Сильмариллион - Толкин Джон - Страница 7

Тогда Ауле отбросил молот и возрадовался, и возблагодарил Илуватара, говоря:

– Да благословит Эру мой труд и примет его!

Но Илуватар заговорил снова и сказал так:

– Как дал я Бытие думам айнуров в начале Мира, так теперь принял я твое желание и нашел ему место; и не буду я ничего менять в твоем создании – так, как ты создал его, пусть и будет. Но не потерплю я, чтобы эти существа пришли прежде, чем Первородные моей мечты, и не награжу нетерпения. Спать им отныне во тьме под камнями и не выйти из-под них, покуда на Земле не пробудятся Первородные; а до тех пор ты и они станете ждать – хоть ожидание и покажется вам долгим. Но придет время – и пробужу их, и станут они детьми тебе; и часты будут раздоры меж детьми твоими и моими; детьми моего милосердия и детьми моих дум.

Тогда Ауле взял Семерых Праотцов Гномов и отвел их в дальние и темные места, и уложил на покой; а после вернулся в Валинор и ждал – долгие годы.

Поскольку гномы должны были явиться во дни владычества Мелькора – Ауле сделал их очень сильными и выносливыми. Они тверды, как камень, стойки, скоры на дружбу и вражду и выносят тяжкий труд, голод и телесные раны лучше, чем все иные владеющие даром речи народы; живут они долго, много дольше людей – но не вечно. Среди эльфов Средиземья бытовало поверье, что, умерев, гномы возвращаются в землю и в камни, из которых созданы; но сами гномы говорят другое. Они верят, что Ауле-Создатель, которого они зовут Ма́хал, заботится о них и собирает в Мандосе, в отдельном чертоге; и что в древности он открыл их Праотцам, что перед Концом Мира Илуватар благословит гномов и даст им место среди Детей. Тогда делом их будет служить Ауле и помогать ему в восстановлении Арды после Последней Битвы. Еще говорят, что Семь Праотцев Гномов возвращаются в жизнь в своих потомках, принимая свои древние имена; самым почитаемым из них в поздние Эпохи был Дарин, отец народа, дружившего с эльфами, – царствовал он в Кхазад-Думе.

Когда Ауле трудился над созданием гномов, он хранил свой труд в тайне от прочих валаров; однако в конце концов открылся Йаванне и поведал ей обо всем, что случилось. И Йаванна сказала ему:

– Эру милостив. Я вижу, сердце твое радуется, и по праву – ибо ты получил не только прощение, но и дар. Но так как ты таил от меня свои замыслы, дети твои не будут любить того, что люблю я. Им, как и тебе – их отцу, – будут милее дела собственных рук. Они будут строить под землей – и не замечать того, что растет и живет на ней. Не одно дерево ранят удары их безжалостного железа.

Но Ауле отвечал:

– Это же можно сказать и о Детях Илуватара: ибо они должны будут что-то есть и из чего-то строить. И, хотя ценность твоих созданий – в них самих, а не в пользе, что могут они принести кому-то другому, Эру даст превосходство Детям, и они будут пользоваться всем, что есть в Арде, – хотя, по промыслу Эру, не без почтения и благодарности.

– Если только Мелькор не затемнит их сердца, – молвила Йаванна.

И она не успокоилась, но печалилась сердцем, боясь того, что может случиться в Средиземье в грядущие дни. Потому она пошла к Манвэ и не повторила слов Ауле, но сказала так:

– Владыка Арды, верно ли, как Ауле сказал мне, что Дети, когда придут, будут властвовать над созданиями моих рук и делать с ними, что хотят?

– Это так, – отвечал Манвэ. – Но почему спрашиваешь ты о том?

Йаванна умолкла и задумалась.

– Сердце мое тревожат думы о грядущих днях, – наконец молвила она. – Все, что создано мной, дорого мне. Не довольно ли, что Мелькор извратил столь многое? Ужели никто из моих созданий не будет свободен от чужого владычества?

– Будь на то твоя воля – кого бы ты охранила? – спросил Манвэ. – Кто из подвластных тебе созданий милей всего?

– Все хороши по-своему, – сказала Йаванна. – И каждый помогает оценить других. Но кэ́лвар могут убежать или защитить себя, а о́лвар – те, что растут – не могут, а из них более всего милы мне деревья. Растут они долго, а умирать станут быстро, и, если только не будут богато плодоносить, мало кто пожалеет об их гибели. Я провижу это в думах своих. Если бы деревья могли говорить от имени всего, что растет, и карать тех, кто чинит им зло!..

– Странна твоя дума, – заметил Манвэ.

– Однако так было в Песни, – возразила Йаванна. – Ибо, покуда ты был в небесах и вместе с Ульмо создавал тучи, что проливались дождем, я вздымала ветви дерев, чтобы они пили, и некоторые пели для Илуватара под ветром и ливнем.

Манвэ умолк, а думы Йаванны, что вложила она в его сердце, все росли – и переполняли его; и это увидел Илуватар. И показалось Манвэ, что вокруг него вновь звучит Песнь, и он заметил в ней множество вещей, которые, хотя он слышал их прежде, остались незамечены им. И наконец Видение открылось вновь, но теперь оно было бледно, ибо он сам был в нем – и, однако, видел, что все держится рукою Илуватара; но вот рука проникла внутрь – и из нее вышли многие дива, что были прежде сокрыты в думах айнуров.

Тогда Манвэ очнулся и сошел к Йаванне на Эзеллохар, и сел рядом с ней под Двумя Древами. И молвил:

– О Кементари, Эру сказал свое слово: «Ужели думает кто-то из валаров, что я не слышал всей Песни, до слабейшего звука слабейшего голоса? Знайте же: когда Дети проснутся, сбудутся думы Йаванны, и издалека соберутся духи, и поселятся в некоторых кэлвар и олвар – и их будут почитать и бояться их праведного гнева. На время: покуда Первородные сильны, а Последыши юны». Но разве ты забыла, Кементари, что думы твои не всегда пелись одни? Разве не встречались твои думы с моими и не обретали крыльев, подобно птицам, парящим под облаками? Это также сбудется по мысли Илуватара – и еще до прихода Детей взлетят на сильных, как ветер, крыльях Орлы Западных Владык.

Тогда Йаванна возрадовалась и встала; и, протянув к небесам руки, воскликнула:

– Высоко поднимутся деревья Кементари, чтобы Орлы могли поселиться там!

Но Манвэ тоже встал, и казалось, стоит он на такой высоте, что голос его спускается к Йаванне, как горный ветер в долину.

– Нет, – промолвил он, – лишь деревья Ауле будут достаточно высоки. В горах станут гнездиться Орлы и внимать голосам тех, кто взывает к нам. Но в лесах будут бродить Пастыри Дерев.

Тут Манвэ и Йаванна расстались, и Йаванна вернулась к Ауле; он был в своей кузне и выливал в форму расплавленный металл.

– Эру щедр, – молвила она. – Теперь остерегутся твои дети! Ибо в лесах будет жить сила, чей гнев они пробудят к великой опасности для себя.

– И все же им понадобится дерево, – сказал Ауле и вернулся к горну.

Глава 3

О приходе эльфов и пленении Мелькора

Долгие века жили валары в блаженстве в свете Древ за Горами Амана – Средиземье же лежало в сумерках под мерцанием звезд. Пока горели Светильники, все пошло в рост, но теперь не росло, ибо всюду опять была тьма. Однако древнейшие из живых существ уже пробудились: в морях – гигантские водоросли, на земле – тени огромных деревьев; а в долинах и окутанных мраком холмах таились темные твари – древние и сильные. В те поля и леса не приходил никто из валаров, кроме Йаванны и Оромэ. И Йаванна бродила в сумерках, печалясь, потому что весеннее цветение Арды окончилось. И она погрузила в сон многое из того, что проснулось Весной, – дабы создания ее не старились, а ждали пробуждения в грядущие века.

А на севере собирал силы Мелькор – не спал, наблюдал и трудился; и появились лиходейские твари, и темные дремлющие леса наполнились чудовищами и ужасными призраками. А в Утумно он собрал своих демонов – тех духов, что предались ему во дни величия и стали подобны ему в падении; сердца их были из пламени, но обличье – тьма, и ужас несли они с собою; у них были огненные бичи. Позже в Средиземье их звали балрогами. И Мелькор породил во тьме много других чудищ разных форм и видов, что долго тревожили мир; и границы его владений в Средиземье все далее продвигались на юг.