Джинсы мертвых торчков - Уэлш Ирвин - Страница 20

Смотрю на рюмящую мудохарю Кэмерона. Он ничё так получился, как и Милибенд, бедолажный задрот, а вот Клегг нихуя на сибя не похожий.

– Не вопрос, дружище. – Поц сияет и диктует свой номер, который Франко вбивает себе в телефон. – Ты же на меня больше не злишься, чувак?

– Не-а. Ни капли, – отвечает Франко.

Поц в шутку толкает его в плечо:

– Клево. Набери, бро! Назови свою цену. Я должен успеть, пока еще могу себе это позволить.

Ухмыляющийся Чак уходит к своей компашке, Франко всю дорогу смотрит иму вслед, а я подкатую обратно к художнику:

– Так ты у нас корешишься с голливудскими идолами и рок-звездами?

– Не-а, – говорит он, спокойно глядя на меня, – они тибе не друзья.

Викки возвращается из уборной – ненавижу себя, когда называю так дабл, – но ее перехватывает Мелани, и они заговаривают с двумя другими бабцами. Пользуясь случаем, роюсь у себя в сумке и тычу Франко конверт:

– Не… не… все норм, братан, – он отталкивает его от себя, кабута я пытаюсь иму собачье говно всучить.

– Они твои, кор. По нынешнему курсу. Пятнадцать тыщ четыреста двадцать фунтиков стерлингов набежало. Способ подсчета обсуждается…

– Мине они не надо. – Он качает головой. – Прошлое нужно отпускать.

– Именно это я сейчас и делаю, Франко, – протягиваю конверт. – Возьми, прошу.

Вдруг к нам бросается чел в очках с черной оправой, полагаю, агент художника. Он явно взбудоражен и говорит Франко:

– Сэм Делита только что купил одну вещь за двести тысяч долларов! Голову Оливера Харбисона!

– Четко, – абсолютно невозмутимо говорит Бегби, обводя взглядом толпу. – Эксла Роуза нету?

– Не уверен, – говорит чел, озадаченный сокрушительным обломом. – Я проверю. Полно слухов. – И он смотрит на меня.

Франко с неохотой нас знакомит:

– Это мой агент, Мартин. Это Марк – дружок с родины.

– Очень приятно, Марк. – Мартин крепко жмет мне руку. – Вернусь к вам позже, ребята. Нужно работать в зале!

Когда Мартин уходит, Франко говорит:

– Видал? У миня есть все, что я захочу, братан. Ты ничё не можешь для миня сделать. Кароч, оставь свои бабки сибе.

– Но ты миня выручишь, если их возьмешь. Ты можешь чё-то сделать для миня.

Франко медленно качает головой. Смотрит через всю комнату, кому-то кивает и улыбается.

– Послушай, ты меня кинул, и я тебя прощаю, – говорит он негромко, машет шикозно разодетой паре, и чел с ним в ответ здоровается. Еще один ебаный актер, снимавшийся в фильме, чё я недавно смарел в самолете, но не можу вспомнить ни имя парня, ни название картины. – Я по-любому бы сделал этот хреновый выбор – просто находился на таком этапе своей жизни. – Он малехо мине улыбается. – Но прошлое я отпустил.

– Угу, и я тож хочу, – говорю иму, сдерживая раздражение.

– Рад за тебя, – говорит он почти без сарказма, – но ты должен найти собственный путь, старичок. Последний раз, када ты пытался это сделать, я был для тибя, блядь, орудием. – Он делает паузу, и иво глаза наполняет прежний холод.

У меня аж все нутро обжигает.

– Франко, прости, блин, я…

– Обратно я туда не вернуся. В этот раз сейшен будет сольный. – И вдруг он улыбается и мягко толкает меня в плечо, почти пародией на прежнего Бегби. Миня врубает: «Этот пиздюк прикалуется».

– Ебаный рот… шиза какая-то! Я ж тут тибе бабки предлагаю, Фрэнк! Эти бабки твои!

– Не мои они, это с наркоты навар, – говорит он с каменным лицом.

Потом его рука опускается на мой локоть, и он подводит миня к картине с Джимми Сэвилом[23], за которого в Америке никто не знает: тот валяется кровавым месивом у бара «Альгамбра». Буркалы у Сэвила вырваны, а кровь с его хозяйства растекается по белым треникам пятном темно-красной мочи в паху. Внизу подпись:

«ТАК МЫ В ЛИТЕ ПОСТУПАЕМ С ДЕТОТРАХАМИ» (2014, холст, масло).

Он тыкает в красную точку на картине: знач, картина продана.

– От это от мое. Я народу ёбла крошил, и миня на кичу сажали. А щас я то ж самое делаю, и мине плотют.

Смарю вокруг, обводя взглядом портреты и литые бошки иво производства. Признаюся, я не особо шарю в искусстве, но должен сказать: это самая огромная куча гамна, чё я видал за свою, сука, жизнь. Он капитально разводит этих тупых зажравшихся богатых уебанов, которые, видать, щитают, чё коллекционировать творения бешеного зэка – это клево. Он, конеш, молодец, но еб же твою мать: отливать чью-то репу, а потом ее корежить – никакое это, блядь, не искусство. Приглядываюся к посетителям галереи, чё таскаются с одной выставки на другую, как они щурятся, пальцами тыкают, обсуждают. Загорелые мужики и бабы, с отшлифованными в спортзалах фигурами, в классных шмотках, безупречно причесанные, искупанные в самых топовых одеколонах, духах и бабках.

– А ты знаешь, откудова бабки у них? С наркотрафика? С торговли людьми, еб твою мать! – Пара человек с ближайшей группки оборачуется на мой громкий голос. Краем глазом замечаю, как охранник вытягивает шею. – Наверно, у тебя есть любимый благотворительный фонд, куда я могу их передать?

– Ша, кор, – походу, Франко это теперь в натуре по приколу. – Не позорься.

Мое лицо недоверчиво перекашивается.

– Теперь ты уже говоришь мине, чёбы я уёбищем сибя на публике не выставлял: гейм, сет и матч! Щас же скажи мине название своей любимой благотворилки, Франко, еб твою мать!

– Не верю я в благотворительность, Марк. И прошу, зови миня Джимом.

– А во что ты вообще веришь? Чё, мине придется отдать эти пятнадцать с гаком тыщ «Хибзам»?

– Я верю в то, чё надо заботиться за своих, братан. – Он кивает своей открыточной калифорнийской блондинке-жене, внезапно гремят динамики, и этот чел, агент Мартин, выходит на середину зала.

Викки возвращается ко мне.

– Все нормально? – спрашивает она. – Что это? – показывает на конверт у меня в руке.

Кладу его обратно в сумку и застегиваю молнию.

– Пытался отдать Фрэнку долг, но он не захотел брать.

– Должна сказать, все это выглядит очень увлекательно и таинственно. Наркотиками промышляли?

Франко оборачуется, и я не могу смареть пиздюку в глаза: подозреваю, чё нам обоим не удастся сохранить невозмутимый вид.

– Мы в Лите промышляем только магазинными чеками «Прови», – говорю ей.

Када оглядываюсь на Франко, слышу, как стучат пальцы по микрофону, вызывая статический треск, и толпа притихает. Агент Мартин прокашливается:

– Спасибо, что пришли. А теперь мне хотелось бы представить директора этой галереи и великого покровителя искусств города Лос-Анджелеса – Себастьяна Вилльерса.

Какой-то пиздюк с загородного клуба, с седой бошкой и красным таблом, похожий сразу на всех американских политиков, каких я видел, встает и начинает нести полную хуйню за Бегби. За то, чё лучше его «творчества» ничё пока еще не придумано. Не можу эту ссанину слушать! Мечтаю тока за то, чёбы отвести Викки домой. Я думал, чё за эти полдня уже насытился сексом до отвала. Хуй там. Смотрю на нее и по ее похотливой улыбке понимаю, чё она думает то же самое. Мы сруливаем, а диджей врубает фанк, и Франко с Мелани плавно танцуют под этот трек Питера Брауна, «Хочешь пофанковать со мной»[24].

«Ё-мое. Этот пиздюк… танцует. Уебан еще и двигаться умеет». Это чё, правда, блядь, Фрэнсис Бегби? Может, все дело во мне. Может, эти представления за Бегби въелись мине в мозг в другую эпоху. Может, мине надо просто отпустить всю эту хуйню, как, очевидно, отпустил ее Джим Фрэнсис.

6

Больной – В поисках Юэна Маккоркиндейла

Бухло и наркотики – это для школоты: мало что хуже бодуна или отходняка после ешек, когда тебе уже стукнул полтинник. Если смотреть фактам в лицо, даже с учетом рождественской вседозволенности, ты просто чувствуешь себя слабым и безголовым: скудные, слабеющие остатки веселья, которые получается выжать, никак не оправдывают последующего затяжного аттракциона ужасов.