Шпана (СИ) - Тамбовский Сергей - Страница 15

Так значит что мне там приснилось… вы угадали, опять это был покойный атаман Сулейка, выплыл он, покачиваясь и подрагивая в ночном небе, откуда-то с берега реки.

— Что, Саня, тяжко тебе сёдни пришлось? — спросил он, устраиваясь на приступочки печки.

— Да, Афанасий, — честно ответил я, — нелегко было. А завтра ещё хлеще обещается быть… может поможешь чем-нибудь, а я тебе в ответ службу какую сослужу?

— Какую ж ты мне службу можешь сослужить, — спросил атаман, — когда я на том свете, а ты пока что на этом.

— Ну не знаю, — признался я, — ты ж вроде путешествуешь туда-сюда, значит и здесь у тебя какие-то интересы есть. Вот я и мог бы, к примеру, представлять твои интересы на этом свете.

— Лады, я подумаю, а теперь слушай меня и запоминай, куда тебе надо сходить и что сделать, я два раза повторять не буду, готов?

— Всегда готов, — с готовностью отозвался я, разве что пионерский салют не отдал.

— Ну так вот — здесь неподалёку, если вдоль берега идти, то полчаса примерно, а потом чуть вверх, живёт один отшельник по имени Серафим.

— Серафим Саровский? — ляпнул я от балды.

— Не перебивай старших, — сурово отвечал мне Сулейка, но впрочем пояснил ситуацию, — Саровский это в Сарове, день на телеге ехать, а здесь другой Серафим, нижегородский. Так вот, идёшь завтра с утра к этому Серафиму и говоришь ему позывной «Привет от Сулейки», а дальше он сам тебе все скажет и покажет.

— Понял, — ответил я и повторил на всякий случай, — иду с утра к Серафиму, говорю позывной и слушаю его инструкции.

— Молодец, но это ещё не всё — на Спиридоном своего зря ты наехал, у него связи большие, но раз уж начал, надо заканчивать, негоже на полдороге бросать. Сделаешь, короче, так…

И далее атаман битых десять минут мне втирал, что и как надо сделать со Спиридошей.

— Теперь насчёт Шныря и Ножика — забудь про них, ты им ничего не должен и они тебя знать не знают, не твоё это дело.

— Спасибо, дядя Афанасий, — искренне поблагодарил я его, — я и сам уже думал, что влез не в свои сани.

— Правильно думал. И ещё одно, про Башкировых — мысли у тебя насчёт них верные, но одну поправку всё же надо внести, с Яковом не связывайся, хуже будет, выходи сразу на Матвея, а дальше всё делай так, как задумал.

— А откуда ты знаешь, как я задумал? — всё же решил я уточнить у него.

— На роже у тебя всё написано, — сказал Сулейка, как отрезал, — ну всё, хватит лясы точить, рассвет скоро.

И он поплыл к берегу реки, но перед окончательным уходом обернулся и сказал напоследок:

— Парнишка ты шустрый и мыслей у тебя много, так что я буду за тебя болеть там у себя… и артель ты правильно решил назвать именем этого… Горького, он кстати приедет через неделю, можешь встретиться. Ну бывай.

И на этом он окончательно растаял в утреннем тумане, а я проснулся в холодном поту. Полежал, поразмышлял и решил, что ничего страшного не случилось, а скорее наоборот — такой вот дружбан и советчик совсем не помешает, правильно?

А с утреца раннего я сказал Лёхе, что ушёл по делам, буду в районе обеда, сидите тихо, как мыши под веником и никуда не вылезайте. А сам почесал вдоль крутого берега Оки строго на юг. Жилая застройка сразу и закончилась, слева по борту потянулись чахлые рощицы, перемежаемые ручейками, ручьями и даже маленькими речками, льющимися с горы в реку через каждые сто-двести метров. От жажды по крайней мере не умрёшь, подумал я, упёршись в какую-то постройку и красного обожжённого кирпича. Слева были два здоровенных корпуса, один из них с шестигранной высоченной трубой, а прямо на берегу стояла башенка из того же кирпича.

А, догадался я, это ж наверно та самая водокачка, построенная купцом Бугровым для нагорной части города. Тем самым Бугровым, имени которого ночлежный дом, где мы недавно ещё с братом ночевали. Водопровод этот по слухам он сделал абсолютно бесплатно для городских властей, но с тем условием, что и для нужд горожан в ближайшие 30 лет тоже всё будет на хяляву. Поддержание и обслуживание водокачки должно было финансироваться городом. Молодец, ничего не скажешь.

Из ворот водокачки вышел смурной бородатый мужик с метлой в руке и посмотрел на меня недобрым взглядом, я ему примерно тем же ответил. С тем и разошлись, я отправился далее вверх по реке, и дворник этот начал мести подъезды к вверенному ему заведению. После водокачки совсем уже дикие места начались, пройти здесь можно было только вдоль берега по песочку, омываемому скромными волнами (это ж не Тихий океан и даже не Черное море, откуда тут большим волнам взяться), а если свернуть ближе к берегу, там начинались натуральные африканские джунгли с завалами из валежника.

Отсчитал по внутренним часам приблизительно полчаса, про которые мне Сулейка рассказал, теперь надо найти овраг, ведущий вверх, там и должен обретаться искомый отшельник Серафим… никогда до этой поры с отшельниками дел не имел, надо хоть вспомнить, что это за фрукты такие…

Нарыл в памяти вот что — отшельничество это значит аскетическое отрешение от мирской жизни с или без удаления от людей куда-нибудь в пустыню, а за неимением оной в лес, степь, тундру и тп. Отшельники вообще-то и в других религиях существовали, эссеи, гностики там разные, у китайцев много такого добра было, но расцвет этого явления наступил именно с распространением христианства. Первыми отшельниками считаются Илья-пророк и Иоанн-креститель. Зачем они удалялись от людей и истязали тело и душу? Странный вопрос — считали, что таким образом укрепят веру в господа нашего вседержителя, а также возьмут на себя и отмолят грехи других, не таких сильных в вере.

Одной из разновидностей отшельников были столпники — которые молились, сидя на столпе, на возвышенной площадке, если другими словами. Одним из этих столпников, к слову, и был Серафим Саровский, сколько-то там тысяч часов, не слезавший с высокого камня. Он помер уже лет 70 назад, вспомнил я еще и такую подробность о нём, так что тот Серафим, к которому я сейчас иду, Саровским никак быть не может.

Так, овраг тут один на добрых полкилометра, значит вариантов нет, сворачиваем сюда. Чёрт, какие тут завалы-то, обдерёшься весь, пока пролезешь… ручеёк течёт, удобно, вода рядом, значит я на верном пути… а вот, похоже, и жилище этого преподобного Серафима, да… из говна и веток, как говорится, сработанное… куда ж тут стучать-то? А, не буду стучать, голосом себя обозначу.

— Эй, есть тут кто? — тупо спросил я в нечто, напоминающее дверь.

Ответом мне было глухое молчание. Ну я и повторить могу, не переломлюсь.

— Я спрашиваю — эй, есть тут кто-нибудь или нету?

На этот раз вроде получилось докричаться, внутри хижины послышались какие-то звуки, потом дверь отворилась и повисла в воздухе, а на пороге возник видимо тот самый Серафим, не старый ещё дядька в длинном одеянии до пола (ряса это что ли), весь седой, несмотря на вроде бы не такие уж и большие годы, лет сорок ему на мой взгляд стукнуло, не больше.

— Чего орёшь, как в лесу? — хмуро спросил меня дядька.

— Так мы вроде и есть в лесу, — возразил был ему я, но видя его недовольное лицо, быстро поправился, — у меня к тебе дело, дядя Серафим.

— И какое ж у тебя может ко мне быть дело, щенок? — по-прежнему недовольно отвечал тот.

— Сулейка меня послал, велел привет передавать.

— О как, — задумался дядька, — прямо сам Сулейка? Прямо и послал?

— Точно он, — зачастил я, — Афанасий Сулейка, одет был в зелёный кафтан, с кривой саблей за поясом, вчера вечером с ним разговаривал.

— Как же ты мог с ним разговаривать, если он года два как на том свете?

— Так я и не говорил, что он на этом свете — во сне он мне явился прямо из воздуха и сказал навестить тебя… а потом опять растаял.

Серафим задумался минуты на две, а потом скрылся обратно в своей хижине, бросив через плечо мне короткое «Заходи».

Зашёл, оглянувшись на всякий пожарный по сторонам, ничего подозрительного не увидел. Внутри было примерно так, как я себе представлял до этого, лежанка в углу, покрытая каким-то тряпьём, стол с табуреткой у окна, в углу икона, по моему богоматерь с младенцем там была изображена, точно не понял. Всё сделано из тех палок и того же говна, запашок стоял соответствующий. Никакого намёка на печку не было.