Игры на раздевание книга 2 (СИ) - Мальцева Виктория Валентиновна - Страница 54

Как бы ни обжигали холодом её снега, насколько свирепыми не были бы бури, Кай из последних сил будет идти вперёд, шаг за шагом продвигаться к ней, чтобы найти, обнять, поцеловать в лоб своим фирменным поцелуем и растопить лёд.  Он найдёт способ, перевернёт мироздание, наплюёт на нормы, наступит на горло своим инстинктам, задавит естественное стремление защититься от боли, но отогреет свою королеву, вдохнёт в неё жизнь. А если поцелуев и объятий вдруг окажется недостаточно, он вырвет своё сердце, и вот таким, горячим и окровавленным, вложит в её грудь, чтобы его любовь снова понеслась по её венам, давая ей жизнь и надежду на лучшее.

Осмелев, я вынимаю из его руки трость: она красивая, с замысловатой резьбой на малахитовых частях с гравировкой длинных, закрученных по спирали надписей. Мне даже не нужно рассматривать её ближе, чтобы знать: наверняка, цитаты Великих. Готова поспорить, ЕЁ подарок. Рассматриваю золочёный набалдашник и, конечно же, нахожу то, что искала:

С любовью, Дженна.

Мне горько, но я улыбаюсь. Улыбаюсь и отбрасываю невинное произведение искусства в сторону. И делаю это с силой, достаточной для появления выемки на тёмно-серой офисной стене.

- Я куплю тебе новую, - даю обещание. - Напишу на ней: «С любовью от Викки. С благодарностью от Виктории. И ещё раз с любовью  – от твоей жены». И ещё добавлю НАВСЕГДА.

Его лицо меняется: грусть и озабоченность трансформируются в интерес, глаза будто совсем немного сощуриваются, губы сжимаются, стараясь не выдать улыбку.

- Я не хочу её в нашей жизни. Совсем, понимаешь? Ни в офисе, ни в работе, ни в проектах, ни в дружбе. Я ревнивая, ты знаешь? Я очень ревнивая, просто знай это, я всю жизнь тебя ревную… ко всем, но больше всего к ней...

- Её нет, Викки. И больше никогда не будет… - он прижимает ладони к моим щекам и смотрит в глаза так пронзительно, что мне почему-то хочется плакать.

- Да?

- Да.

-  Что с ней?

- Я думаю, что всё в порядке.

- Думаешь, но не знаешь наверняка?

Он качает головой.

- Где она?

- Там, где должна была быть всегда – в своей собственной жизни.

Я ощущаю бездну важнейших событий, произошедших без моего участия.

- Это правда? Её больше нет… здесь?

Снова качает головой.

- Что ты сделал?

- То, что должен был. Причём давно, Вик. Очень давно.

- Семнадцать лет назад?

- Девятнадцать.

Я смотрю в уставшие зелёные глаза Кая Керрфута и, наконец, понимаю ВСЁ. Это понимание не оставляет больше ни единого вопроса, только глубинное облегчение. Удовлетворение на молекулярном уровне.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Справиться с искренними слезами очень сложно, поэтому, буквально прорываясь сквозь них, я докладываю:

- Ты знаешь, оказывается, моя карьера не так безнадёжна: меня помнят! До сих пор! Ты представляешь? Ты наверняка не в курсе, но хирург, который тебя консультирует, мой однокурсник! Он говорит, что мы можем избавиться от трости. И да, я видела план лечения - работы много... Но у нас ведь с усердием и верой в тебя нет проблем? Я уже запланировала, что и как мы будем делать,  осталось только…

Договорить не успеваю, потому что мои губы уже обхвачены его губами, обняты,  обёрнуты, спрятаны от других. Обласканы, изнежены, напуганы и утешены, растревожены и не только они - в сердце, мозгу и внизу живота гремят фейерверки. Потому что таким на вкус может быть только один мужчина - любимый.

James Droll - Twist My Arm

Beyoncé - Disappear

Мы целуемся долго – дольше, чем школьники. А когда, наконец, отрываемся друг от друга, Кай не отпускает – крепко держит, укрыв руками, прижавшись щекой к моей щеке.

-  Мы столько всего наворотили… прости меня!

- И ты меня прости!

- За всё?

- За всё.

- В тот день ты несколько раз попросил «Поедем домой»…

Вся эта душераздирающая сцена вновь предстаёт перед моими глазами: Кай вполоборота, его руки, как плети, отчаявшиеся прикоснуться, и только его голос, от которого мне не скрыться, и просьба:

-  Поедем домой. Поедем домой. Поедем, - повторяю фразу из прошлого вслух.

Я закрываю глаза и чувствую жар, исходящий от тела мужчины, которого когда-то, давным-давно,  выбрала себе в мужья.  Кай дышит у моего уха, заставляя дрожать и медленно падать. Но теперь я знаю: каким бы ни было моё падение, его руки подхватят.

- Я не боюсь стареть, - говорит шёпотом. - Я боюсь стареть в одиночестве, потому что моя половина подала на развод. Она сказала, что мы потеряли друг друга, и у нас не осталось ничего общего. А я думал, что у нас всё общее, включая зрелость и старость. Был уверен, что именно её рука будет сжимать мою в тот момент, когда ...

- Думаешь, ты будешь первым?

- Конечно!

- Почему это?

- Ну как же, разве ты не знаешь? Я никогда не уступаю первое место!

Мы смеёмся от души – наверное, излишки эмоций нашли, наконец, свой выход. Мне так хорошо, что от концентрации счастья в груди на глаза наворачиваются слёзы:

- Кай! – звонко зову его. - Кай… - уже тише и мягче, глубже, проникновеннее, – поедем домой?

Его губы соскальзывают с моей щеки и прижимаются к моим губам, целуют так же, как в наш самый первый раз.

- Поедем.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Эпилог

Однажды он заставил меня по-настоящему влюбиться и полюбил сам.

Однажды он отдал мне свою уверенность, подставил плечо.

Однажды он собрал меня из обломков, слепил заново, поставил на ноги и заставил ходить по земле.

Однажды он толкнул меня, но упав, я не разбилась, а каким-то непостижимым уму образом начала дышать. Мумия ожила, снова став человеком, женщиной. И женщиной способной, как выясняется, чувствовать, желать, любить.

Мой муж смотрит на меня, и от этого взгляда в моей груди разливается тепло, столько всего в нём. Таких взглядов не бывает в юности, они попросту невозможны. Жизнь, её укусы, удары и радости, наполняют наши глаза глубиной, недоступной в молодости. И то, что в двадцать лет не прощалось, простится в сорок, потому что важнее любви ничего нет. Что бы ни произошло, настоящая любовь переживёт.

Он снова меня раздел. На этот раз извернулся, подцепил и сдёрнул такие наросты на моей душе, которые не были никому под силу – ни специалистам, ни мне самой. Только Кай Керрфут – самый неоднозначный и самый важный человек в моей жизни мог сделать подобное.

И сделал: освободил мою душу и выпустил на свободу вольной птицей.

Soko – First Love Never Die

 «Мы другие, но не хуже»

Стив Саммерc, взрослый с синдромом Аспергера, написал пронзительное признание, которое опубликовано на портале Autismum.

«Я аутист, и я устал. Устал от того, что меня отвергают. Устал от того, что меня игнорируют. Устал от того, что меня исключают. Устал от того, что со мной обращаются как с изгоем. Устал от людей, которые не понимают, что такое аутизм. От людей, которые отказываются принимать аутистов такими, какие они есть. Устал от чужих ожиданий, что я постараюсь и буду вести себя «нормально». Я не «нормальный». Я аутист. Хотите нам помочь? Слушайте аутичных людей. Приложите больше усилий, чтобы узнать об аутизме. Примите, что мы другие, но не хуже. Не пытайтесь превратить нас в плохую копию вашей идеи о «норме». Примите, что для нас нормально быть собой. Примите, что мы люди с такими же чувствами, как и все остальные. Пожалуйста, будьте добрыми и поддержите нас. Пожалуйста, проявляйте инициативу в общении с нами. Мы редко можем сделать шаг навстречу после целой жизни отвержения, исключения и травли… Я аутист, и я хочу, чтобы меня ценили и принимали таким, какой я есть»

Бонус. Нелюбимая Дженни (15 min #3)

 Нам было по 15 лет, когда мы сказали друг другу своё первое "люблю".