Охотники на Велеса (СИ) - Иванова Татьяна Всеволодовна - Страница 38

— Ты его боишься?

— А кто бы ни испугался человека, для которого все люди как, я не знаю, как сказать, ну как куколки на веревочках? При этом он всегда действует не на пользу себе, а во благо всей земли. И с нас требует того же. Потом, понимаешь, человеческие планы всегда могут пойти наперекосяк, из-за нелепой случайности. И только если Бог благословит, даже случайности выстраиваются в дорожку над пропастью. У Гостомысла так всегда и бывает. Значит, в его жестких планах есть высшая истина. Из-за этого страшно.

— Да, это действительно страшно, — усмехнулся Всеслав. И добавил, пристально глядя на Любаву. — Ты испугалась, что он насильно выдаст тебя замуж за меня, решив, что это выгодно… для блага всей земли? А это жесткий план?

— Да. А Рагнар где-то в отъезде.

— Хорошенькое признание… а почему ты не называешь Рагнара отцом? Я бы лучше тебя понял несколько месяцев назад, если бы ты так его называла.

— Я называю. Только не при посторонних. Он же не просто отец. А еще и отец Феофан. Так уж сложилось. Если отец, то отец Феофан. А для посторонних — Рагнар. Жаль, что ты ненавидишь церковников. Мой названный отец — монах.

Они помолчали.

— Я никак не могу ненавидеть твоего названного отца, — подумав, сообщил Всеслав. — И я не хочу ни к чему тебя насильно принуждать, Любава, каким бы страшным я тебе иногда не казался. Но ведь в Новгороде христианки выходят замуж за нехристиан? Разве не так? Почему бы тебе не рискнуть? Я бы хотел услышать честный ответ, хотя бы сейчас.

Любава задумалась. Ее собеседник терпеливо ждал.

— Понимаешь, для тебя все верующие — это церковники. То есть, ты видишь только земную организацию. А для меня Христос — это живая Личность. Мне больно при малейшем намеке на неуважение к Нему. У нас с Ним личные отношения. Как же я могу допустить, чтобы между нами стал неверующий в Него человек, мой муж? Ты боишься изменить Болеславу, связавшись со мной. Но и для меня брак с тобой станет изменой. Изменой Христу. А все остальное, что я говорила, тоже правда. Я ведь даже не могу быть уверена, что ты со временем не заведешь себе полюбовницу, не говоря уж обо все остальном.

— Не заведу, раз уж до сих пор не завел, — пробормотал Всеслав. — Это возражение отпадает. А что касается наших возможных измен тем, кому мы должны быть верны, то это серьезное возражение. Но слышала ли ты пословицу, что кто не хочет ничего делать, ищет поводы, а кто хочет что-то сделать, ищет способы? Ты-то что ищешь, поводы или способы?

Снова в их избе наступило молчание. За окном уже потемнело, но вдали разгоралось зарево.

— А ведь это совсем не закат, — внезапно сказал Всеслав, глядя в окошко.

Любава повернулась к окну, затем вскочила.

— Давай, выйдем, посмотрим, — предложил воин.

Его тулуп также как и свитка надевался через голову. Они оделись и вышли на поляну. Далеко вдали небо было освещено заревом пожара. Любава ахнула. Всеслав мягко прижал ее к себе здоровой рукой, и она не стала отстраняться. Страшно закричал филин. Вдалеке ему ответил еще один. Встревоженные пожаром, они жутко ухали.

— Я так рада, что ты со мной сегодня, — непосредственно заявила Любава. — Как бы я одна на пожар смотрела. Это ведь святилище горит. А с тобой мне не страшно.

— Вот то-то и оно.

Они молча стояли, обнявшись, и глядели на страшное зарево вдали.

— Там кругом болота, — напомнил Всеслав. — Огонь дальше не пойдет. И добавил, отвлекая от невеселых мыслей Любаву. — Помнишь, ты дождь остановила? Что это было?

— Я заранее знала, что дождь вот-вот остановится, — Любава невольно улыбнулась, вспоминая. — Мне дядька Тишата сказал, а он всегда такие дела безошибочно чувствовал.

— Да, красиво было разыграно.

— Я ничего не могу придумать, — внезапно сообщила девушка, слегка разворачиваясь к обнявшему ее воину, — но если ты, случайно, найдешь эти способы, о которых говорил, то я буду рада.

— Я понял, — вздохнул Всеслав, — а теперь пошли в избу, на ночь укладываться. Говорят, утро вечера мудренее.

Глава двенадцатая

С утра в их скромную избушку, затерянную в заснеженном лесу, пожаловали нежданные гости.

Обитатели избушки встали поздно. Всеслав спал плохо. Любава устроила его в полусидячем состоянии. Но плечо болело и дергало, и он то засыпал, то просыпался. Соответственно, и Любава то виновато спрашивала, не хочет ли он воды, то предлагала устроить поудобнее. И все это время вдали полыхало страшное зарево. Только под утро они заснули. И вот, после позднего завтрака, когда Любава принялась шить из разрезанной рубахи Всеслава нечто на шнуровке, чтобы не тревожить лишний раз плечо, на полянке показался маленький отряд. Харальд, Творимир, а также тот самый Гостомысл, о котором только накануне было говорено. Всеслав, глядя через окошко, узнал того, кто по выражению Мечислава, полоскал рога в богатых омутами стоячих водах Муромля. Узнал и внимательно посмотрел на Любаву. Та отложила шитье, подошла к окошку и сильно побледнела.

Трое воинов, войдя в избу, с удивлением оглядели Всеслава, с рукой, обмотанной тряпицами, стоявшего без рубахи, в свитке без рукавов.

— Что здесь произошло? — резко спросил Гостомысл.

Любава покраснела и молчала. Всеслава происходящее начало забавлять. Вчерашний день Гостомыслом явно не был просчитан.

— Я был слишком настойчив в своем предложении, выйти за меня замуж, — усмехнувшись, выдал Всеслав сильно сглаженную версию произошедших накануне событий.

— Это да какой же степени надо было быть настойчивым, — пробормотал Творимир, удивленно глядя на совершенно красную Любаву. — А я еще думал, что был самым настойчивым женихом на всей Руси. Ошибался.

Гостомысл несколько секунд тоже изучал свекольно-красную девушку, а потом перевел разговор, давая себе время подумать.

— Вы, конечно, поняли, что Велесово капище сгорело.

— Трудно было не понять, — вежливо заметил Всеслав. — Мы всю ночь из-за этого не спали.

Смущенная Любава пересилила себя и вопросительно посмотрела на Гостомысла.

— Конная дружина князя Ярослава окружила капище, — начал тот свой рассказ.

— Как же они прошли через болото? — удивленно вмешался Всеслав.

— А вот наши новгородцы как раз путь для конников через болота и нашли, — с удовольствием отвлекся от основной темы Гостомысл. — Как раз Любава-то и нашла. Отличная работа.

— А-а-а, — неопределенно протянул Всеслав, с удивлением глядя на Любаву, притворявшуюся, будто бы совершенно не хочет провалиться под деревянный пол избы.

— Князь Ярослав лично убил медведя-шатуна. Из людей погиб только Коснятин. Убит в поединке. Ярослав никак не мог оставить его в живых. Все остальные волхвы живы. В плену. Завтра их участь решится.

— А что местные? Муромцы? — недоверчиво спросил Всеслав. — Не сопротивлялись? Это же их святыня.

Гостомысл посмотрел на него с удовольствием.

— Муромцы восприняли все, как и было задумано. Разумею, ты забыл, что как раз на зимний солнцеворот змей Велес должен быть побежден Перуном? И местные об этом забыли, но не до конца. Да, не до конца… И вот, представьте. В отблесках зимнего солнца на поляну через непроходимые болота въезжает князь на белом коне. На шаг позади него едет знаменосец со стягом, на котором изображено, как личный покровитель князя Георгий Победоносец поражает копьем крылатого змея. Касаемо знамени, то вышито необычайно натурально, сияние вокруг головы героя, щит в виде солнца золотом горит, копье сверкает как молния, дракон черный под копытами белого коня. Муромцы как взглянули, так и глаз отвести не смогли.

— Вы собрались приносить в жертву змею мою родственницу? — в гробовой тишине спросил князь. Волхвы уже оттеснены, окружены, беспомощны. Муромцы потрясенно молчат. Князь спустился с коня, молча открыл ворота во двор капища и вошел к их ревущему живому воплощению Велеса. Бешеный медведь бросился на него. Но князю-то не впервой приканчивать медведя. Он заколол зверя прямо в воротах. Разумеете, он уничтожил Велеса символически. Потом вскочил на коня и наблюдал, как связывали волхвов. Как погиб в поединке Коснятин. Касаемо Коснятина, то тот был в плохой форме, победить никак не мог. И слишком мешал Ярославу. Потом всем дали возможность отойти на безопасное расстояние, и главное капище Залесья было подожжено. Так что вот так. Муромцы никак не могли вмешаться. Перед ними было разыграно их основное сказание, родное для них. Никто не дерзнул защитить Велеса на зимний солнцеворот от огненного гнева побеждающего солнечного героя.