Игры на раздевание книга 2 (СИ) - Мальцева Виктория Валентиновна - Страница 51

Глава 49. Куда же всё-таки приводят мечты?

Викки. Один из дней будущего

Fragment Jameson Nathan Jones

Меня будит птица. Громкая и неугомонная. Я поднимаюсь, растирая пальцами жгущие недосыпом глаза, и выхожу на террасу. Ещё даже не начало рассветать, только темнота стала мягче, надела один из оттенков синего.

 Под утро поднялся ветер - соседняя терраса переливается тонким мягким звоном подвесок, составляя с поющей птицей необычный, но ладно звучащий ансамбль. Да, ведь ещё вчера обещали, что погода испортится, вспомнив, наконец, о майских дождях.

Мой слух улавливает шелест, и у меня нет ни единой идеи, что бы это могло быть, поэтому подхожу к самому борту и оглядываюсь по сторонам: садовник в неоновой майке и тёмно-синем комбинезоне одевает в капельное облако огромные разноцветные кусты рододендронов на садовой территории дома – краски яркие, сочные, как на иллюстрации к детской библии. Как в фильме «Куда приводят мечты».

Я смотрю на часы – 4:20. И, судя по легко различимой яркости оттенков цветущего мая, новый день уже крадётся, мягко и незаметно наполняя город светом.

Но у меня до подъёма на работу есть ещё целых два часа, поэтому я вытягиваю ноги под своим тёплым одеялом – ночью опять раскрылась и немного подмёрзла.

Мне снится сон:

Кай сидит в кресле, а рядом с ним Дженна. Это необычные кресла. Я соображаю, что такие бывают в кинотеатре, и на их лицах сразу начинает мелькать свет кадров комедийного фильма, потому что они смеются. Она кладёт голову на его плечо, и её волосы больше не светлые, они тёмные прямые, затем каштановые вьющиеся, и лицо Дженны – больше не лицо Дженны, а женщины, которую я не знаю. И это не кинотеатр, это самолёт, салон которого заполнен мягким золотым светом. Женщина опускает свою руку Каю на запястье, а он смотрит на неё так, словно не узнаёт, но потом начинает ей улыбаться, и от его растущего к ней интереса у меня печёт в груди.

Вдруг понимаю, что вижу всё это, сидя в зале ожидания аэропорта, причём жду уже так давно, что у меня совершенно онемели ноги. Мне скучно, я утомлена, поскольку происходящее в салоне самолёта мне больше недоступно, и я полагаю, что наказана за эмоции – ревность.

Продолжаю ждать прибытия самолёта, и думаю о том, как рвану Каю навстречу, как обниму его и попрошу никогда не смотреть на других женщин тем взглядом, которым когда-то он смотрел только на меня.

Объявляют его посадку. Люди толпятся у выхода из зоны прибытия, но на багажных каруселях нет ни одного чемодана, ни единой сумки. Родственники начинают беспокоиться, их вибрации проникают в меня, и я знаю, что медленно, но верно двигаюсь в сторону срыва.

Когда безразличный женский голос эхом объявляет на весь аэропорт о том, что самолёт разбился, я нахожусь уже в точке невозврата в реальность, но моя мысль летит дальше: Кай мог не прочитать моё письмо и, в таком случае, он ничего не знает. Он ничего не знает! Я не успела, не смогла, не дотянулась, чтобы сказать ему главное: «Я люблю тебя!».

Мой мозг взрывается во сне, и такое происходит со мной впервые. Я просыпаюсь с криком  «Я люблю тебя!».

После горячего ду́ша руки перестают дрожать, как и ноги, как и всё прочее. Я уже опоздала на работу, но меня это не волнует - я не успела сказать ему главное.

Беру такси и еду… не в аэропорт. Конечная точка моего пути – офис моего бывшего мужа. Почему я направляюсь именно туда – вопрос, на который у моего сознания нет ответа, но я серьёзно подозреваю, что он есть у подсознания.

Золотой лифт, чёрный глянцевый стол Паолы, её улыбка, моё приветствие, долгий лабиринт коридоров и, наконец, конференц-зал.

Я вижу его. Стоит, уперев обе ладони в стеклянную столешницу, и смотрит исподлобья на проекцию программного кода на стене. Коротко пострижен, на щеках уже даже не щетина, а почти борода - Кай Керрфут совершенно не похож на себя, но это он. Это его спина, плечи, руки с поднятыми до локтей рукавами кремового джемпера – кашемир – мой выбор.

Рядом с ним стоит прислонённая к столу трость.  Она символична: мой муж ранен. Глубоко ранен в душе́, и ему больно. Каждый день, каждый час, каждый миг он страдает.  Сбитый лётчик. Мой лётчик, и не важно, что написали в наших паспортах поверх формально разорванного брака. Браки заключается на небесах, так ведь?

Так.

И я вижу в линиях плеч, рук, талии, обёрнутых в тонкий кашемировый джемпер, купленный мной тысячу лет назад, что этот мужчина мой. Кай Керрфут вот уже семнадцать лет мой муж, и не важно, что каждый из нас успел наворотить.

Прижимаюсь лбом к толстому звуконепроницаемому стеклу двери,  припоминая, как сама подала Каю идею создать безопасное место для обсуждений, когда конкуренты украли у него недоработанный продукт и первыми выпустили на рынок. На электронном замке высвечивается алая надпись «Sorry, the entrance is not currently in service. Please try southern doors» [Извините, данный вход в текущее время недоступен. Попробуйте вход с юга]. Да, там двери открыты – я могу видеть это отсюда, но идти туда… сил уже нет, поэтому сползаю по стеклу, стекаю вниз, свернувшись, съёжившись, как когда-то давно. В детстве.

Это плохой знак. Это очень-очень плохой знак.

IAMX - Alive In New Light

Мне душно, тахикардия мешает дышать, мыслей почти нет, зато есть эмоции. Их так много… так много, что я едва справляюсь. Один внешний толчок и нити удерживающей меня адекватности разорвутся, выпустят наружу то, что ещё десять лет назад официальная медицина сняла с меня, как диагноз – синдром Аспергера. Да, я вхожу в 20% счастливцев, кому поставленный в детстве диагноз не подтвердили тесты, проведённые во взрослом возрасте. Так бывает, и по мнению психиатра не последнюю роль в моём более чем удачном вливании в общество сыграло наличие семьи и мужчины.

Мужчины, опирающегося на стекло столешницы, потому что ему тяжело стоять. Мужчины, вынужденного передвигаться с тростью, потому что ходить без неё слишком больно. Мужчины, способного на немыслимое и неадекватное в глазах всех разумных существ, ради одному ему понятной цели.

Первым меня замечает Лейф, и едва его губы произносят «Викки», Кай резко оборачивается. Я очень хорошо знаю это его выражение лица – видела в кабинете УЗИ, у бассейна, у ванны, из которой он меня выуживал. Наверное, оно должно означать «страх», но мне не ясно, чего он боится.

Я стою на коленях на утоптанном офисном ковролине, прижавшись ладонями и лбом к толстенному стеклу и мне наплевать на то, что сделал с нами он, что сделала с нами я, и хочу только одного – его руки вокруг себя:

- Обними меня!

У него очень уставшие глаза - совсем не те, какими я их видела в последние годы. Он постарел, похудел, а во взгляде боль и мудрость. Я вижу, как его губы произносят моё имя, как он делает первый свой шаг, как падает и отскакивает от пола задетая им трость, как он вначале прикладывает к сканеру свою карточку, несколько раз повторяя «Я сейчас, Викки, всё хорошо, всё хорошо», и когда она не срабатывает, орёт кому-то «Чёртов ключ сюда, быстро!», как пытается разбить стекло двери, не реагируя на людей вокруг себя, и понимаю, что не только я в этом мире способна терять реальность – он тоже.

Кончики его пальцев вжаты в стекло сильнее, чем ладони, он знает, что я умею читать движения губ, и этот звуконепроницаемый аквариум не мешает мне слышать, поэтому повторяет много знакомых фраз: «Викки, я здесь, Викки, всё хорошо, сейчас эту дверь откроют, и я обниму тебя, только смотри на меня, смотри мне в глаза!», но всё это бесполезно.

Я отползаю в угол двери, поджимаю колени и зажимаю ладонями уши. Вокруг меня люди, они что-то говорят, и я даже различаю знакомые голоса – они слишком громкие:

- Перестаньте шуметь! – кричу им.

Это «слишком для моего маленького тела. Слишком, даже будь я величиной с планету. Будто меня кромсают лезвием бритвы, и не кожу, а всё моё существо».  Давление внутри меня зашкаливает, кровь в висках не пульсирует и не стучит – она долбит, грозя проломить мою черепную коробку,  мне не хватает воздуха, в груди вакуум. Все эмоции мира сконцентрированы во мне, я вулкан, который сейчас взорвётся. Свет меркнет, мир исчезает, голоса вокруг пронзительны, высокочастотны, невыносимо громки, но размываются, становятся тише и одновременно растягивают меня, как латекс, до предела, до точки, где дальше тянуть невозможно, и где возможен только оглушительный взрыв. Я закрываю глаза и…