Брюсов Орден. Ради лучшего будущего (СИ) - Кащеев Денис - Страница 47

– Любопытный мундир, – помолчав с минуту, проговорил жандарм. – Что, сударь, машина времени сломалась? – спросил он затем с кривой усмешкой.

Вздрогнув, я снова взметнул взгляд на жандарма – тот как раз сунул мне под нос свою правую руку. На среднем пальце, почти незаметное для непосвященного, сидело кольцо. Точно такое же, как и то, что носил я сам.

Глава 24

г.Санкт-Петербург, 2 (14) марта 1881 года

3849-е санкционированное вмешательство в поток времени (сбой)

– Ну и объясните мне, любезный Алексей Дмитриевич, за каким, как у нас говорят, Уроборосом нашему Ордену понадобилось убивать Государя Императора? – сухо поинтересовался генерал.

– В наше время тоже так говорят… – на моем лице промелькнула легкая ухмылка, тут же, правда, изгнанная прочь болезненным спазмом.

Я возлежал на пуховой перине, со всех сторон обложенный подушками – буквально утопая в этом постельном великолепии. Мои скулы и подбородок были густо вымазаны какими-то едкими мазями, на лбу покоилась холодная повязка примочки, которую каждые полчаса меняла на новую молчаливая пожилая женщина в черных одеждах – про себя я называл ее «монахиней». Пахло спиртом, медом и какими-то травами.

В качестве обезболивающего меня поили горьким отваром, в котором я заподозрил было опиум (а чего еще прикажете ожидать от просвещенного XIX века?) и поначалу всячески пытался от него отвертеться, но меня успокоили, сказав, что это настойка из смеси белены, каннабиса и ивовой коры. Не то чтобы сие чудо народной медицины совсем не помогало – возможно, без него все было бы еще хуже – но малейшая попытка пошевелить головой все равно вызывала в моем мозгу взрыв бомбы – вероятно, подобной той, что предназначалась Александру II – а каждое произнесенное слово отдавалось в челюсти ударом когтистой лапы.

К тому же из-за последствий взрыва ли, а может, из-за упомянутой дурман-травы, мысли мои затейливо плутали и путались, когда же усилием воли я пытался хоть как-то сосредоточиться, это снова отдавалось болью – добро хоть не резкой, как при физическом движении, а тягучей и тупой, но «зато» долго потом не отступающей.

Однако выбора у меня не было – Осип Фомич (этим именем представился мне генерал) задавал вопросы, и на них нужно было отвечать – вроде как, в моих же интересах. А то, что, забываясь, временами я ронял фразы и не по делу – наподобие брошенной только что, о бытующей в Ордене поговорке – тут уже, вероятно, виной была моя нынешняя пришибленность – инстинкты срабатывали раньше, чем полусонный разум успевал сказать им свое «Стоп!».

– А что до Императора, – переведя дух, продолжил я, – то Орден тут ни при чем… Это все ваши местные революционеры постарались… Я там случайно оказался… И, толкнув бомбиста, по сути, Государя вашего спас… При естественном ходе дела царь должен был погибнуть – а ваш полковник… Добрейшей души человек, кстати, – не удержался я от едкого замечания. – Так вот, полковник проговорился, что Император выжил…

– Не судите строго господина Скуратова, – покачал головой Осип Фомич. – Он верный слуга царю и воспринял происшедшее как личное себе оскорбление. Ну и кое с кем другим его методы сработали исправно. Первый, выживший бомбист – некто мещанин Рысаков – уже много успел нам рассказать. Вас, кстати, он и в самом деле в числе заговорщиков не называет. Кстати, раз уж на то пошло, ответьте, для мня это важно: вы действительно дворянин? И капитан Евгений Радкевич, часом, не ваш предок? Встречал я его на турецкой войне…

– Сословия в России отменили в 1917-м… – решил я сконцентрироваться только на первой части вопроса. – Нет более ни дворян, ни мещан… Хотя нет, мещане, пожалуй, как раз сохранились… В каком-то смысле… Правда, наверное, мне не следовало вам этого рассказывать… – с запозданием сообразил я. – Да и вообще, наша с вами встреча – готовый рассадник парадоксов…

– Если хотите, верну вас полковнику Скуратову и навсегда забуду о вашем существовании, – усмехнулся генерал. – Хотя, после того, что вы рассказали о ликвидации в Империи дворянства… Нет, – вздохнул он, – такого точно не забудешь. Остается лишь надеяться, что все это – ради лучшего будущего.

– Ради лучшего будущего… – как заклинание повторил я девиз Ордена.

– А насчет парадоксов – не переживайте, – продолжил между тем Осип Фомич. – Пердимонокли, подобные вашему, уже случались – и, насколько мне известно, ничем страшным не обернулись. А известно мне, поверьте, немало…

– А какой у вас градус посвящения? – машинально спросил я.

– Уж наверняка повыше вашего, сударь, – хмыкнул генерал. – А у вас что, принято о таком спрашивать? В наше время подобный вопрос считается неподобающим.

– Извините, – пробормотал я. – Я не знал… У нас это в порядке вещей… У меня третья степень посвящения, – зачем-то добавил в конце.

– Извинения приняты, – вполне серьезно кивнул мой собеседник. – Как я и сказал, мой градус значительно выше вашего. А теперь, сударь, будьте так любезны, расскажите – со всеми возможным подробностями – как именно вы оказались вчера на набережной Екатерининского канала. Да еще в столь неудачный… Или, наоборот, удачный – если верить вашей версии случившегося – момент. Отдельно прошу уточнить, почему на вас был мундир эпохи Николая Павловича – подобных ошибок в экипировке даже мы не допускаем. Ну и где ваш спутник – только не говорите, что в будущем на миссию отправляют в одиночку…

– В одиночку не отправляют… – покачал головой я – зря шевельнулся: только организовал себе под черепом очередной локальный теракт. А может, и не зря: взрыв боли изгнал из головы все лишние мысли, включая сомнения. – Вы правы, нас было двое, – продолжил я на этом расчищенном поле уже уверенно. – Я и моя напарница. Мы прибыли из первой половины XXI века. Но изначально не к вам – в январь 1837 года…

* **

– На случай, если это вам интересно, сударь, – проговорил генерал, внимательно выслушав мой рассказ и задав несколько уточняющих вопросов – весьма четких и уместных. – В нашей версии истории в начале января 1837 года за Александром Пушкиным действительно числится несостоявшаяся дуэль с неким поручиком Солженицыным. Противник на место поединка не явился, чем, по утверждению свидетелей, немало раздосадовал поэта. В сопровождении господ Данзаса и д’Антеса он направился по известному ему – и вам – адресу, где оного Солженицына не застал, но обнаружил мертвое тело отставного майора Ковальского, секунданта своего сбежавшего противника. Полиция провела расследование, однако убийца схвачен не был. Что до Пушкина, то на следующий день после несостоявшейся дуэли на улице в него стрелял неизвестный. Рассказывали, будто поэта уберег Господь: в момент выстрела Александр Сергеевич поскользнулся на льду, упал, и пуля лишь зацепила ему плечо. Стрелявшего так и не нашли. Более того, осталось непонятным, откуда вообще был произведен выстрел: от любой возможной точки расположения стрелка дистанция для пистолета – да даже и для ружья – была слишком большой. Сразу после этого случая Пушкин с семьей уехали из Петербурга. Некоторые выражаются резче: сбежали. Но от судьбы не убежишь. В дороге у поэта открылась та самая рана в плече. Оставленная без должного ухода, она воспалилась – и произошло заражение. Меры снова не были приняты вовремя, а когда Пушкин попал в руки квалифицированного врача, было уже поздно. 29 января поэт скончался.

Вот как, значит? Я прикрыл глаза, старательно концентрируясь на ускользающей мысли. Стреляла Полина из своего карабина – тут сомневаться не приходится. Получается, она осталась в 1837-м – как минимум, на день – и решила все же исполнить миссию. На первый взгляд, не преуспела – выстрел пришлось делать издалека, да еще эта история со скользким льдом… Моя напарница промахнулась, сумев лишь легко ранить везунчика-Пушкина. Но, как верно заметил жандарм, от судьбы не убежишь. Или, выражаясь научным языком, поток времени – субстанция весьма инертная. Суждено было поэту умереть в конце января – он и умер…