ты все равно оставайся. Если уйдешь, будет еще тяжелей.

И Галина Марцишек осталась. Она несколько раз пробиралась к колодцу, бросала туда продукты, которые выменивала на свои вещи, но ответа из катакомб не получала. Наконец пробралась в катакомбы — там было пусто.

Она терялась в догадках — что произошло в отряде катакомбистов?

Вскоре во время облавы ее задержали. Назвалась вымышленным именем. Выпустили через месяц, потом снова арестовали и доставили в сигуранцу.

ПО СЛЕДУ ПРЕДАТЕЛЯ

Майору Рощину все еще не удавалось восстановить общую картину событий, происходивших в оккупированной Одессе.

Сведения, которыми он располагал, были слишком разрозненны, будто клочья разорванной, брошенной на ветер записки. Эти клочья перетасовал и разметал ветер, написанные на них строки размыли дожди, их затоптали в снег, в слякоть по дорогам и тропам. Теперь эти клочья нужно найти, собрать воедино, чтобы прочитать текст…

Временами Рощин был близок к отчаянию, но такое настроение владело им недолго. Достаточна было мелькнуть хоть крохотной догадке, появиться какому-то новому факту — и он с прежним упорством продолжал свои поиски. Пока для него становилось ясным, что провал Молодцова начался с предательства Бойко — Федоровича. Предательства ли? Может быть, ошибки, неопытности? В этом следовало разобраться. Но это была только одна сторона дела. Следователь должен был уточнить механику предательства, если оно существовало, раскрыть поведение людей — кто был героем, кто отщепенцем.

Чтобы не разбрасываться, он решил для себя проследить одну линию — линию поведения Бойко — Федоровича, и он шел по его следам, которые привели Рощина на Большой Фонтан, в рыбачий поселок, стоявший на высоком берегу моря.

Бойко — Федорович жил здесь несколько дней перед оккупацией в домике Ксении Булавиной, одинокой рыбачки, растившей двоих детей. Теперь Булавиной уже не было в живых, ее расстреляли оккупанты.

Вот низенький белый домик с верандой, выходившей в сад, виноградные лозы вдоль каменного забора, абрикосовое дерево, посаженное еще руками хозяйки. Во дворе осевшие бугры неубранной земли на месте партизанского тайника. Водили, вспоминали, показывали дети Булавиной — дочь и сын.

Петр Иванович Бойко появился у Булавиных осенью. Поселился здесь будто из-за того, что в городе сильно бомбят. Приезжал иногда Бадаев, но оставался недолго и ни с кем не встречался. Часто заходил рыбак Шилин — дядя Гриша, как его звали ребята, приходили еще братья Музыченко — Иван и Андрей, тоже рыбаки.

Однажды вечером в домике собралось человек шесть, может быть, восемь. Бойко был тоже. Сначала сидели в той комнате и негромко о чем-то говорили. Мать все время выходила в сад к калитке, прислушивалась. Когда стемнело, пришли братья Музыненко, оба с винтовками, сказали матери, что все готово, и куда-то скрылись. Остальные мужчины, что собрались в домике, вышли во двор и стали копать. Выкопали две глубокие ямы. Одну рядом с отхожим местом, другую в сарае. Дядя Гриша сказал ребятам, чтобы шли спать, не болтались на улице. Но, конечно, ребята не спали. Весь рыбачий поселок в ту ночь был оцеплен вооруженными людьми, они следили, чтобы не ходили посторонние.

Под утро, когда начало светать, пришли две грузовые машины. На одной лежали какие-то ящики, в другой — продукты. Все зарыли в землю и разошлись. Петр Иванович Бойко ушел к себе в комнатку. Мать легла спать, но спали недолго. Приехал Бадаев, и мать вместе с Бойко показывала ему, где что закопано.

Вскоре Бойко съехал от Булавиных, но раза два еще появлялся у них. Под койкой его оставался чемодан, в котором, как оказалось, были гранаты, запальный шнур и детонаторы. Об этом узнали уже после, когда город заняли румынские войска. Мать сильно перепугалась — ведь чемодан столько времени лежал на самом виду. Мать сразу побежала к Шилову. Вечером в тот же день зашел один из братьев Музыченко и унес куда-то чемодан.

В оккупацию, до ареста Ксении Булавиной, в домик мало кто заходил, разве только соседи. В половине зимы сорок второго года вдруг нагрянули жандармы. Они арестовали мать, сделали обыск, но найти ничего не нашли. Дня через два-три жандармы приехали снова и привезли с собой Булавину, Бойко, Шилина, кого-то еще. Солдаты сразу принялись рыть аккурат в том месте, где были тайники. Мать не дыша стояла рядом с Шилиным. Возле них был часовой и не разрешал разговаривать. Когда из ямы вытащили тяжелые ящики, мать заплакала. Ящики разбили, в них было оружие.

Потом всех поставили около ямы и стали фотографировать. Не фотографировался только Бойко. Рыбак Шилин сказал ему:

— Становись и ты, на память снимемся…

Бойко отвернулся и ничего не ответил. Жандармы погрузили оружие и продукты в машины и увезли. Руководил ими высокий, худощавый и остроносый пожилой человек в румынской фуражке и в нашей солдатской шинели. Он все время держался возле Бойко и несколько раз спрашивал его о чем-то.

Когда Ксения Булавина прощалась с детьми, она каждому прошептала дважды:

— Бойко погубил нас. Бойко погубил…