Трамвай «Желание» - Уильямс Теннесси "Tennessee Williams" - Страница 8

Дверь за ними закрылась, дом опустел и затих. Черные музыканты в баре за углом начинают играть «Бумажную куклу» протяжно, с надрывом.

СТЭНЛИ (показался из ванной — еще не обсох, в одних только мокрых, тесно облегающих, ярких, в белый горошек, плавках). Стелла! (Пауза.) Ушла моя куколка, бросила! (Заливается слезами. Весь сотрясаясь от рыданий, подходит к телефону, набирает номер.) Юнис? Дайте мою маленькую! (Ждет, кладет трубку и снова набирает номер.) Юнис!.. Не отстану, пока не поговорю с моей крошкой!

В трубку слышен визг, в котором не разберешь ни слова.

Он шваркнул аппарат об пол.

Под диссонирующие звуки рояля и меди комната погружается в темноту, и в ночном уличном свете вырисовываются внешние очертания дома. Чуть приотстав, вступает «синее пианино».

(Полуодетый, спотыкаясь, выбирается на крыльцо, спускается по деревянным ступенькам на мостовую перед домом. Запрокинул, как воющая собака, голову и ревет.) Стелла! Стелла! Ненаглядная моя Стелла! Стелла-а-а-а!

ЮНИС (появляясь наверху в дверях своей квартиры). Прекратите вой и быстро в постель!

СТЭНЛИ. Я хочу, пусть моя малютка спустится. Стелла! Стелла!

ЮНИС. Не придет, и нечего голосить. Вот накличете полицию!

СТЭНЛИ. Стелла!

ЮНИС. Сначала бьет, а потом — вернись? А она еще ждет от него ребенка! Ах ты, паскуда! Отродье ты польское! Хорошо б тебя сволокли за шиворот куда следует да поставили под брандспойт, как прошлый раз!

СТЭНЛИ (смиренно). Юнис, отдайте мне мою девочку, пусть вернется!

ЮНИС. Тьфу! (Захлопывает дверь.)

СТЭНЛИ (с душераздирающим отчаяньем). Стеллл-ла-а-а-а-а-а-а!

Негромко, со стоном вторит кларнет.

Снова открылась дверь наверху. СТЕЛЛА крадется по расшатанной лестнице. На глазах у нее еще блестят слезы, волосы распущены по плечам. Смотрят друг на друга. И вот с низким животным стоном сходятся вплотную. Он рухнул на колени, прижимается к ее уже заметно округлившемуся животу. Сладкие слезы застилают ей глаза, когда она, обхватив его голову, поднимает Стэнли с колен. Он распахнул входную дверь, берет Стеллу на руки и уносит в темную квартиру.

БЛАНШ (в халатике, показалась на площадке верхнего этажа, боязливо спускается по ступенькам). Где тут моя сестренка? Стелла… Стелла! (Задержалась на пороге, у зияющего тьмой кромешной входа в квартиру сестры. И, пораженная, так, что дух захватило, опрометью кинулась вниз, выбегает на тротуар перед домом. Вглядывается в одну сторону, в другую, словно не зная, куда кинуться, где искать приюта, защиты).

Музыка стихает.

МИТЧ (появляется из-за угла). Мисс Дюбуа?

БЛАНШ. Да…

МИТЧ. Ну что — на Потомаке все спокойно?

БЛАНШ. Она сбежала к нему… они там… вместе!

МИТЧ. Конечно, сбежала, еще бы!

БЛАНШ. Я просто в ужасе.

МИТЧ. Хо-хо! Было бы с чего! Да их водой не разольешь.

БЛАНШ. Я не привыкла к подобным…

МИТЧ. Да, просто срам, надо же было такому стрястись именно при вас! Но не принимайте близко к сердцу.

БЛАНШ. Какая дикость! Это…

МИТЧ. Присядьте-ка на ступеньку, выкурим по сигарете.

БЛАНШ. Но я не так одета, чтобы…

МИТЧ. У нас в квартале на это не смотрят.

БЛАНШ. Какой чудесный портсигар…

МИТЧ. Я показывал вам надпись?

БЛАНШ. Да. (Смотрит на небо. Помолчав.) До чего же все в этой жизни перепутано…

Он неуверенно покашливает.

Спасибо вам — вы добрый. А мне сейчас… так нужна доброта.

КАРТИНА ЧЕТВЕРТАЯ

Раннее утро. В уличной многоголосице есть что-то сродни церковному хоралу. А СТЕЛЛА в спальне, еще не вставала, лежит, нежась на солнышке. Лицо у нее просветленное, ясное. Одна рука покоится на округлившемся животе, из другой свисает буклет цветных комиксов. Глаза и губы ее одурманены и безразличны ко всему окружающему, как на ликах восточных идолов. На столе — словно хлев: остатки завтрака, следы прошедшей ночи. На пороге ванной валяется пестрая пижама Стэнли. В чуть приоткрытую входную дверь сияет летнее небо. На пороге — БЛАНШ. Бессонная ночь не прошла даром, и вид у нее совсем не тот, что у Стеллы. Нервно прижимает к губам костяшки пальцев; заглянула, осматривается, прежде чем войти.

БЛАНШ. Стелла.

СТЕЛЛА (лениво повернувшись). М-м-м-м?

БЛАНШ (сдавленно вскрикнув, метнулась в спальню и в порыве исступленной нежности падает на колени у кровати сестры). Маленькая моя, сестренка!

СТЕЛЛА (отстраняясь). Что с тобой, Бланш?

БЛАНШ (медленно поднимается и стоит возле кровати, крепко прижимая костяшки пальцев к губам и не спуская глаз с сестры). Ушел?

СТЕЛЛА. Стэн?.. Да.

БЛАНШ. Но вернется?

СТЕЛЛА. Да он только получить машину из мастерской. А в чем дело?

БЛАНШ. В чем дело! Да я просто голову потеряла, когда убедилась, что с тебя станет — от большого ума! — вернуться после всего случившегося к нему. Я кинулась было за тобой…

СТЕЛЛА. Хорошо, что не кинулась.

БЛАНШ. О чем ты думала!

Стелла пожимает плечами.

Ну! О чем? О чем?

СТЕЛЛА. Ну, полно, Бланш! Сядь и прекрати эти вопли.

БЛАНШ. Хорошо, Стелла. Спрашиваю без воплей. Как же можно было тут же и вернуться к нему?.. Да еще и спала с ним, конечно!

СТЕЛЛА (встает с постели, спокойная, ленивая). Я забыла, какая ты у нас экзальтированная — чуть что… Но есть из-за чего поднимать такой крик!

БЛАНШ. Не из-за чего?

СТЕЛЛА. Да, не из-за чего, Бланш. Я понимаю твои чувства, твое возмущение и ужасно огорчена, что так вышло, но все совсем не так страшно, как тебе мерещится. Во-первых, когда мужчины пьют и играют в покер, добром вообще редко кончается. Это всегда пороховая бочка. Да, он себя не помнил!.. А когда я вернулась, стал тише воды, ниже травы, и сейчас ему действительно очень стыдно.

БЛАНШ. И, стало быть, все прекрасно?

СТЕЛЛА. Да нет. Ничего нет прекрасного в таких дебошах, но ведь в жизни — чего не бывает… Стэнли всегда устраивает разгром. Да вот… в нашу первую брачную ночь… только мы прибыли сюда, схватил мою туфлю и давай бить ею лампочки.

БЛАНШ. Что-о-о?

СТЕЛЛА. Переколотил каблуком моей туфли все лампочки в квартире! (Смеется.)

БЛАНШ. И ты стояла и смотрела? Не бежала от него тут же, не закричала?

СТЕЛЛА. Да мне… ну, скорее, было даже весело. (Помолчав.) Вы с Юнис завтракали?

БЛАНШ. До завтрака мне было!

СТЕЛЛА. Кофе — на плите.

БЛАНШ. Ты принимаешь все это как само собой разумеющееся.

СТЕЛЛА. А почему бы и нет? Приемник сдан в ремонт. До мостовой он не долетел: одна лампа разбита — только и всего.

БЛАНШ. И ты еще улыбаешься!

СТЕЛЛА. А чего ты от меня хочешь?

БЛАНШ. Имей мужество взглянуть правде в глаза.

СТЕЛЛА. В чем же она, твоя правда?

БЛАНШ. Моя? Ты вышла замуж за сумасшедшего!

СТЕЛЛА. Нет.

БЛАНШ. Да! Ты в омуте еще почище моего. Только ты закрываешь на это глаза. А я не стану сидеть сложа руки. Я еще соберусь с силами и начну новую жизнь!

СТЕЛЛА. Да?

БЛАНШ. А ты со всем примирилась. И это никуда не годится. Ведь ты же еще молода. Ты еще можешь выкарабкаться.

СТЕЛЛА (медленно я с ударением). Нет нужды!

БЛАНШ (не веря ушам своим). То есть как, Стелла?

СТЕЛЛА. Я сказала: незачем мне выкарабкиваться, мне и так неплохо. Посмотри на эту конюшню в комнате. На пустые бутылки! Они распили вчера два ящика пива! Сегодня утром он обещал не затевать больше дома игры в покер, но кто же не знает, чего стоят такие зароки. Ну и что же! Раз для него это такое же развлечение, как для меня кино и бридж. Так что, убеждена — все мы нуждаемся в снисходительности.

БЛАНШ. Я не понимаю тебя.

Стелла поворачивается к ней.

Не понимаю твоей апатии. Что за китайскую философию ты исповедуешь?

СТЕЛЛА. Что?

БЛАНШ. А все эти оговорки, этот твой лепет… «всего одна лампа… пивные бутылки… конюшня на кухне…» — как будто все так и надо.