Попаданец в себя, 1963 год (СИ) - Круковер Владимир Исаевич - Страница 38

Толстеющие еврейки, знающие, когда истерить, а когда симулировать покорность; полуголые кубинки, скатывающие сигарные листы на потных от зноя упругих ляжках; коренастые сибирячки с румяными щеками и провинциальной стыдливостью; московские шлюхи, проложившие курс от львовщины до Тверской; путаны Кипра с дипломами российских инязов; нганасанки из Норильска, с персиковой кожей и наивным бесстыдством; эвенки Охотска, любящие трогать партнера за член; японка из тургруппы, с которой зажигали в номере старинной гостиницы Иркутска…

Безобразно старый, толстый и кособрюхий мужичок сидит на кровати и теребит вялый член, пытаясь добиться коротенькой судороги удовольствия.

Омерзительная картина, не правда ли?

Впрочем, это тоже одно из моих Я.

Звонок в дверь, открывает мужик. На пороге стоит женщина и спрашивает:

– Это Вы вчера спасли мальчика на озере?

– Да. Я!

– А шапочка где?!

Мы живем в обществе, где пицца приезжает быстрей, чем скорая.

Осуждая некоторые людские привычки, мы забываем об их эволюционной причине. Например, старушки-сплетницы на скамейках у парадных. А чем, как вы думаете, они занимались в первобытные времена? Те, кто доживал до столь почтенного возраста?

Тем же самым – сидели недалеко от входа в пещеру, охраняя ее и наблюдая за детьми. А потом сообщали вожакам племени, вернувшимся с охоты, последние новости.

Впрочем, герой этих мемуарных импровизаций, тот кто пытается быть одновременно и «Я», и «Он», уверены: «Народу не нужны нездоровые сенсации. Народу нужны здоровые сенсации».

И вот вам, читатели, сумевшие добраться до этой странице, сюрприз – с оттяжкой, по зубам: «Холодным январским утром на станции метро Вашингтона расположился мужчина и стал играть на скрипке. На протяжении 45 минут он сыграл 6 произведений. За это время, так как был час пик, мимо него прошло более тысячи человек, большинство из которых были по дороге на работу. За 45 минут игры только 6 человек ненадолго остановились и послушали, еще 20, не останавливаясь, бросили деньги. Заработок музыканта составил $32. Никто из прохожих не знал, что скрипачом был Джошуа Белл – один из лучших музыкантов в мире. Играл он одни из самых сложных произведений, из когда-либо написанных, а инструментом служила скрипка Страдивари, стоимостью $3,5 миллиона!»

У папы было три костюма, в черном его похоронили. А я, придя из Армии, донашивал его костюмы: светлый из «метро»[17] и темный из «жатки»[18].

Когда умер отец, я кончал десятый класс. Перед этим где-то за месяц папа обварил ногу. Сильно обварил – уронил чайник и сам упал, пижамная штанина с кипятком прилипла, усугубляя. Почему единственный кормилец, известный врач, трудяга сам кипятит на плите чайник по утрам, а не жена его собирает на работу – ответа не нахожу.

4 октября 1957 года. Папа слушал о запуске Первого искусственного спутника земли и не стесняясь плакал. Ему оставалось меньше трех лет жизни!

Смерть… Не понимаю я, почему придают такое значение этому рядовому, естественному акту такое внимание. Да и похороны столь ритуализированны, что смеяться хочется.

Между прочим, когда умирает повешенный за шею мужик, у него сперва встает член (возможно и у женщин эрекция бювет в таких случаях, но у них она не выражена), а потом срабатывают расслабленно мочевой пузырь и кишечник. Поэтому штаны у повешенных полные.

В тюрьме один пацан имитировал самоубийство, вешался – попросив меня сразу постучать надзирателю. Всю получилось, провисел он меньше минуты, но все последствия я пронаблюдал. Глупый был этот пацан, не осознавал, что никого его повешенье не колышет.

Глава 29

Новый год в Иркутске празднуют все. Когда-то давно, в детстве, я любил взрослые праздники. Потому что, детей тоже сажали за стол и стол был очень вкусный. А потом дети могли уйти в другую комнату и взрослые на них внимания не обращали. Возиться после такой сытной еды не хотелось, обычно они тушили свет и рассказывали друг другу страшные истории, держась за руки, чтоб не так было страшно.

Однажды я восьмилетний (но помню) с одной девочкой такого же возраста потушили свет, и я начал рассказ – я давно приготовил эту историю, услышанную во дворе, и все ждал гостей, чтоб рассказать. Неожиданно свет загорелся, в дверях стоял отец этой девочки. Он строгим голосом приказал ей идти одеваться, так как они уже уходят, а когда та проходила мимо него, неожиданно ударил ее рукой по левой щеке.

Я весь съежился. Девочка молча проскользнула мимо отца, пошла в прихожую, натянула пальто, обернула воротник шарфом, смахнула этим же шарфом слезы.

А я сидел за диваном и не мог выйти к гостям попрощаться. У меня наворачивались слезы и я сглатывал какой-то комок в горле, который никак не сглатывался. А левая щека у меня покраснела и горела, будто ее прижгли раскаленным утюгом.

Я никому не рассказал об этом случае. Когда мама спросила, “что я тут сижу, накуксившись, я сказал, что болит живот.

Что-то меня после психушки пробивает на тоску. И на воспоминания. Удивительно, молодой парень, даже не мужик еще, а предается воспоминаниям и сопли жует, как институтка в борделе. Или ты смиришься со второй жизнью, или сломаешь её и себе, и тому пацану, которого лишил юности.

А мама с Павлом-Лялей стараются: он пытается что-то там с мясом делать «по-французски», мама свои знаменитые торты печет: наполеон для брата и шоколадный для меня. И еще хворост, который вкусен прямо из духовки, обжигающий и хрустящий.

Хитрость, необычность мамино торта, что в бисквите не только мука, но и манная крупа. И крем сложен в приготовлении, но очаровательно вкусен. Сколько я не ел тортов в прошлой\будущей жизни, никогда не попадалось равного по вкусовым качествам маминого.

Самое обидно, что рецепт потерял, нашел у старшего брата, собрался приготовить на день рождения, не успел – умер.

Мысль о шоколадном манном торте поднимает настроение. Иду во двор, кататься с горки.

Ледяные горки у нас во дворах и площадях ставят с незапамятных времен. Порой их просто формируют из нескольких самосвалов снега, припущенного водой, порой делают деревянную основу. У нашей горки есть и трап с перилами, чтоб взбираться, и бортики по бокам ледовой дорожки. Дети и взрослые (новогодняя ночь) катаются на санках, на листах толя, на попах. Кто помоложе – на ногах. Надо проехать резкий переход с горки в дорожку и потом катиться еще метров пятьдесят. Все дворовые пацаны умеют, так съезжать.

Катаюсь вместе с подростками, захлёбываясь от морозного вечера и от мускульного счастья, это счастье дано постигнут лишь тому, кто в последние годы не мог самостоятельно просто встать с пола, даже с сидячего положения.

Во дворе толкутся отдаленно знакомые молодые люди, скорей всего мои товарищи по дворовым играм: прятки, войнушка, замерь (на деньги), пожар (тоже на деньги), футбол и пойдем обживать девок. Нравы были простые, пять лет со дня окончания войны, пятидесятые. Пистолеты, ножи, взрывпакеты были в доступности, но мы предпочитали футбол и волейбол. Проблема была в хороших «специальных» мячах, да их, собственно, и не было. А у кого были – не надолго хватало. А вот бутс ни у кого не было.

Новый год, скоро часы начнут бить. В кремле…

Я иду домой, поднимаюсь по пологим ступенькам на третий этаж. Гостей не ждем, да и Мишки не будет, он встречает праздник в своей компании и, наверняка, с нужными людьми. Деловой перец. Сидим за большущим столом втроем.

А этот стол привык к большому количеству людей, праздники у нас всегда были многолюдные и хлебосольные. С неизменным винегретом в эмалированном тазу и большой кастрюлей соленой капусты. Капусту солили глубокой осенью, с яблоками. Две бочки мне по пояс всегда стояли на балконе. И эта капуста была не чета квашенной гадости в столицах, она морозно хрустела на зубах, она пахла брусникой и морошкой, яблоками и здоровьем.