Четвертый кодекс (СИ) - Виноградов Павел Владимирович "Палимпсест_2" - Страница 11

Франц и Моника Кух доставлены в Калининград и содержатся на гауптвахте.

Сотрудники, производившие обыск в деревне, допустили халатность, не обнаружив прибывшего из Калининграда агента противника – предположительно, принадлежавшего к сети, инфильтрованной во время войны на территорию Германии Управлением стратегических служб (ныне – Группа центральной разведки) США. Его обнаружил «Попутчик», следивший в деревне за «Студентом». Агент противника также следовал за «Студентом» и следил за ним с чердака дома Кухов.

Оставшись без поддержки и не зная о намерениях агента противника в отношении «Студента», «Попутчик» принял решение о его ликвидации.

«Студент», обнаруживший свой тайник, вышел из амбара дома Кухов с пеналом. Ни «Попутчика», ни агента противника он не обнаружил.

Чтобы не вызывать подозрений у «Студента», «Попутчик» не стал сопровождать его обратно и приказал председателю колхоза Никифорову доставить объект в Калининград на колхозной машине под предлогом личного поручения.

«Попутчик» характеризует объект как личность не по годам целеустремленную, упорную и скрытную. Отношение к Советской власти и Партии, с высокой вероятностью, негативное.

В Калининграде объект приняли сотрудники УМГБ по Ленинградской области, сопровождавшие его на поезде до Ленинграда.

Майор ГБ Таманцев.

Верно.

Старший следователь следчасти капитан ГБ Иванов.

Резолюция министра госбезопасности СССР

Продолжать негласное наблюдение за «Студентом», обеспечивая его поступление в аспирантуру и специализацию в области древней Америки. Семью Кух перевести во внутреннюю тюрьму на Лубянке. На прошляпивших агента противника сотрудников управления по Калининградской области и начальника управления полковника Рудакова наложить взыскание. Продолжать мероприятия по выявлению агентурной сети противника на территории области. Об исполнении доложить.

Генерал-полковник ГБ Абакумов.

***

Евгений Кромлех. СССР. Красноярский край. Эвенкийский национальный округ. Поселок Учами. 21 июня 1950 года

Крошечный поселок на берегу Богом забытого притока Нижней Тунгуски. Вокруг – покрытые тайгой холмы. Десятка полтора потемневших деревянных избушек, полсотни чумов. Лодки на реке. И везде – олени.

Добраться сюда можно было по тайге, по реке и по воздуху. Этнографы попали в Учами третьим путем – на вертолете.

Евгений успел побывать во многих местах, куда профессор Столяров таскал его на полевые сезоны. Изучение шаманизма предполагало обширную географию. Они пробирались в комариных лесах, покрывающих отроги Алтая, и проплывали по якутским рекам мимо скал, похожих на фантастические развалины замков. Пересекали хакасские степи, где с курганов их провожали призрачные взгляды каменных баб.

А теперь вот профессор и его студент сидели в чуме, стоящем за потемневшей избой, и смотрели, как Федор Копенкин – шаман в девятом поколении – готовится к камланию. Он надевал кафтан ломболон из медвежьей шкуры, обшитый длинной бахромой, обвешанный ремешками и металлическими подвесками, изображавшими всевозможных духов. Подвесок было так много, что они производили впечатление боевой кольчуги. А сам дед в кафтане был похож на огромную взъерошенную птицу. Или древнего пернатого ящера.

«Тяжело ему, должно быть», - подумал тихо сидевший на кипе шкур Евгений.

На голове Федьки была шапка-авун, тоже с густой бахромой, спускавшейся на лицо. Шаман во время работы не должен смотреть на этот мир.

Старик быстрыми движениями проворачивал над горевшим посередине чума костерком бубен унгтувун – главное свое оружие в мире духов, и щит, и меч, и вместилище его души.

Старуха, непрерывно курившая трубку с чем-то едким, подбрасывала в огонь травы и корешки, от которых по чуму распространялся дурманящий дымок, смешивающийся с запахами старой дубленой кожи и сырости.

Тем временем молодой парень, сын шамана, раскладывал извлеченные из сундучка деревянные фигурки духов-хранителей в виде животных.

Вроде бы, все требования «техники безопасности» соблюдены, пора бы и начинать представление. Для профессора Столярова это было именно представление, за которое шаман – хитроватый и в то же время какой-то блаженный дед небольшого роста – получил три бутылки водки и десять пачек папирос «Казбек». До всего этого он был большой охотник.

Но сам Евгений знал, что дело не во мзде. Сначала Федор наотрез отказывался камлать перед луча – русскими. Может, принимал их за начальство из района, неодобрительно относившееся к его призванию. А может, было что другое.

Но, препираясь в обшарпанной избе со Столяровым, он вдруг обратил внимание на Евгения, скромно стоявшего в стороне. Пронзительно посмотрев на него несколько секунд еще более сузившимися щелочками глаз под нависшими бровями, шаман вдруг оставил свои бесконечные: «Не, никак не можно, нголомо (грех), насяльника запретил строго настрого», и резко спросил:

- Малой-то с тобой будет?

Не дожидаясь ответа, он, не отрывая взгляда от Женьки, обошел его кругом. До этого Федька производил впечатления дряхлого деда с шаркающей походкой. Но тут его движения обрели чуть ли не кошачью грацию. Он кружил вокруг несколько оробевшего парня, словно орел над добычей. Неожиданно сделав скользящий шаг, оказался к Кромлеху почти вплотную, протянул руку и легонько ощупал вмятину на лбу юноши. Евгений вздрогнул, ощутив призрачную сухость его пальцев.

- Нет, нет, нет, - запричитал вдруг шаман, отдернув руку. – Не видал такого… Не бывает.

Внезапно замерев, он словно бы отключился от мира. Все в избе тоже замолкли, даже Столяров, явно пытавшийся что-то сказать, но все не решавшийся.

Столь же неожиданно старик очнулся. Не глядя больше на Женьку, он развернулся и вышел на двор, бросив:

- Буду духам слова разговаривать.

- Что это было? – удивленно спросил Столяров.

Женька понятия не имел, но как будто чьи-то холодные пальцы тронули его за сердце.

Вечером Столяров отправился к старику для серьезного разговора. В поселковую избу-читальню, где разместилась экспедиция, он вернулся несколько растерянным.

- Совсем дед с ума съехал, - бросил он, садясь на стул и прикуривая папиросу. – Спрашивал его, что он за представление вокруг тебя устроил, а он все: «Ненго, ненго».

- Это ведь, кажется, значит «плохая примета»? – вспомнил Евгений.

- Не совсем, - ответил профессор, глубоко затягиваясь. – Это когда человек оказывается между этим миром и потусторонним, буни. Такая… щель между мирами, что ли… Мембрана между жизнью и смертью. Например, заблудиться в тайге – это ненго. Для эвенка заблудиться, значит опасно заболеть, вроде как для нас вдруг разучиться говорить. Или если встретил привидение – это тоже ненго… Он говорит, что ты мугды.

- Призрак? Чей?

- Говорит: «Сам свой»…

Сердца Евгения вновь коснулись ледяные пальцы.

- Однако камлать для нас согласен, - заключил Столяров, давя папиросу в пустой консервной банке. – А нам того и надо.

…Глядя на действия шамана в чуме, Евгений положил в рот сморщенный кусочек из тех, что дал ему старик. Уже второй кусочек, а всего их было три.

- Жуй и глотай, как я к духам пойду, - велел Федор.

А Столярову не дал ничего.

- Женя, не стоит, - тихо сказал тот своему ученику. – Это мухоморы, реакция какой угодно может быть.

Женька промолчал, а когда старик стал готовиться к камланию, разжевал первый кусочек.

Он долго не ощущал абсолютно никаких изменений сознания и решил, что грибы на него не подействовали. Или их было слишком мало – сам шаман перед тем, как облачиться в ломболон, зажевал целую горсть.

Тот уже начал камлание. Поначалу удары в бубен были редки, а звук его глуховат. Ему вторило редкое позвякивание нашитых на ломболон бляшек. Старик же вполголоса бормотал речитатив на эвенкийском. Евгений понимал через слово, но общий смысл улавливал.