Жестокий эксперимент - Дилов Любен - Страница 15

Профессор раздраженно жевал и не ощущал ни вкуса, ни запаха воздуха.

– Сделай-ка мне два-три бутерброда с маслом! – придвинул он к женщине плетеную хлебницу, а сам ушел в рубку.

Радиостанция на яхте была достаточно мощной и с большим диапазоном, но ни единое судно, ни кто-нибудь с пристани не ответил на его позывные. Он стал искать волну болтунов-радиолюбителей, которые, с тех пор как система спутниковой связи взяла на себя целиком прием и передачу сигналов бедствия, не умолкали ни на минуту. И здесь пространство оказалось опустевшим. Будто опустела вся планета, исчезли все волновые излучения. Но ведь станция была в порядке. Позавчера только он поменял аккумуляторы. К тому же, будучи уже вдали от берега говорил еще раз со знакомым капитаном из береговой охраны, чтобы тот не очень-то волновался, если он случайно задержится.

Профессор направился к двери и окликнул свою гостью, склонившуюся над чашкой чая с таким видом, будто делала ингаляцию:

– Включи радио!

Альфа перенесла магнитофон из ниши на стол, включила, но и он не издал ни звука. Даже привычного потрескивания при смене станций не слышалось. Женщина настроила приемник на короткие волны. И на коротких царило молчание. Сообразила нажать кнопку ночного освещения – шкала вспыхнула смарагдовым светом. Электричество было. Но куда же тогда подевался этот болтливый мир? Для него, физика, это было гораздо невероятнее, чем то, что он оказался на зависшей в воздухе яхте.

Профессор оставил станцию включенной и настроенной на прием, а сам занялся магнитофоном. Поставил кассету, тотчас же разразившуюся музыкой Вивальди, но поспешил выключить ее и снова занялся радио. Его ничем не объяснимое молчание продолжалось. Профессор посмотрел на сидящую перед ним женщину.

Она поняла, что еще немного, и он может взорваться, и принялась выполнять забытое приказание. Мелко подрагивавшими пальцами намазала на ломтик хлеба масла, затем конфитюр, положила его на тарелку и принялась за следующий… В этот раз ломтики получились не такими красивыми, как в прошлый.

Он стал наливать себе чай и увидел, что чайник подрагивает в его руке.

– Капитан, – начала было она, и профессор, взяв себя в руки, произнес спокойно:

– Что бы ты ни спросила, я отвечу тебе одно: не знаю. Но сейчас, как видишь, нам ничего не грозит.

– Ты так думаешь?

– Ведь ты же медиум. Или ты предчувствуешь что?… Ешь, тебе говорят. Это успокаивает.

После похорон тоже едят. Но, черт побери, даже в самую глубокую могилу наверняка проникает какая-нибудь радиоволна! Что же это за явление отмежевало их от остального мира, будто колпаком каким накрыло?

– Альфа, девочка моя, не бойся! – попытался он сгладить недавнюю грубость. Однако эти слова ему самому показались жалкими.

– Стараюсь, – ответила она, снова попытавшись улыбнуться. Но так необходимые ему сейчас складочки не появились. – А здесь есть такие треугольники? Я хочу сказать – как Бермудские?

– Теоретически они могут образоваться в любом море, но если ты имеешь в виду прежние мифы и легенды о них…

– И все же, многое из всего этого осталось неразгаданным. Не правда ли?

Профессор сел, взял ломтик хлеба, откусил и, сдерживая обуявший его страх, заговорил:

– Современный человек живет куда в более страшном треугольнике. – Осторожно прожевал крохотный кусочек, невольно делая драматическую паузу. – В нем три стороны: страх, неверие, скука. Мы же здесь избавлены по крайней мере от скуки.

– Я верю в тебя, капитан! – сказала она, и глаза ее, распахнутые и пугающе темные, силились подтвердить сказанное.

– Вот видишь! Следовательно, у нас с тобой остается только страх. Но мы сейчас расправимся с ним! Для этого достаточно вспомнить Эйнштейна. Ты, конечно, знаешь эту его мысль, но мне все же придется напомнить. Так вот, самое прекрасное, что мы можем пережить, говорит Эйнштейн, это загадка, таинственность. Это основное чувство, которое стоит у колыбели подлинного искусства и подлинной науки. Кому оно неведомо, кто уже не способен удивляться и изумляться, тот мертв, – закончил он и добавил:

– А мы пока еще живы, не так ли?

– Но это полнейший абсурд! – возразила она, явно не разделяя оптимизма Эйнштейна.

– В природе нет абсурдов, милая. Есть непонятные нам вещи. Абсурды создает человечество, когда…

– Достаточно ссылок на человечество! – оборвала его она. – Что мы будем делать сейчас?

Он потянулся через стол, взял ее руку в свою, легонько пожал и сказал:

– Иди-ка на палубу! Сейчас мы будем пить виски и удивляться миру. Иди, говорю я тебе.

Он подождал, когда она выйдет и направился в рубку, чтобы включить сигнал бедствия, движимый не менее абсурдной надеждой, что этот световой шар, в центре которого они оказались и который плотно изолировал их от внешнего мира, будет пропускать радиоволны в одностороннем порядке.

10

Положительно, говоря о тайнах мира и способности удивляться им, Эйнштейн имел в виду отнюдь не способность пить виски и время от времени причмокивать, как делали это они. Но нужно было как-то прогнать страх, а известно, что человек с давних пор подменял храбрость алкоголем. Однако вместе с тем ему пришлось напомнить ей, и уже не в шутку, что необходимо соблюдение строгой дисциплины на борту и что не он придумал это. Человечество придумало, еще с момента выхода в океан первой лодки. Поскольку люди, первыми вышедшие в море в однодерёвках, столкнулись с очень страшными для них явлениями и вскоре убедились, что иного способа противостояния стихии, кроме разумно организованного поведения, нет. Профессор хотел было предложить женщине послушать музыку, но тотчас же отказался от этой идеи: нужна тишина, чтобы слышать происходящие перемены. Поэтому порекомендовал ей почитать – в шкафчике было несколько книг или поспать, ведь она взяла с собой снотворное.

Но Альфа, вытянув босые ноги, не шелохнулась и продолжала смотреть вдаль – туда, где ничего не было. Он спросил, поняла ли она его, и увидел, что ее «аметисты» излучают один лишь холод.

– Поняла. Я не должна тебе мешать.

Да, именно этого он хотел, но не думал, что сказанное им прозвучит так грубо.

– Напротив, поможешь мне. Поможешь, если возьмешь себя в руки. Поэтому в первую очередь ты будешь выполнять все свои обязанности: готовить, убирать, будешь любезной и милой… – Он проглотил слово «супругой» и коснулся своей рюмкой ее рюмки. – Ничего страшного не случилось, милая. Ведь это так естественно, что влюбленным хочется убежать подальше от людей, чтобы побыть наедине… В первую очередь займись продуктами. Распредели их на порции, переложи льдом. А пока пей виски!

Он не сказал ей, чем будет заниматься, так как и сам не знал. Однако оставаться в компании своей гостьи, продолжавшей сидеть с окаменевшим видом, было невозможно, и он вышел.

Радио продолжало молчать, не реагируя на электромагнитные колебания в атмосфере. Один лишь гироскоп продолжал вращаться в обратном направлении, отметил он, склонившись над прибором. Уж не фиксировал ли он действительно вытекание времени из тела, согласно непризнанной гипотезе Козырева [5], который прибегал к подобным экспериментам. Гироскоп Козырева всегда реагировал на все процессы, происходившие рядом с ним. Даже на самую обыкновенную химическую реакцию. Например, на то, как растворяется кусочек сахара в чае. Профессор решил записать необычное явление, и мучительное нетерпение сменилось радостью. Давненько он не записывал своих наблюдений!

Он прошел в каюту, взял из шкафа бумагу и авторучку, сел за стол. Безумство компаса и гироскопа, влажность, невероятно низкая для морского воздуха, в то время как барометр показывал нормальное классическое атмосферное давление; поведение часов, отсутствие в атмосфере даже электромагнитных колебаний… Когда все это произошло? Наверное, когда он подумал про себя, что под яхтой проходит длинная волна, а Альфа проснулась с таким ощущением, что они тонут…