Когда играют все (СИ) - Иванова Татьяна Всеволодовна - Страница 25

Они пошли к центру города по узким улочкам, вымощенным темно-серой и светло-желтой галькой. Изящные узоры свивались и развивались под ногами, заканчиваясь у каменных стен одноэтажных домов. Никакой проросшей мелкой травки, тем более пустот и выбоин в отмостке не наблюдалось. Через каждые два-три здания встречались священные здания: часовни или церквушки, построенные из того же песчаника, что и жилые дома. Они отличались от жилых домов только сакральными узорами на фасаде.

Собор на центральной площади, построенный из того же песчаника, что и остальные дома Сендиола, несмотря на внушительные размеры, округлостью и мягкостью очертаний напоминал пряничный домик, политый сверху глазурью. Птичьи гнезда с длинноклювыми птенцами торчали из щелей колокольни. Колокола в священном городе не звонили.

Вслед за рыцарем Фенелла поклонилась главной святыне города, и вслед за ним же обернулась. Они, наконец-то, увидели местного жителя. Напротив собора располагалась гостиница для паломников. Ее густобровый, бородатый хозяин, сложив руки на груди и прислонясь к косяку раскрытой двери пристально наблюдал за чужаками.

— Добрый день, почтеннейший, — мягко сказал де Карседа. — Мы с моей спутницей желаем остановиться у вас на пару дней.

Здоровенный бородатый мужчина явственно вздрогнул. Планы гостей его не радовали. Он молча посторонился, пропуская будущих постояльцев с жаркой улицы в прохладу гостиничного зала, небольшого, полутемного, уютного.

— У меня нет детей, — со скорбью в голосе сообщил рыцарь. — Скажите, как нам с моей госпожой можно взять благословение и попросить молитв у епископа Леонтия?

Наступило молчание.

— Чего-чего? — грубовато переспросил хозяин, выпучив глаза. — Кого-кого? Чегой-то я не понял.

Де Карседа, изящно откинув край плаща и придержав ножны с мечом, опустился на край ближайшей скамьи. Фенелла села чуть поодаль, сообразив, что разговор предстоит долгий.

— Мой гостиничный двор, господин мой хороший, стоит здесь для паломников, — не прекращая пучить глаза, продолжил содержатель гостиницы после паузы. — Иногда они сюда забредают, поклониться заброшенным святыням. А я своей выгоды не упущу. Вот и все дела. Какой-такой епископ не знаю.

Рыцарь мягко улыбнулся.

— Как только я возьму благословение у вашего владыки, я сразу же покину Сендиол. Слово чести рыцаря. Иначе останусь его ждать.

— Ну и ждите! — неожиданно со злостью заявил хозяин. Впрочем, почему «неожиданно»? Оставаясь в городе, королевский рыцарь срывал жителям церковный праздник. Крестные ходы из церкви в церковь, торжественные народные шествия на центральную площадь после ранней обедни; завершающий торжество общегородской молебен перед центральным собором… Ну или нечто похожее.

— Вы сомневаетесь в моем слове? — тихо уточнил рыцарь у содержателя гостиницы. — Видать, слава о безупречном Альвесе де Карседа не докатилась до Лиенских гор. Жаль.

— Докатилась, — пробурчал хозяин. — Я знаю даже, что у прекрасной донны де Карседа зеленые, как молодые листья, глаза. — И он покосился на Фенеллу с ее совсем не зелеными глазами.

— Хорошо. А я уж было решил, что наблюдательность соглядатаев Сендиола сильно преувеличена при королевском дворе… но ведь я не сказал, что эта донья — моя супруга.

— Вот-вот, — неопределенно протянул содержатель гостиницы, перестал пучить глаза и с упреком посмотрел на возможного постояльца. — Все вы, благородные доны, мастера играть словами.

— И что же вы будете делать? — после недолгого молчания поинтересовался рыцарь. — Вряд ли мы с моей спутницей будем настолько неосторожны, чтобы выпить снотворное зелье и проспать до полудня.

— Зачем же до полудня? Поспите часика до третьего после рассвета. А когда солнце окончательно встанет над городом, гуляйте себе спокойно. А ночью-то у нас опасно. У-у-у, — зловеще взвыл мужик, снова выпучив глаза. — Такое тут творится на улицах! Зло ходит, темное зло. Заброшенные святыни, они опасные. Люди пропадают! По дурости своей пропадают. Не говорите потом, что я вас не предупреждал. Бестелесное зло по улицам! Ночью! У-у-у. Только внутри стен моей гостиницы и можно отсидеться, — произнося последние слова, хозяин доверительно наклонился к Фенелле. Та невольно отшатнулась и посмотрела на проем узкого окна. Стены гостиницы больше локтя толщиной, наверняка не пропускали вовнутрь звуки снаружи, если плотно закрыть окна и двери.

— Вы меня убедили, почтеннейший, — сказал де Карседа, вставая. — Бестелесное темное зло. Бр-р-р. Я-то ладно, перетерпел бы, но спутницу мою жалко, — рыцарь небрежным жестом положил несколько серебряных монет на край стола. — Мы уходим. Но очень вас прошу, передайте мою просьбу владыке Леонтию. Я буду ждать его согласия на встречу внизу, в начале священного пути в Сендиол.

— Хорошо, передам, — обрадовано ответил хозяин, но, тут же испугавшись собственных неосторожных слов, добавил, — если, конечно, я его увижу. Быть такого не может, но мало ли… Что мне трудно пообещать что ли?

— Удачно, что нам удалось разговорить хозяина гостиницы, — тихо сказал де Карседа Фенелле, когда они спускались вниз по горной тропинке в тени сикомор. Девушка придержала коня и с удивлением посмотрела на спутника. У нее самой запугивания хозяина вызвали только улыбку.

— Теперь мы знаем, что в Сендиоле будут служить ночью. К рассвету, как я понял, кончится основная служба. Крестные ходы пройдут до второго часа, а молебен закончится до третьего часа. Это было важно узнать, чтобы застать Леонтия врасплох. Они могли приурочить общегородской молебен и к полудню, к шестому часу после рассвета.

На рассвете звонко прозвучали крики петухов. За время жизни в столице Фенелла отвыкла от их пронзительных криков. Здесь, в гостинице у подножия Лиенских гор, в начале пути в Сендиол, живности хватало. Мычали коровы, лаяли собаки, блеяли овцы. К тому времени, как снова наступила тишина, девушка умылась, оделась и спустилась в общий зал. Де Карседа ее уже ждал. На этот раз он не стал брать с собой своих оруженосцев. Убедившись, что полутемный зал пуст, Фенелла взяла своего спутника за руку и сделала шаг на центральную площадь Сендиола, шаг прямо в толпу людей.

Чистый горный воздух, напоенный ароматом ладана; сдержанный гомон большого числа людей; хоругви с изображением святых, поднятые над головами молящихся, пронизанные солнечным светом. Седой епископ на возвышении дал возглас к началу молебна, и над площадью воцарилась тишина. Только стройное пение хора, да щебетание птиц, потревоженных большим скоплением народа, нарушало ее.

— Помолимся о сущих у власти, — громогласно возгласил один из священнослужителей, — да тихое и мирное житие поживем во всяческой чистоте…

И это несмотря на то, что церковь в Остарии находилась вне закона. Фенелла ниже опустила капюшон, уходя в свои мысли.

— Трудно не задуматься, почему прогрессоры так страстно ненавидят Церковь, — Боэланд опустил голову, рассматривая массивный перстень-печать на пальце. — Пришельцы пытаются привить нам новую систему идей, и идеологи старой системы — их заклятые враги. Прогрессоры же учат нас свободе, свободе от всяких обязанностей, свободе от верности своему королю или сеньору, свободе от верности мужу или жене, свободе от обязанностей по воспитанию детей. Вот пусть так и живут сами, только от нас подальше. Что до меня, то правительству страны как раз нужны те, кто настроит народ на подчинение законной власти; нужны те, кто снова провозгласит семью и детей, зачатых в браке, одной из высших ценностей народа, — его величество откинулся в кресле, опустив руки на колени. Все движения и жесты короля всегда отличались сдержанностью, но в тот день он вообще казался замороженным. — У нас, я даже не скажу, к сожалению, одна церковь на Карласс с соседями и Остарию. Церковники из Кареньона вполне могли бы остановить военный поход на Остарию, узнав, что я даю свободу церкви в своей стране. Но архиепископом должен стать остариец Леонтий, всей страной почитаемый владыка. Иначе церковники из Кареньона у нас дел натворят. За десятилетия гонений на церковь люди нравственно опустились, есть, к чему придраться, не спорю…