Неожиданная Россия. XX век (СИ) - Волынец Алексей Николаевич - Страница 44

Эти новые части, особенно сапёры, среди которых было немало питерских рабочих, привезли с собой из революционной страны уже устойчивые антивоенные убеждения. Впрочем, подобные настроения за 1917 г. охватили большинство русских рядовых на Салоникском фронте. Среди простых солдат «Особой дивизии» всё больше крепло убеждение, что правители продали их иностранцам, как говорили в окопах: «Обменяли на снаряды».

Этот же год ознаменовался и ростом откровенной враждебности между русскими и французами. Последние искренне считали, что именно они несут главную тяжесть войны, а русские и тут, на Балканах, и на своём расположенном где-то далеко на Востоке загадочном фронте «недовоёвывают». Рознь подогрело убийство французскими солдатами русского прапорщика Виктора Милло. Французское командование Салоникским фронтом не нашло или не захотело найти убийц.

По объективным причинам особо страдали русские раненые во французских госпиталях – сказывался языковой барьер с врачами, а русских медиков имелись считанные единицы. Будущий известный писатель Илья Эренбург, тогда военный корреспондент русских газет на Западе, упоминает откровенно возмутительный случай, когда на Салоникском фронте французы поместили раненых русских в барак с немецкими ранеными пленными, фактически приравняв союзников к противнику.

«Опасаясь ухудшения отношений с Францией…»

Умело подогрела смуту в русских частях и германская пропаганда – через болгар к нашим солдатам попали листовки, «разъяснявшие», что русские зря воюют, ведь ими командует «природный немец» Дитерихс. Дальние предки Михаила Константиновича Дитерихса, действительно, происходили из Германии, но сам он – сын, внук и правнук исключительно русских женщин – конечно же, не был никаким немцем. Но в условиях революционной смуты 1917 г. это уже не играло роли, настроения и чувства солдат всё больше входили в противоречия с желаниями командования.

Генерал Дитерихс в итоге уехал в Россию (позже он станет активным деятелем белого движения), а в командовании «Особой русской дивизии» началась откровенная чехарда. Временное правительство, пытаясь укрепить войска, всюду назначало своих военных комиссаров. К нашим солдатам на Салоникский фронт таким комиссаром назначали бывшего «присяжного поверенного» М.А. Михайлова. Когда-то он был близок к революционным социал-демократом, но при первых сложностях с полицией бежал в эмиграцию и свыше 10 лет провёл в Париже. Излишне говорить, что такой комиссар не смог повлиять на рост антивоенных настроений среди русских солдат.

Любопытно, что знаменитый поэт-воин Николай Гумилёв летом 1917 г. добровольно перевёлся именно на Салоникский фронт. Однако по пути поэт задержался в Париже, и в итоге был оставлен командованием при комиссаре русских частей на французском фронте. В окопы на Балканы он не попал, а ведь там его судьба могла сложиться совершенно иначе…

Наблюдая рост антивоенных настроений русских солдат, французское командование перевело «Особую дивизию» в глухой и сложный угол фронта, в горах у границ с Албанией, на участок, зажатый высокими пиками и Охридским озером, одним из самых крупных и глубоких на Балканах. С тыла русских солдат подпёрли «заградотрядами» из французов и марокканцев.

Особенно трудным было расположение тех русских частей, которые оказались на позициях высоко в горах. Даже осенью температура здесь порой опускалась до 29 градусов ниже ноля, тогда как в долинах было 15 градусов тепла. Воду сюда приходилось доставлять за 17 км на мулах, её выдавали по два стакана в сутки на человека.

Потери в русских частях были столь велики, что для их компенсации даже пытались набирать добровольцев среди славянского населения в Италии и Македонии. Сербский премьер-министр Никола Пашич тогда вновь предложил передать русскую дивизию в состав сербской армии. Однако, Временное правительство отклонило этот проект, «опасаясь ухудшения отношений с Францией».

Конец русской дивизии

Ещё в сентябре 1917 г. русская Ставка приняла решение возвратить «Особую дивизию» на Родину. Это решение поддержал и её бывший командующий генерал Дитерихс. Однако, к тому времени западные союзники уже просто игнорировали решения русских.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

На фоне слухов о возвращении, в «Особой дивизии» начались открытые выступления солдат под антивоенными лозунгами. Они усилились в ноябре, когда на Салоникский фронт дошли известия о мирных инициативах правительства Ленина. Оказали на солдат влияния и известия о жестоко подавленном антивоенном бунте из коллег из «Русского экспедиционного корпуса» во Франции.

На этом фоне генерал Саррайль решили подвергнуть русские части «трияжу», принудительному разделению на три категории: желающих воевать, нежелающих воевать и тех, кто открыто не подчиняется французскому командованию. Первых полагалось оставить на фронте, вторых отправить в «рабочие роты», а третьих арестовать и, фактически, в роли каторжников отправить во французские колонии Северной Африки. Узнав о таком решении, протестовали даже те офицеры русских частей, кто был убеждён в необходимости продолжать мировую войну «до победного конца».

В конце декабря 1917 г. французы отвели русские части с фронта и, под предлогом отправки на Родину через Салоники, разоружили рядовых солдат. Затем русских раскассировали по разным селам северной Греции, вскоре их лагеря и стоянки окружили колючей проволокой и французской охраной. Фактически наши солдаты оказались на положении военнопленных у бывших союзников.

В начале 1918 г. в лагерях для русских на Салоникском фронте зафиксированы не только аресты, но даже случаи показательных расстрелов тех, кто выступал за мир и неподчинение французам. Известен и случай, когда ради развлечения французского офицера марокканские кавалеристы с саблями наголо атаковали собиравших хворост безоружных русских солдат из бывшего 3-го батальона 3-го полка «Особой дивизии» – 10 наших соотечественников зарубили, десятки ранили.

28 февраля 1918 г. французы официально завершили расформирование русской дивизии, при этом даже прекратили медицинское обслуживание большинства раненых. К лету из примерно 21 тыс. русских солдат и офицеров лишь 1041 человек согласился отправиться добровольцем на фронт во Францию, ещё 1195 согласились вступить в Иностранный легион. Большинство не желавших воевать, почти 15 тыс. человек французы загнали в «рабочие роты», еще более 4 тыс. отправили на каторгу в Африку.

1 француз за 25 русских

Оставшиеся в Греции «рабочие роты» тоже мало отличались от каторги – до 15 часов ежедневной работы под конвоем при полуголодном существовании. Очевидцы вспоминали, что русским солдатам от голода приходилось от голода собирать траву, ловить черепах и змей. Одним словом Греция тогда не баловала русских «греческим салатом»…

Лишь сербские солдаты выражали сочувствие и порой пытались помочь русским. В лагере у села Пистели сербы даже силой освободили из-за колючей проволоки 600 русских солдат. В ответ французское командование издало приказ о запрете принимать в сербские части русских.

На исходе 1918 г. газеты советской России писали, что в русских «рабочих ротах» на Салоникском фронте от болезней, голода и непосильной эксплуатации умерла половина их состава. Это явное преувеличение, но смертность была высока и в реальности. Точные цифры нам неизвестны – французские архивы на сей счёт никто до сих пор не исследовал.

В разгар гражданской войны правительство Ленина попыталось оказать помощь русским солдатам, ставшим пленниками бывших союзников. Большевики действовали решительно – арестовали всех французов и франкоязычных бельгийцев, находившихся на контролируемой ими территории, присовокупили к ним немногих пленных, захваченных красными в ходе боёв с французскими интервентами, и потребовали от Франции обмена людьми.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

В апреле 1920 г., задолго до установления официальных дипотношений, французы и советские представители провели в Копенгагене переговоры об обмене «пленными». В итоге дипломаты La Belle France согласились отдавать 25 русских за 1 француза.