Брюсов Орден. Ради лучшего будущего (СИ) - Кащеев Денис - Страница 25

Ну, то есть, может, наверное – но почему хваленая Машина этого не просчитала?!

– Ротмистр, вы бредите, – глубоко вздохнул мой напарник. – Вы, часом, не были контужены в борисовском деле? – нежданно Ковальский кивнул – должно быть, машинально. – Если так, то готов извинить вашу горячность, – поспешил ухватиться за нечаянное попадание в цель Виктор. – Обознались – бывает. Опустите пистолеты, и сочтем сие дело исчерпанным. Ради лучшего будущего…

Последняя фраза предназначалась уже мне и означала: полная готовность! Я покосился на торчавшую из кожаной сумы рукоять пистолета – всего в каких-то десяти-пятнадцати сантиметрах от моих сжимавших поводья пальцев. Рука левая, но стрелять я тренировался с обеих, а дистанция до цели плевая…

– Будущее? – бешеным зверем взревел между тем штабс-ротмистр, и не думая идти на попятный. – Какое еще будущее, господин адъютант?! У вас его нет! А мое – наступило! За батюшку, царствие ему небесное – ступайте в пекло!

С этими словами Ковальский спустил курок.

Эхом отразившись от белой стены берез, громыхнул выстрел. Ствол пистолета выплюнул всполох пламени, стрелкá окутало облако густого сизого дыма, на миг, должно быть, ослепив – по крайней мере, моего судорожного движения к ольстре штабс-ротмистр не заметил. В следующую секунду я уже тоже был вооружен.

Тут, увы, Ковальский опомнился. Мой и его второй пистолеты пальнули почти одновременно, но я все же успел чуть раньше. При том, постаравшись извлечь оружие как можно незаметнее, держал я его, должно быть, слишком близко к шее моей гнедой. Опаленная пороховыми газами, лошадь нервно дернулась, и, возможно, именно этот ее рывок спас меня от пули штабс-ротмистра – та просвистела у самого моего плеча.

Мой же выстрел оказался точен. С лицом человека, только что жестоко обманутого в своих самых лучших ожиданиях, Ковальский один за другим выронил разряженные пистолеты. Еще пару секунд он оставался в седле – и я даже решил, что лишь легко его ранил, и снова потянулся к ольстре – но тут тело штабс-ротмистра начало неудержимо крениться – все сильнее и сильнее – и наконец опрокинулось, повалившись на снег. Там, не удержавшись на краю оврага, оно, словно кукла, забавы ради брошенная шаловливым ребенком, покатилось по склону, пересчитывая острые камни, и замерло лишь на самом дне.

Завороженно провожая его взглядом, все это время я как-то совсем не думал о судьбе Виктора, и только его хрип, донесшийся почему-то откуда-то снизу, заставил меня обернуться:

– Игорь… Игорь!.. Поручик, чтоб тебя!..

Панкратов тоже упал с лошади, но не в овраг – на дорогу. Теперь он отчаянно пытался приподняться – но никак не мог.

Как ошпаренный спрыгнув с гнедой, я стремглав бросился к напарнику. На груди его белого мундира пугающе расплывалось бесформенное бурое пятно. В крови был и снег под копытами вороной.

– Ты… Ты как?! – ошалело выдохнул я, склоняясь над раненым товарищем. Вопроса глупее, наверное, тут нельзя было придумать и постаравшись.

– Бывало и получше, – заплетающимся языком прошептал Виктор, шаря при этом рукой за пазухой своего мундира. – Вот, – в его руке появился пухлый конверт с сургучной печатью. – Отвези Чичагову.

– Погоди, а ты? – спросил я, «на автомате» забирая у него пакет.

– До крепости – а потом назад – я не доеду, – убежденно заявил Панкратов. – Лучше пока суть да дело – доберусь до резервной точки, как взорвешь гранату – вернусь целехонек.

– Нет, погоди, – растерянно мотнул я головой. – Какое «доберусь»? Ты себя видел? Давай-ка, мы тебя сейчас перевяжем, потом вместе доедем до точки эвакуации, а там уже поскачу в крепость…

– Не успеем, – не дал мне договорить напарник. – Пока туда, пока сюда… А после полудня Чичагов уведет армию в Забашевичи! Лови его потом вниз по Березине! Так что давай, скачи в крепость, пока адмирал там!

– Но… – пробормотал я, неуверенно теребя в руках окровавленный конверт. Мелькнула неуместная мысль: а ведь на бумагах, которые Виктор передал в 1798 году тому сенатору, тоже была кровь – только бутафорская. А теперь вот настоящая…

– Делай, что тебе говорят! – закатил глаза Панкратов – сперва я подумал, что от возмущения моим промедлением, но тут же с ужасом понял – напарник вот-вот готов лишиться сознания. – Выполняйте, черт возьми, приказ, поручик!

– Но… – все так же тупо выдавил я, совершенно не зная, на что решиться.

Наверху, где-то на березе, сочувственно каркнула невесть откуда взявшаяся ворона.

[1] Здесь: одно из названий гусарского седла

Глава 13

Окрестности г.Борисов, 13 (25) ноября 1812 года

3848-е санкционированное вмешательство в поток времени

– Кто таков? Кто стрелял?! Назови лозунг! – голос за моей спиной звучал почти столь же каркающе, как и давешний вороний крик – сперва мне даже почудилось, что это вещая птица вдруг заговорила с березы по-человечьи.

В недоумении я обернулся: из рощи на дорогу выезжал отряд казаков во главе с бравым урядником.

– Поручик Ржевский, – назвался я. – С пакетом из Санкт-Петербурга к главнокомандующему, – уточнил после короткой паузы. И затем, видя, что казак все еще явно чего-то от меня ждет с угрюмым видом, сообразил: – Да, лозунг… Бобруйск.

– Урядник Попов, – перестав хмуриться, представился командир казаков. Ударение в своей фамилии он поставил на первый слог – в иной ситуации это звучало бы довольно забавно – но только не сейчас. – Что за пальба была, ваше благородие? Откель стреляли?

– Не иначе, оттуда, – неопределенно махнул я рукой за овраг. – Штабс-ротмистра Ковальского – наповал, – предательски дрогнувшей рукой указал я на недвижимое тело улана внизу. – Флигель-адъютант Шварценеггер ранен…

– Далече будет для прицельного-то выстрела, – прищурившись, прикинул урядник. – Верно ли, что оттель?

– Пес его разберет, – нервно передернул я плечами. – Может, и из лесу…

– Проверим сперва тут, – решил Попов, кивнув на березняк – похоже, идея соваться за овраг по вкусу ему не пришлась. – Что до их высокоблагородия… – перевел он взгляд на раненого Виктора. – Семенов, Мамаев, перевяжите господина адъютанта и живо доставьте его к лекарю! – распорядился урядник.

Подчиняясь команде, два казака выехали вперед и спешились.

– Позвольте, ваше благородие, – почтительно, но твердо попытался отстранить меня от Панкратова один из них.

– Что? Э… Нет! – засуетился я. – Нельзя!

– Прекратите истерику, поручик! – сердито прохрипел со снега Панкратов, впервые с момента появления на дороге казаков найдя в себе силы заговорить. – Так вы только все погубите! Скачите к Чичагову, а меня после разыщите!

– Верно их высокоблагородие сказали, – заявил Попов. – Езжайте, ваше благородие, с Богом! А об их высокоблагородии мы позаботимся, как должно! Федька, – обернулся он к кому-то из подчиненных. – Проводи их благородие к их высокопревосходительству!

– Ага, все, значит, на дело, хранцузов ловить, а я – назад, в крепость? – запальчиво ответил ему совсем молодой, почти детский голосок.

– Нас тут вона сколько, а их благородие ты один будешь сопровождать, – уже отвернувшись от собеседника – и, соответственно, обратив лицо ко мне, прищурил левый глаз урядник (уж не подмигнул ли хитро?). – При них бумага дюже важная – как отпустить без охраны?

– Ну, коли так – тады ладно, – из-за спины Попова с важным видом выдвинулся молодой казак – и в самом деле практически мальчишка, на глаз я бы ему и пятнадцати лет не дал. Хороша охрана! Впрочем, ни одного француза отсюда до самой ставки Чичагова не было и в помине – я это знал точно, да и урядник, кажется, особых сомнений на сей счет не испытывал.

– Поезжай уже, Уроборос тебе в хронологию! – буквально оттолкнул меня от себя Виктор.

– Сильны, ваше высокоблагородие! – уважительно присвистнул склонившийся над ним казак. – Эка ж: «в хренологию»!