Порошок идеологии (сборник) - Панов Николай Николаевич - Страница 23

Через час четыре человека, одетые по-дорожному, с небольшими свертками в руках, сели на трамвай, идущий к Ходынскому Полю. И еще через час – большой серый аэроплан плавно поднялся с Ходынского аэродрома, унося в центр Африки четырех молчаливых людей. Это – четыре члена Коммунистической Партии отплыли в неизвестность, на охоту за чудовищным изобретением профессора Фурмана.

Профессор Людвиг Фурман, бывший приказчик одного из Нью-Йоркских химических магазинов, а теперь величайший ученый эпохи и специалист по неорганический химии был, как это показывает самое его имя, человеком германского происхождения. Происхождение это сказывалось как в фигуре, так и во всех поступках профессора. Он был потомком одного из представителей прусского юнкерства, но никто из современников не считал профессора представителем этой презренной и выродившейся касты. Он был «единственный и несравненный». Далеко уйдя в себя, уединившись в своем имении в центре Африки, профессор, время от времени, потрясал человечество небывалыми, ошеломляющими открытиями…

Прошло уже две недели со дня изобретения «Фурманита», а профессор хранил гробовое молчание, отвечая резкими отказами на все самые выгодные предложения. Он чего-то ждал. И двери его дома оставались крепко закрытыми для всех посетителей. Говорили даже, что один репортер дешевой американской газеты, вообще, не возвратился из своего путешествия к профессору и исчез неизвестно куда; хотя очень возможно, что это были просто вздорные слухи.

В это утро профессор был в необыкновенно хорошем расположении духа. Потирая руки, он расхаживал среди странных стеклянных и металлических приборов своих обширных лабораторий. Сегодня его намерения должны были прийти к блестящей, долгожданной развязке. Профессор и не подозревал, что два дня тому назад в горную лощину, не особенно далеко от его дома, опустился матово-голубой четырехместный аэроплан. Он не знал, что четыре пронырливых, энергичных человека с чемоданчиками в руках часто появлялись у строений усадьбы, занимаясь какими-то приготовлениями и что-то передавая его мрачным чернокожим телохранителям. Не знал он так же, что вчера вечером в противоположном углу его владений опустился второй – серый аэроплан. Ничего этого не знал профессор. А если бы знал, то вероятно, не стал бы так беспечно и весело разгуливать по своим апартаментам…

А часов в одиннадцать утра председатель Нефтяного Треста Дангрэв, вызванный тревожным сигналом, подошел к своему домашнему радио. Он нажал кнопку и на большом стенном экране загорелись желтые, пропитанные солнцем африканские пески. Возле высокой стальной мачты плашмя лежал человек в черном: «№ 12» – вспомнил Дангрэв. В отдалении подстреленной птицей распростерся голубой аэроплан. Самопишущая машинка сбоку Дангрэва записывала слова радио:

– Предварительная работа выполнена, – читал Дангрэв рапорт; передаваемый через тысячи верст: – звери ликвидированы, негры тоже. Старика изолируем в кабинете. Серьезных препятствий пока нет. Место хранения бумаг знаем. Ждем инструкций…

Изображение на экране погасло. Аппарат умолк. Дангрэв, присев к сигнальному столику, простукал лаконическую инструкцию:

«Начинайте. Ждем бумаг. Дангрэв».

– Мне кажется, что мы могли бы сговориться, профессор. Вы ведь не особенно хорошо отзываетесь обо всех этих акулах капитализма. Мы уверены, что втайне вы сочувствуете нам – рабочему классу. Мы все уверены, что вы поможете нам, профессор…

Профессор Фурман все еще не мог приди в себя. Среди его многих талантов и достоинств не было одного – способности быстро ориентироваться в событиях. Потому теперь он был буквально сбит с толку. Уже прошло минут пять, как четыре запыленных, загорелых человека неслышно и беспрепятственно вошли в его кабинет. И все эти пять минут эти странные люди безостановочно говорили… – говорили о революции, о пролетариате, о будущих веках… Профессор был поражен.

– Профессор, вы, как человек науки, не можете работать во зло человечеству. Не думайте, что мы как-нибудь вредно используем ваш секрет. Мы только деклассируем капиталистов… Профессор – вы…

Но Фурман уже пришел в себя. На его жирном, желтоватом лице, проступали попеременно нетерпение, презрение и гнев. Брезгливо дернув плечом, он перебил говорящего:

– Молодые люди, – Фурман надменно смотрел через головы слушателей: – молодые люди, вы сильно ошибаетесь. Я никогда не сочувствовал рабочим. Уже одно то, что, они… Ну, одним словом… и не думайте, что я одобряю ваши действия. Вы – одни из тех, кто способствовал падению моего отечества. Я ненавижу и капиталистов Европы – именно за это. Где моя Германия?! Где нация, самая сильная и самая плодоносная в мире? Как некогда евреи, ее лучшие представители рассеяны теперь по всей земле. И вы думали, что вам – одним из виновников гибели моей страны, вам, разлагавшим ее своей пропагандой, я отдам свое изобретение?

Лицо и вся приземистая фигурка профессора изменились. Он поднял вверх обе руки и как бы сиял вдохновением. Со злобой смотрел он теперь на четырех людей, вошедших к нему. Его голос из резко-визгливого перешел на торжествующе-угрожающий…

– Сегодня я могу, наконец, открыть мою тайну, мой великий план. Я открою его вам, потому что мое намерение уже вечером будет приведено в исполнение и еще потому, что вы четверо никогда уже не выйдете из этих стен.

Но к делу… Среди теперешних жителей Германии, мятежных и мечтающих о революции, все-таки осталось некоторое количество прежних германцев. Это храбрые воины, это искусные вожди, готовые восстать по моему первому слову. Им не хватает силы, и я дам им эту силу! Тогда весь мир станет одной огромной, железной Германией… Это так! А теперь я покажу вам, как я расправляюсь с надоевшими мне субъектами. Прежде всего…

Профессор протянул руку к узорной ручке бронзового звонка… Не успели четыре коммуниста у дверей пошевельнуться, как он сильно, дернул звонок. Дернул. И вдруг вскрикнул пронзительно и испуганно: бронзовый стержень с двумя аршинами проволоки отделился от стены и бессильно упал на пол. Звонок был перерезан.

Глаза Фурмана быстро замигали. Странно махнув рукой, он попытался подойти к маленькому желтому аппарату на столе…

Все последующее было очень просто, но вместе с тем чрезвычайно неожиданно для всех пятерых: – короткое, массивное тело химика было сжато и парализовано четырьмя парами крепких рук. Жесткий кожаный диван в углу оказался очень удобным для пленного ученого. Грузный старик неподвижно лежал на спине и над ним наклонились четыре загорелых, защищённых белыми шлемами, лица.

– Профессор! именем пролетариата и его будущего…

Двое обнажили седую волосатую грудь старика. Третий вынул футляр со стальным шприцем.

– Пощадите! – извивался профессор: – изобретение… стальной шкаф… Через правую дверь… Третья комната… Только пощадите!

Стальное острие вонзилось в жирную мякоть под сердцем. Дымов выпрямился. С почерневшим строгим лицом:

– Он умер! Теперь мы можем позаботиться о бумагах!

Обе двери были заперты. Массивная, стальная дверь тупо глядела на подошедших полированными, металлическими глазами.

– Патрон! Вкладывайте в замок!

Четыре фигуры метнулись в сторону и припали к полу. Мертвое молчание, – и сухой грохот короткого взрыва! Расколотые створки покривились, свисая, со стальных петель.

– Дальше!

Еще две массивные преграды. Еще два вихря из газа и стали… Последняя дверь. Здесь – шкаф, документы. Сердца стучат от радостного предчувствия. В висках легкая боль и биение взволнованной крови… И вдруг…

– Руки вверх, джентльмены! Попрошу вас стоить неподвижно.

Перед глазами вбежавших стали дула четырех револьверов и два бесстрашных, американского покроя, лица. Неприятно щелкнул по нервам американский акцент. В глубине комнаты, направо, два других человека в черном возились у стального, прямоугольного ящика.