Простолюдин (СИ) - Громов Александр Николаевич - Страница 37

— Знаю, сломан. И грузовой лифт тоже. Вот вы и займитесь починкой, а не то потащите движок по лестнице. На руках.

Отделавшись от лишних свидетелей, я подумал об Андреа и Петре. Их тоже услать? Нет, рискну оставить. Во-первых, они все равно догадаются, чем я тут занимаюсь, а во-вторых, что криминального в моей затее? Обыкновенная блажь эксцентричного барона…

Эксперимент удался как нельзя лучше. Чуть только генератор шума заработал, я голосом вызвал программу общепланетных новостей. Пусто. Первый развлекательный канал — та же история. Дворцовая хроника — снова ничего. Инфос не реагировал на мои запросы. Я даже спросил его, сколько будет дважды два, и не получил ответа, прежде чем не отошел от генератора шума на пять шагов.

Только пять! За генератор я ручался, мощность его излучения была что надо, но я недооценил помехозащищенность моего противника. Пять шагов — это очень немного, но это все же кое-что…

Краем глаза заметил: Андреа и Петр многозначительно переглянулись. С чего бы?

А потом — с начала эксперимента не прошло и тридцати секунд — вырубился свет. Тотчас включился аварийный, но, кажется, лишь для того, чтобы осветить картину моего поражения. Генератор дымился, как проснувшийся вулкан, а под ним начинал плавиться и вонять пластиковый стол. Издалека донесся вопль Тараса, то ли защемившего пальцы, то ли уронившего инструмент себе на ногу.

Андреа сорвал со стены огнетушитель.

9

Дома меня ждал скандал. Джоанна кипела, как паровой котел. Чуть только я вошел, она пустилась с места в карьер и за какую-нибудь минуту вывалила на меня такую груду разнообразных упреков, что я только глазами хлопал. Какая муха ее укусила? Поди пойми. Переждав первый шквал, возмутившись и подавив в себе протест, я прошел в гостиную, упал в кресло, вытянул гудящие ноги и стал ждать. Буря продолжалась. Я был виноват во всем, а что конкретно не так — неясно. Наверное, абсолютно все не так, включая вчерашний град, что побил на клумбе нарциссы, за которые в ответе почему-то именно я, а не кто-то другой, и никуда я не годен, и ни с чем не справляюсь, и вообще она мечтала о другой жизни. В последнем-то я не был уверен, но пусть даже так, зачем столько крика?

Вспомнилось: когда я был ретробиблиотекарем, мне попалась на глаза книга тысячелетней давности с цитатой из речи некоего британского парламентария: мол, как можно давать избирательные права женщинам, если три дня в месяц они не соображают, что говорят и делают? Тогда я хихикнул и забыл, а сейчас этот давно истлевший в могиле депутат всплыл в памяти. Гм, а не эти ли дни сейчас у Джоанны? Вроде нет…

Но все на свете кончается; кончились и крикливые упреки. Зато начались рыдания. Молча вынести их было труднее, и я справился с этой задачей только с помощью раствора воды в этаноле: как ни трудно мне было перемещаться после рабочего дня, я сам себе налил выдержанного шатурского виски, сам добавил три кубика льда и без посторонней помощи вернулся в кресло, умудрившись не застонать и даже не поморщиться. Безжалостная земная гравитация продолжала издеваться надо мной, я устал, я выдохся, и лучшее, что я мог сделать сейчас, это спокойно позволить выдохнуться и Джоанне. И я молчал, смакуя ядреный торфяной привкус напитка и рассматривая затейливый герб маркиза Шатурского на бутылочной этикетке.

А когда Джоанна выдохлась, перестала источать слезы и поборола икоту водой, я спросил довольно спокойно:

— Он угрожал тебе?

— Кто?

— Ты знаешь, о ком я говорю.

Она отвернулась, и я понял: да. Здесь побывал инфосолитон, он предупредил Джоанну о последствиях моего непослушания. Возможно, я опасно приблизился к черте, за которой кончается всякое терпение, но столь же возможно, что игра моего противника намного более сложна. Поди разгадай тактику этого умника!

Одно я все-таки понял: мой противник устал бить по мне наобум и начал искать болевые точки.

А Джоанна — болевая точка?

Я нашел сотню аргументов против и все-таки признал: да. Меня тянуло к ней. Я не слишком уставал от ее болтовни и привык подшучивать — чаще про себя, чем вслух — над ее неискоренимым желанием забраться повыше по аристократической лестнице. Вероятно, в мечтах она видела себя герцогиней, ослепительной и недоступной, принятой на самом верху, милостиво разрешающей кому-нибудь написать историю ее невиданного успеха, — и при всем при том она все-таки поддержала меня там, на острове… даже собиралась отправиться со мной в вечную ссылку на Луну… Как понять этих женщин?

— Что ты думаешь делать? — спросил я.

— А ты?

— Он требовал, чтобы я отступился?

— Еще как!

— А чем угрожал?

— Он убьет тебя, вот чем! — звонко крикнула Джоанна.

— Почему же до сих пор не убил? Значит, не хочет.

— Он думал, что ты умнее!

— А я дурак?

— Дурак, потому что не понимаешь: прежде он убьет меня. Ты дурак и бесчувственный кусок льда! Лунатик!

Снова полились слезы. Стиснув зубы, я решил и впрямь немного побыть ледышкой.

— Выходит, я не тот, кто тебе нужен.

— Хочешь развестись? — вскинула голову она.

— Возможно, придется. Останешься баронессой, таков закон. Остров поделим честно: мне — атолл, тебе — лагуну.

— Что-о?

— Ну шучу, шучу. Поделим поровну.

— Ты, кажется, рад? — Она даже взвизгнула.

— Ни капельки. По факту я был владельцем всей Луны — что мне какой-то атолл?

— Клоун. Я так и не поняла: что ты собираешься делать?

— То же, что делал раньше, а может, и еще что-нибудь. А ты?

— Уеду.

— Можно спросить: куда?

— На наш остров. Или куда угодно, лишь бы подальше от тебя. Денег мне хватит, вчера пришло жалованье. И ведь половина дохода с острова — моя?

— Допустим. А как же твоя работа?

— Да кому она нужна, эта бумажная археология! Обойдутся. В конце концов, я имею право на отпуск.

Я смолчал о том, что брать отпуск в первый же месяц работы — моветон. Кому нужны проповедники прописных истин?

В молчании прошло несколько минут. Я изучал завитушки на гербе маркиза Шатурского.

— Алкоголик! — в конце концов не выдержала Джоанна.

— Точно. — Я поставил бутылку на стол. — Вдобавок псих недолеченный.

— Тебя еще долечат! Если довезут до клиники живым.

Этот выпад я проигнорировал. Прошло еще несколько минут. Джоанна укладывала платья в дорожный баул, старательно избегая смотреть в мою сторону. За окном вечерело.

Сейчас бы поразмыслить как следует о результатах моего эксперимента или хотя бы выйти полюбоваться игрой света на кронах сосен и вершинах окрестных гор, а не устраивать семейные разборки!

Как же! Чего не бывает, то и не случается. Если бы события всегда происходили вовремя, то что это была бы за жизнь? Сладкая?

Вообще-то когда как.

— Тебе нисколько не жаль? — опять не выдержала Джоанна.

— Даже очень жаль, — честно ответил я. — Но что это меняет?

На сей раз она не сказала, что мне надо меняться самому. К чему без конца долбить в одну точку подобно дятлу? Я не дерево.

Она застегнула баул, обулась и надела куртку. Вызвала флаер. Застыла в дверях.

— Ты даже не проводишь меня?

— Я помашу тебе ручкой отсюда.

— Трудно сделать три шага?

— Во-первых, не три, а во-вторых, зачем? Я знаю, как летает флаер. Не любопытно.

— Свинья!

— И тебе всего хорошего.

Она хлопнула дверью, а я немедленно наполнил стакан. Представление продолжалось. Теперь по всем канонам реалистического искусства я должен был напиться в хлам, как граф Анак-Кракатау. Чтобы не слишком скрипеть зубами. Марочная торфяная бурда от болотного маркиза будет в самый раз.

И я сделал это. Тянул и тянул виски без содовой и льда, не закусывая, имея во рту такой привкус, будто жевал гудрон, скрипел зубами, временами взрыкивал и постанывал, в бешенстве разбил о стену один за другим два стакана — словом, делал все, что полагается делать мужчине, которого бросила любимая женщина.