Веледар (СИ) - "Bastard92" - Страница 28

— Дары только у мертвых забирать можно, это все ведают, — заговорила, все еще в стену глядя, а не на него. — И прежде, чем я расскажу тебе, пообещай, что все так и останется. Это опасный дар, никому про него знать не следует. Я хранила его долгие годы. Думала, что никогда не приму.

Вель покосился на ее бусы, в центре которых теперь длинной каплей висел поблекший, треснувший камень. Спросил:

— Почему же ты изменила свое решение?

— Ты же слышал Демиру там, на берегу. Отпусти я ее, она бы снова за старое принялась. Нельзя так, никому не позволено жизни у людей отбирать безнаказанно.

— Я отбирал, — в этих его словах прозвучал горький вызов. Мол, слишком ты ведьма добрая да справедливая. Сколько я язвил, сколько выводил тебя, и то пару раз по зубам получил всего. Другая бы убила, наверное, а ты терпишь. Вот такую несправедливость, какую Демира здесь учинила, не стерпела. А я что?

Вель усмехнулся про себя собственным мыслям, опуская взгляд, и заметил, что они с Селеной сидят так близко, что бедра их почти соприкасаются. И это недокасание вдруг показалось почти невыносимым. Он отвернул голову и стал в другую сторону смотреть.

— Это твое дело, наемник, — тем временем ответила она. — Твои бесы, и тебе с ними жить. Не мне тебя судить, я сама на банду разбойников лешего натравила, хотя мы уйти могли.

— Не могли, — он упрямо сжал губы и на нее в упор посмотрел. — Не ты, так я бы их на тот свет отправил. Они ведь тоже могли убежать с деньгами твоими, не брать лишний грех на душу. Но не захотели.

— Что ж, тебе не пришлось их убивать, радуйся.

— Мне не привыкать. Ты же ничего обо мне не знаешь. А вдруг я куда хуже, чем и те разбойники, и Демира вместе взятые? Если бы не хозяин лесной, я бы убил тех людей.

— Зачем?

Этот простой вопрос поставил Веля в тупик. Будто ребенок малый спросил у него, почему ветер дует?

Потому что деревья качаются.

— За тебя, — сказать это оказалось не так уж сложно, во всяком случае проще, чем смириться с новым мироощущением: он готов убить за нее, даже если она не прикажет. И когда же это стало новой правдой в его мире?

— Ставишь жизнь одной ведьмы превыше жизней простых людей?

— А если и так?

— Что же изменилось, Вель? Ты ведь ненавидел меня, презирал. Тебя ведь продали мне в рабство. Что произошло?

Десять дней назад он бы щедро заплатил тому человеку, который бы поведал, что такого должно произойти, чтобы наемник захотел защищать и оберегать ведьму, заботиться о ней. И если бы он услышал всю эту историю из чужих уст, расхохотался бы рассказчику в лицо. Или сломал бы ему нос.

— Я не знаю, правда, — Вель натянуто улыбнулся ей, пряча за этой гримасой свое смятение. — Просто… Ты произошла.

Ворвалась в мою жизнь, как ураган, с этими твоими глазами. Зелеными, как молодые листья. Глубокими, как омут. Вот я и тону теперь. Да еще и радуюсь этому, как дурак.

Селена молчала, недоверчиво вглядываясь в его лицо, снова, кажется, ища подвох. Но никакого подвоха не было. Не на этот раз.

— Не ты пленила меня, — снова заговорил Вель. — Хотя, как я недавно выяснил, для ведьмы это пара пустяков. Не ты увезла меня в чужие земли, не ты избивала, заставляя подчиняться. Но злился я на тебя, хотя благодарить должен был, что вытащила оттуда. Почему, не расскажешь? Там ведь были другие рабы, куда меня покладистее.

— Агвид сказал, что ты хорош в бою. А я.., — она замялась. — Мне Вадим предлагал с ним в этот путь идти.

— Так что ж ты отказалась?

— У него семья. А у тебя глаза такие были… Как у загнанного зверя. И я поняла, что если не заберу тебя оттуда, там ты и сгинешь. Сломают. А не сломают, так убьют.

— Пожалела, значит, — горько усмехнулся он, будто ожидал другого ответа.

— Нет, — фыркнула она. — Просто как увидела тебя, избитого и грязного, сразу голову потеряла. Поняла — жить без тебя не смогу.

И Вель рассмеялся, вполне себе искренне, хотя где-то в душе шевельнулся подлый червячок сожаления, что ее слова — всего лишь шутка.

— Ты бьешь меня моим же оружием, ведьма, — заметил он.

— С кем поведешься, от того и наберешься, наемник, — Селена не осталась в долгу. — Дурной пример заразителен.

— Я сам дурнее всякого примера.

— Рада, что ты это осознал.

— Осознал, покаялся и смирился. А теперь расскажи мне про дар.

— Хорошо, — Селена неожиданно покладисто кивнула и сложила руки на коленях. — Расскажу тебе, как мать моя мне рассказывала. А там сам решай, верить или нет…

И она заговорила тихим голосом, как по заученному, будто и вправду ей эту историю вместо сказки на ночь повествовали, а Вель сидел рядом, и думал о том, что готов слушать ее и слушать. Лишь бы она была рядом, вот как сейчас. Или еще ближе…

***

Жил был один колдун, и был он очень могущественным. Дары умел у умерших забирать и много чего еще. Вот только все ему было мало, жадность обуяла, и чем сильнее он становился, воруя чужие дары, тем больше ему хотелось.

И вот проведал как-то этот колдун про полудницу, что она людей наказывает, когда те не чтят ее законов. Заработался, например, человек в поле. Уж полдень, и солнце в зените, а он все жнет колосья и на межу не торопится. Выходит тогда полудница в одеждах своих белоснежных, и волосы ее пламенные развеваются за плечами, неба касаясь. А человеку дурно становится. Кружит она ему голову и уши натирает до красноты или шею, так, что они горят потом жгучей болью. Падает человек прямо в поле, лишается чувств. А потом, как в себя придет, не знает, с какой стороны за серп браться. Или как лапти вязать. Или как лошадей подковывать.

Смекнул колдун, что полудница в наказание дар забрать может у человека, да только человек тот жив остается и не подозревает ничего, все на солнечный удар списывает. И уж очень колдуну захотелось заполучить такую способность, ибо конца и края тогда не будет его силе, и никто не осмелится вызов ему бросить и в его могуществе усомниться. Даже цари да князья перед ним на колени падать станут, целуя подол его одежд.

Очень колдун воодушевился от этих мыслей и стал думать, как у полудницы эту способность украсть. Ходил по деревням и селам, все расспрашивал людей, которые полудницу встречали, да только они не помнили ничего, окромя жара нестерпимого, будто солнышко с небосвода спустилось да прямо на голову улеглось. Колдун серчал, бесился, но затеи своей не оставлял, пока однажды в одной деревне не наткнулся на девочку.

Девочка та любопытная была, как сорока. Наслушалась бабкиных рассказов да захотела полудницу сама увидеть. Полдень почти наступил, люди с поля убрались, а она в высокой траве схоронилась, стала ждать.

И вот солнышко в свой зенит прикатилось, запекло нещадно, и увидела девочка высокую женщину необычайной красоты в белых одеждах. Шла та женщина по полю да несла в руках большую сковороду — колосья спелые от жаркого солнца прикрывала. Глаза у нее белые-белые были, ни зрачка, ни радужки, а за плечами развевались пламенеющие волосы.

Девочка обомлела от такого зрелища, высунулась из травы, чтобы получше рассмотреть. Тут ее полудница и заметила. Погрозила пальцем и молвила:

— Негоже закон мой нарушать и в полдень мое поле осквернять. Наказать бы тебя надо как следует, но мне скучно сегодня. Развлечешь меня — отпущу с миром.

Девочка отвечать не смела, только молча кивнула, разинув рот, а полудница дальше продолжала:

— Я люблю плясать на досуге. Коли меня перепляшешь, домой к вечеру вернешься. А коли нет, ослеплю тебя за твое любопытство на один глаз.

Испугалась девочка, да делать нечего, стала плясать с полудницей на поле среди ржаных колосьев. Час плясала, и два, и три, а солнце все в зените сидит, никак не укатывается, и полудница знай себе над полем бабочкой порхает и хохочет. Весело ей, а у девочки уже нога за ногу цепляется от усталости, по лбу пот градом катится, а горло сушит, будто песка в глотку натолкали.

И вот, когда силы уже совсем девочку покинули, упала она на поле, сминая колосья, и застонала: