Попаданец в себя, 1965 год (СИ) - Круковер Владимир Исаевич - Страница 5

– повторил я вполголоса.

– Вспоминаете Пушкина, – раздался приятный баритон справа. – Нынче мало кто читает Пушкина, все за модными стихами бегают, СМОГ[2] создали, ратуют за неформальную поэзию.

– Я помедлил и сказал:

– Да уж… Неформальная, ненормальная, априсмотришься, так банальная.

– О, встретить поэта у памятника поэту – большая удача. А вы, я вижу, в издательство направляетесь. По какому вопросу? Я заведующий отделом писем, если что – ко мне.

Удача, не упустить бы.

– Я именно к вам и собирался, с отдела писем газета начинается.

– Вот-вот, только многие эту истину не понимают, обрадовался собеседник. Газетчик?

– Да, в молодежной работал и тоже на отделе писем. Не ценят нас в редакции…

Дальше говорил уже не я. А мы шли через вахтера, потом ехали в допотопном лифет, потом зашли в кабинет.

Чем Россия отличалась от Запада так это роскошными кабинетами руководителей любого звена. От профорга, до министра, от председателя до директора. Неизменный стиль начинался с обшитых дубом панелей, переходил на статуи и портреты идеологических основателей. Настольная лампа, стол с зеленым сукном, телефон под правую руку, у большого начальника – вертушка, поперечный стол, графин и лампа со стеклянным зеоеным абажуром, как у Ильича когда-то. А у нашего завотделом еще и дверка в углу имелась, в комнату отдыха надо думать. Туда он меня и повлек.

Благословенное время: коньяк «Арарат», лимон, коробка конфет с бегущим оленем – знаменитый шоколадный набор.

– Мы, старина, ничего что на ты, коллеги все же, мы, старичек, сейчас с тобой разговеемся немного. За встречу, так сказать единомышленника. Я – Николай Паниев. Был собкором в Румынии, Болгварии. Теперь сижу на письмах, у нас в отделе 78 сотрудников, еще при Аджубее усилили этот отдел.

Ежедневно в газету приходит до полутора тысяч писем. В шестом отделении связи, к которому территориально относится редакция, выделили усиленную группу для их отбора.

Зашла полная, строго одетая женщина.

– Николай, я хочу сегодня пораньше уйти, дела дома?

– Галя, нет проблем. Кстати, представлю – Галина Кузьмина работает у нас в «Известиях» с 1962, можно сказать – она мой зам, правая рука. Галина, это наш гость из Сибири, тоже журналист, зовут Володя. Я его на улице поймал, когда он Пушкина декламировал. Тоже с отдела писем. Расскажи ему о нашей работе.

– Что тут рассказывать, вот у вас сколько писем в день приходило? У нас норма на человека – прочитать 50–70 писем в день. Конечно, много пустых, никчемных, а то и глупых. Особенно допекают анонимки – не все поняли, что сталинская эпоха кончилась. Но и их надо зарегистрировать, по каждому письму нужно дать ход… Наша главная творческая задача рассмотреть в этой кипе писем жемчужное зерно, увидеть тему для будущего выступления в газете. Не секрет, что из писем, «добытых» с нашей помощью, рождались многие резонансные материалы ведущих журналистов «Известий» – Анатолия Аграновского, Нины Александровой, Эллы Максимовой.

Кузьмина забыла о желании уйти пораньше. Глаза горели, она стала выше и стройней.

– Имена сотрудников отдела писем редко появляются на газетных полосах. У девочек портилось зрение от порой совершенно неразборчивых писем. Но без их преданности «Известиям» газета не пробила бы такую широкую дорогу к сердцам своих читателей.

– Галина, – привстал я из кресла, – простите, не знаю отчества… вы очень вдохновенно рассказываете. У нас, конечно, и писем меньше, и в отделе всего три человека. Но работы не меньше.

– Ты, Володя, в нашей среде недавно, сразу видно. У нас отчество только на партсобрании упоминают.

– Да нет, я не поэтому, ну все же столица, центральная газета…

– Это не существенно. Ты журналист и я журналист, братство у нас творческое.

– Спасибо, Галина. Учту.

– И спасибо у нас не принято говорить, бог он не спасет. Спасти может только профорг.

– Галя, так ты заботу об этом молодом человеке возьмешь? – подсуетился Паниев. – А мне пора бежать. Если что – буду завтра к десяти.

– Ну пойдем, молодое поколение из Сибири, – сказала Галина. – Что у тебя за проблемы?

Глава 7. Москва, Пушкинская площадь, время не отмечено

В прошлой жизни я был человеком деликатным, вплоть до застенчивости. Нет, по-пьяне куролесил, обильно удобряя биографию уголовщиной, но в обычном состоянии никогда не активничал с незнакомыми. Но сейчас мой план требовал именно наглости.

– Простите, товарищ Паниев, – сказал я, – не выполнишь ли оригинальную просьбу – вот что ты видешь из окна?

– Ну, – растерялся шеф отдела писем, – памятник Пушкину вижу, аптеку и площадь, соответственно.

– А вот я могу написать для вашей газеты за три дня об этих, непроизвольны выбранных объектах. Не сочтите хвастуном, просто хочется как-то заявить о себе.

– Оригинальный способ выбрал для этого. Ну что ж, через три дня прошу, мы с Галей посмотрим, что у тебя получится.

– Тогда извините, экскурсию отложим, потороплюсь работать.

И я выкатился из кабинета и лифтом к выходу. Вышел на площадь, вздохнул и поехал к коммунальщикам Кировского района, именно им подчинялась служба дворников и охрана памятников на этой площади.

Второй материал про аптеку. В аптекоуправление уже не успел, зато свободный вечер посвятил написанию материала о памятнике. С ним, с этим материалом было просто – оформил его в форме небольшого репортажа: «Мойдодыр для Пушкина». Так и начал, мол Корней Чуковский и Александр Пушкин никогда не встречались… А потом о том, как рабочие коммунальных служб идут на встречу с поэтом, вооружившись шлангом и щетками. Бронзового поэта с головы до ног обливают специальным составом, чтобы избавить от грязи и пыли. Они активно копятся в складках плаща и густых бакенбардах.

Ну, естественно, несколько фамилий с упоминанием партийных регалий (коммунист с такого-то года, активный комсомолец), прочие – обязательные для этого времени цифры… готов репортаж. Фотку выпросил со стедна: момент работы, пожарная летсница, щетки, шланги. С отдачей.

Спать лег удовлетворенно.

С утра визит в аптекоуправление, журналистские корочки открывают любые двери, а аптека на Пушкинской площади оказалась небогата историей. Поэтому я применил профессиональный журналистский выверт и написал заметку так:

«Аптекам повезло, их прошлое не обидело основателей Новой Москвы, они сохранили свой исторический вид. Например, аптека № 1 или Старо-Никольская, создана аж в 1701 году Даниилом Гурчиным. До учреждения вольных аптек Гурчин Даниил Алексеевич являлся доктором Государевой (Царской) аптеки. Интересно, что Гурчин был также и стихотворцем. Он написал стихотворение “Триумф Польской музы”.

Первая аптека была открыта еще при Иване Грозном еще с 1581 года. Она была и первой большой лабораторией, но долгое время служила лишь царской семье. Спустя некоторое время ей стали пользоваться дворяне и приказчики. Все остальные русские люди отоваривались в так называемых зелейных лавках.

В 1701 году был подписан указ о закрытии зелейных лавок и открытии аптек.

Кстати, самая первая частная аптека в Москве была открыта в том же 1701 году, но чуть раньше, в Немецкой слободе, личным указом Петра I. Аптеки давно уже нет, но остался Аптекарский переулок. А та самая аптека Даниила Гурчина изначально находилась вообще на Мясницкой, потом переехала на чётную сторону Никольской улицы, в 1832 году перешла в руки немецкого фармацевта Карла Феррейна, и лишь в 1862 году расположилась на Никольской, 21, где мы её можем посетить.