Трамвай «Желание» - Уильямс Теннесси "Tennessee Williams" - Страница 17

КАРТИНА ДЕВЯТАЯ

Немного позднее. БЛАНШ, вся сгорбившись, в неудобной, напряженной позе, сидит в кресле, обитом диагональю в зеленую и белую полосу. Она в ярко-красном атласном халатике. На столе перед ней — бутылка и стакан. В бешеном темпе звучит мотивчик польки-варшавяночки. Музыка лишь слышится Бланш, и она поет, чтобы избавиться от этого наваждения и от ощущения обступившей ее со всех сторон беды. Губы ее беззвучно шепчут что-то — скорее всего, слова, которые пелись на мотив этой полечки. Рядом — электрический веер-опахало.

На улице появился МИТЧ. В синей спецовке — брюки и куртка из грубой бумажной ткани; небрит. Вышел из-за угла и поднимается на крыльцо. Звонит.

БЛАНШ (испуганно вздрагивает). Кто там?

МИТЧ (хрипло). Это я, Митч.

Полька обрывается.

БЛАНШ. Митч?! Сию минуту! (Заметалась, пряча бутылку в стенной шкаф; закрутилась перед зеркалом, наспех освежая лицо одеколоном и припудриваясь. Она так возбуждена, в таком нетерпении, дышит тяжело, прерывисто. Наконец — готова: подбегает к двери, впускает его.) Митч!.. Да вас, по правде говоря, и впускать бы не следовало — так вы обошлись со мной! Совсем не по-рыцарски. Но все равно… добрый вечер, любимый! (Подставила ему губы.) мое собственное. Что с вашей матушкой, Митч? Ей, видимо, хуже?

МИТЧ. Откуда вы взяли?

БЛАНШ. Но ведь у вас же что-то случилось?.. Нет, нет, не бойтесь, никакого перекрестного допроса не последует. Напротив, я… (Рассеянно, словно собираясь с мыслями, потерла лоб.)

Снова, словно приплясывая, вступает мотив полечки.

…я постараюсь сделать вид, будто совсем не замечаю в вас никакой перемены. Ну вот… опять эта музыка!

МИТЧ. Какая еще музыка?

БЛАНШ. Да все Та же! Полечка, которую играли, когда Аллан… Погодите-ка! — сейчас, сейчас…

Далекий револьверный выстрел.

(Словно тяжесть с плеч.) А, вот и он… выстрел! После него она, как правило, умолкает.

Полька постепенно замирает.

Да… вот и перестала.

МИТЧ. Вы что сегодня — чокнутая?

БЛАНШ. Сейчас посмотрим, не найдется ли у нас чего… (Подходит к стенному шкафу, притворяясь, что не знает, найдется там бутылка или нет.) Да, к слову, вы уж извините — не одета. Но ведь я, в сущности, уже совсем было поставила на вас крест. Вы что же, забыли, что званы на ужин?

МИТЧ. А мне уже и видеть вас больше не хотелось.

БЛАНШ. Минуточку. Мне здесь не слышно, а вы так скупы на слова, что не хотелось бы упустить ни одно…

Но он словно и не заметил, — проходит, не задерживаясь, будто ее и нет, прямо в квартиру.

(Со страхом глядит, как он прошествовал мимо, в спальню.) Боги мои, какая неприступность! И что за странный наряд… Да еще и небриты! Какое неуважение к даме… Но я вас прощаю. Прощаю, потому что вы пришли — и сразу на душе легче стало. Ваш приход угомонил эту польку, мотив которой засел у меня в голове — не отвяжешься. А у вас не бывает такого — засядет что-нибудь в голову, и никак не избавишься, нет? Да нет, конечно, вам ли, красная девица, с вашей-то силищей мучиться от навязчивых идей!

Все это время, пока она не подошла к нему, он не спускает с нее тяжелого, пристального взгляда. По всему заметно, что по дороге сюда он порядком хватил.

МИТЧ. А без этого — никак нельзя обойтись? (Показывает на электрический веер.)

БЛАНШ. Можно.

МИТЧ. Неприятная штука.

БЛАНШ. Так выключим, милый. Я и сама их недолюбливаю. (Нажала кнопку, выключателя, и электровеер, чинно откланявшись, замер. Смущенно откашливается, глядя, как Митч заваливается на постель в спальне и закуривает, но возразить не решилась.) Не знаю, найдется ли у нас что-нибудь выпить… еще не успела посмотреть.

МИТЧ. Это — Стэна… не надо мне его пойла.

БЛАНШ. А это — не его. Не все же здесь принадлежит обязательно Стэну. Есть в этом доме что то и не его… Но что же я, собственно говоря, искала? Ах да… что нибудь выпить. Мы тут весь вечер веселились до упаду, так что я и правда чокнутая. (Делает вид, что неожиданно для себя напала на бутылку.)

Он, закинув одну ногу на постель, смотрит на Бланш с брезгливостью.

Так, что-то нашлось. А вы, я вижу, по-южному, со всеми удобствами… Что же у нас тут такое, а?

МИТЧ. Раз не знаете, значит, не ваша.

БЛАНШ. Снимите-ка ногу с постели. Прямо на белое покрывало! Да, да, вам, мужчинам, до таких мелочей и дела нет. А я столько труда положила, чтобы навести в этом доме порядок.

МИТЧ. Да уж, только вашими молитвами…

БЛАНШ. Но вы же видели, что здесь было раньше, до моего приезда. Ну, а теперь… посмотрите только! Не комната — игрушка. И уж теперь так и поведется, у меня на этот счет строго… Не знаю, с чем это смешивают… или прямо так? М-м-м… сладко. Очень сладко… Ужасно сладко… Ба, да это же ликер… ну конечно! Да, да, так и есть — ликер.

Митч только проворчал что-то.

Боюсь, вам он будет не по вкусу. Попробуйте все-таки, а вдруг — понравится?

МИТЧ. Сказано вам было — не надо мне ничего из его запасов; сколько раз повторять! Да и вам нечего налегать, раз это его, а не ваше. Он и то уж жалуется, что вы набросились на его виски, как бешеная кошка.

БЛАНШ. Что за бред! И вы еще повторяете… вот уж чему никогда бы не поверила. Но я-то выше этого и не удостаиваю такое подленькое оговаривание даже ответа.

МИТЧ. Х-ха!

БЛАНШ. Что все это значит? Вы что-то задумали. По глазам вижу…

МИТЧ (вставая с постели). Что ж мы все сумерничаем?

БЛАНШ. А мне так больше нравится. В сумерках как-то уютней,

МИТЧ. Да я, кажется, так ни разу и не видел еще вас при свете.

Бланш беззвучно рассмеялась.

Ну да, ни разу.

БЛАНШ. В самом деле?

МИТЧ. Днем — ни разу.

БЛАНШ. И по чьей же вине?

МИТЧ. Днем вы не желаете показываться — все время так.

БЛАНШ. Да что вы, Митч, ведь днем вы на заводе.

МИТЧ. Но ведь есть же воскресенья. Сколько раз я вас звал в воскресенье погулять днем, и вечно у вас наготове отговорка. До шести вас не вытащишь, а там, глядишь, всегда найдется местечко, где света поменьше…

БЛАНШ. Сами вы что-то темните, Митч, — никак не возьму в толк, что у вас на уме.

МИТЧ. Да ничего особенного, Бланш. Просто я хочу сказать, что до сих пор так и не имел случая разглядеть вас по-настоящему. Так давайте-ка включим свет, а?

БЛАНШ (испугана). Свет? Какой еще свет? Зачем это?

МИТЧ. Ну, хоть вот эту лампочку под бумажным фонариком… (Срывает фонарик с лампы.)

БЛАНШ (ахнула и на миг словно онемела от ужаса). Зачем же так?

МИТЧ. А чтобы разглядеть вас как следует, без дураков.

БЛАНШ. Как-то даже и не верится… вы что, и правда решили поглумиться надо мной?

МИТЧ. А это не глумление — просто реализм.

БЛАНШ. А я не признаю реализма. Я — за магию.

Митч смеется.

Да, да, за магию! Я хочу нести ее людям. Заставлю их видеть факты не такими, как они есть. Да, я говорю не правду, не то, как есть, а как должно быть в жизни. И если тем погрешила, то будь я проклята именно за этот грех — ничего не имею против… Да не включайте же вы свет!

Митч подходит к штепселю. Включает свет и пытливо смотрит на нее, Бланш кричит, закрывает лицо руками. Он выключает свет.

МИТЧ (медленно, с горечью). А вы, оказывается, постарше, чем я думал, да ладно, это бы еще куда ни шло. Но все остальное… господи! Звон о старомодности ваших идеалов, эта баланда, которую вы тут травили все лето. Ну, что вы — не девочка, что вам уже не шестнадцать, я, конечно, и сам соображал. Но я был таким дураком и верил, что вы со мной играете без обмана.

БЛАНШ. А кто вам сказал, что я «играю» краплеными? Мой любящий зять? Вот кому вы поверили.

МИТЧ. Да я сначала обозвал его треплом. А потом выяснил, как обстоит дело. Сперва обратился к нашему снабженцу, тот постоянно бывает в Лореле. А потом связался по междугородному и потолковал с этим торгашом.