Шпана (СИ) - Тамбовский Сергей - Страница 41

Просидел я на том бревне в общей сложности часа три, потом есть захотел и встал, чтобы возвратиться на родную уже практически мельницу, но не тут-то было — из-за поворота реки вывернулась и причалила прямо к тому месту, где я сидел, большая лодка с парусом, баркас почти. И с этого баркаса на берег сошёл старец Серафим — я его не сразу узнал, он подстригся и сбрил бороду, а ещё сменил одежду на почти цивильную, никаких рубищ, никаких вериг.

— Узнал? — спросил он меня с хитрым прищуриванием.

— Конечно узнал, дядя Серафим, — прикинулся я валенком, — подобру ли, поздорову ли?

— Ты мне зубы-то не заговаривай, щенок, — сразу он перевёл разговор в практическую плоскость. — Кинул ты меня, ой как кинул, недооценил я тебя, да… ну а теперь пришла моя очередь с тобой разбираться.

И он позвал второго матроса с этого баркаса, я его сразу и не заметил — был тот матрос высок и широк в плечах, на голове имел кожаный картуз, а взгляд его мне сразу не понравился, какой-то он совсем безумный был… и глаза у него в разные стороны смотрели. И в руке у него большой нож был зажат… даже и не нож, а ятаган какой-то, сильно кривой он был и даже на вид страшноватый.

— Махмуд, разберись с этим пацанчиком, — скомандовал Серафим.

И Махмуд (турок что ли, успел подумать я) без лишних слов решительно шагнул ко мне выполнять приказание. Я же отпрыгнул назад, оставив свою конторскую книгу лежащей на чурбаке, и крикнул Серафиму:

— Зачем же так быстро-то, Серафим, может поговорим сначала?

— О чём? — без всякого выражения спросил тот, — не о чем нам с тобой говорить. Махмуд, вперёд!

— А ну как Шнырь с Ножиком узнают, что ты на их территории беспредел творишь — вот о чём, — попытался хоть как-то замедлить развитие событий я.

— Стоп, — сразу врубил заднюю Серафим, — Махмуд, передохни маленько, а ты, щенок, давай заканчивай свою мысль.

— Так я уже почти всё сказал — Благовещенка это поляна Шныря, он здесь крышует всех подряд, и мельницу вместе со мной, а ты не по правилам наехал на его крышуемого. Может очень нехорошо получиться…

— Да откуда ж он узнает, кто на тебя наехал-то? — хитро ухмыльнулся Серафим, — зарежем тебя сейчас и концы в воду.

— Вон туда посмотри, — и я указал в сторону мельницы, надеясь на авось, — видишь кусты ольшаника?

— Ну вижу, — буркнул Серафим, — и что дальше.

— Под ними пара моих бойцов залегла, я всегда так делаю на всякий случай… они всё и обскажут Шнырю.

Серафим конкретно так задумался. Минуты на две, а по итогам длительного размышления выдал такую фразу:

— Врёшь ведь ты всё… но врёшь убедительно. Ладно, не буду тебя пока трогать (Махмуд, иди в лодку), но ходи по земле с опаской, ты меня сильно разозлил, щенок.

И с этими словами они отчалили и уплыли вниз по течению, куда-то к Печерским пескам. А я вытер холодный пот со лба и тяжко призадумался о том, что с Серафимом надо будет решать вопрос, не даст он мне спокойной жизни, как пить дать не даст…

А во время обеда к нам в столовую зашёл Горький. Я попросил у поваров лишнюю порцию для уважаемого человека, не отказали — Максим сел рядом со мной и навернул гречку с маслом. Рассказал ему, как обстоят дела с кинематографом, предложил между делом тоже поучаствовать, он посмеялся и отказался. А потом предложил неожиданную вещь:

— Раз уж вы назвались коммуной, да ещё и моего имени, может быть вам имеет смысл переехать в отдельное помещение и заняться более важными вещами, чем макароны?

Я промолчал, а он тогда продолжил:

— Нет, ты не думай, макароны тоже дело важное и ответственное, но какое-то… (он покрутил пальцами вокруг невидимой оси)… приземлённое что ли. Про других членов вашей коммуны не скажу, но вот в тебе лично я вижу потенциал для занятия более серьёзными вещами. Если что, с деньгами я помогу.

— Да деньги-то у нас есть, Алексей Максимыч (можно просто Максим и на ты)… хорошо, Максим, деньги у нас есть, у нас с идеями проблема, — ответил наконец я. — Да и с отдельным помещением наверно тоже не всё так просто получится, поди-ка найди такое, когда у нас ярмарка в разгаре. Сколько тут народу-то съехалось, тысяч сто поди?

— Сто пятьдесят, — автоматически поправил меня Горький, — помещение я тоже для вас подыщу, в том же Народном доме например.

— Он же не построен ещё, если не ошибаюсь? — сказал я.

— Правильно, у Шаляпина новые идеи появились, там теперь всё перестраивается, но одно крыло закончено, в нём можно жить и работать.

(Народный дом в Н.Новгороде, 1903 год)

— Так может тогда и с Фёдор Иванычем познакомишь? — нахально попросил я.

— Могу, если хочешь, — просто ответил Горький, — только сейчас он в Италии кажется, концерты даёт, а ближе к осени в Москву вернётся, наверно и сюда заедет посмотреть, что там с его домом, тогда и представлю.

— Тогда решено — переезжаем в Народный дом… вот только закончим уж своего макаронного монстра и кино снимем, после этого сразу. Да, — вспомнил я о своих проблемах, — ты со старцем Серафимом знаком не был?

— Беседовал пару раз на ярмарке, — вспомнил Максим, — неприятное впечатление он на меня произвёл. Ну и слухи со сплетнями, конечно, тоже о нём слышал в немалых количествах. А зачем тебе это?

— Нарисовался он опять на нашей земле, угрожает лично мне разными карами… — решил открыть я все карты, — хочу собрать о нём сведения, чтобы как-то подстелить соломки. Интересны любые подробности.

— Ну тогда слушай, — и Горький вывалил на меня целый короб сведений, слухов и сплетней относительно этого персонажа.

Из него, из этого короба я почерпнул для себя две интересные вещи — Серафим не полным дураком был, имел довольно много знаний из разных областей, в том числе из химии, это раз. А два заключалось в том, что у него где-то в Гордеевке жил чуть ли не родной сынуля, которого он кинул в младенческом возрасте, но потом в нём видимо взыграли родительские чувства, и с недавних пор он его начал конкретно опекать. Где именно живет сынуля и как его зовут, Горький не знал, но мне в принципе и этих сведений достаточно было, чтобы обмозговать план будущих боевых действий против зловредного старца.

Далее Максимыч ушёл по своим делам, а я сказал своему обществу нажать стоп на макаронные изыски, будем проводить актёрские пробы к завтрашним съёмкам.

— А чего такое «пробы»? — спросил, шмыгая носом, Лёха.

— Это, братан, выбор или отбор среди нескольких претендентов того, кто наиболее точно соответствует творческому замыслу. Понятно?

По вытянувшимся физиономиям ребят было ясно, что ничего им непонятно, но я зацикливаться на этом не стал, а просто усадил их в рядок вдоль одной стенки нашего цеха, а Лёху взял за пуговицу и вытащил в центр.

— Значит так, дорогой брателло, — начал я, — даю тебе вводную. Я сейчас прохожий на ярмарке, фраер такой ушастый, хожу и глазею на людей и на товары. А ты беспризорник, шкет беспорточный, хочешь обокрасть. И для этого тебе надо как-то втереться ко мне в доверие, а потом вытащить деньги из кармана. Давай, приступай…

Лёха похлопал глазами, но задание понял, собрался и приступил… в принципе он же сам себя и играл, целый год мы с ним провели именно в таком состоянии именно на ярмарке, так что ничего сверхобычного я не просил. Мне понравилось, особенно, как он у меня лихо выудил пачку денег из правого кармана штанов, а я этого даже не заметил. Похвалил его и перешёл к следующему кандидату, апостолу Пашке.

— Тебе задание будет посложнее — Лёха сейчас у нас будет ярмарочной шишкой, он тебя начнёт нагибать, а ты будешь отбиваться, как сможешь.

И это занятие было не в новинку ребятишкам, так что результат меня вполне удовлетворил. Тогда я последнее задание выдал, уже для всех вместе:

— Теперь вы сидите на завалинке где-нибудь на Рождественской, а я в виде лоха-крестьянина иду вдоль по улице, я в первый раз в большом городе, не закрываю рот от удивления. А вы меня обсмеиваете, как можете. Поехали…