Рыцарь-Дракон - Диксон Гордон Руперт - Страница 37

Напрашивался вывод, что, если удастся, надо купить трех хороших скакунов у англичан и три вьючных клячи у местных барышников.

Джима слегка покоробило то, что Жиль с Брайеном уже все продумали, разузнали и даже прикинули, во сколько это обойдется. Но когда он услышал цену, то был сражен наповал. Даже в самом страшном сне он не мог себе представить, что какие-то лошади могут стоить так дорого. Но деньги были у него, и ему ничего не оставалось, кроме как заплатить, при том что никто не мог сказать, сколько еще потребуется ему выложить за их пребывание во Франции.

Тем не менее он отсчитал монеты и протянул их Брайену, который, будучи его старинным другом, в делах такого рода имел преимущество перед Жилем.

Друзья ушли, оставив Джима наедине со вшами, блохами и большим желанием напиться, чтобы забыть о существовании этих паразитов. Однако он сдержался: с одной стороны, было еще слишком рано, а с другой – Джим с детства привык не распускаться. Хотя Брайен и Жиль даже не подозревали об этом, но ожидание для Джима было куда более утомительным, чем для них. Отчасти потому, что он не мог, подобно им, находить утешение в вине, отчасти потому, что был привязан к таверне, хозяин которой с каждым днем казался ему все более противным и отталкивающим.

С большой неохотой сэр Джеймс спустился в общий зал, где шансы на то, что человек с кольцом-паролем найдет его, возрастали неизмеримо больше по сравнению с комнатой. Джим отыскал свободный стол, заказал кувшин вина и приказал, чтобы из комнаты убрали остатки завтрака. Оставляя комнату без присмотра, он, несомненно, рисковал. Все вещи лежали в ней, и не было никакой гарантии, что их не украдут. Не только прислуга, но и любой человек с улицы мог зайти и взять то, что плохо лежит.

Все же некоторые меры предосторожности Джим предпринял. Он сел так, чтобы видеть лестницу и иметь возможность разглядеть поднимающегося, если это будет посторонний. Джим также удостоверился в том, что вся прислуга трактира знает, что он – маг. Еще он снял чехол со своего щита, оставшегося в комнате, чтобы герб и его цвета сразу бросались в глаза вошедшему.

Обычный человек с улицы мог и не уметь читать; мог – это мягко сказано, учитывая, что большинство рыцарей и почти вся знать не знали грамоты, но даже простолюдины были научены разбираться в гербах. У Джима не было сомнений, что красный цвет, обозначавший, что владелец герба – маг, у кого угодно отобьет охоту взять что-нибудь из комнаты.

Догадавшись по щиту, что один из трех рыцарей владеет магией, вор, естественно, решит, что вещи защищены заклятием, а если даже и нет, то их хозяин-маг найдет способ узнать, кто их взял.

Таким образом, учитывая вышесказанное, Джим чувствовал определенное спокойствие за сохранность вещей; что ни говори, а его герб – подарок судьбы, так как рыцарей всего трое, и поэтому вряд ли кто-нибудь один мог все время находиться в комнате и караулить вещи. Нанять надежного человека в чужом французском городе тоже невозможно. Слишком велика вероятность того, что сторож сам стащит то, что ему поручено охранять.

Лучшего сторожа, чем страх перед магией, не найти. Ведь людям свойственно бояться именно того, чего они не знают и не могут пощупать, тогда как тем, что зримо, да еще и ощутимо, не напугаешь даже младенца.

Джим уселся поудобнее с кувшином вина и приготовился провести в общей зале еще один вечер, делая вид, что пришел сюда выпить, а вовсе не для того, чтобы сразу попасться на глаза английскому шпиону. На протяжении долгих дней ожидания Джим, постоянно практикуясь, немного преуспел в магии. Он ограничивался небольшими чудесами: то незаметно передвинет скамейку у противоположной стены, то слегка изменит цвет какой-нибудь деревяшки.

Кроме того, он пытался – и в конце концов у него даже получилось – небольшими порциями удалять из кувшина вино. Такое чудо было необходимо, поскольку Джим не мог каждый день напиваться в хлам.

Он обнаружил, что просто уничтожить вино невозможно: нужно отправлять его в какое-нибудь другое место. Обычно он отправлял за раз примерно кубок вина в воды гавани, ярдов за триста от «Зеленой Двери». Повторение этой процедуры позволяло искусно отделаться от вина и попросить снова наполнить кувшин, не вызывая при этом подозрений у слуг и хозяина таверны: ведь он сидел внизу битый день и ничего не делал при этом, – что же можно подумать? По всей видимости, английский джентльмен кого-то ждет.

Академическое образование, полученное им в двадцатом веке, заставляло его автоматически искать основополагающие начала во всем, что он изучал. В данном случае – начала магии. Каролинус, подсказав ему, как превращаться из дракона в человека и обратно, в действительности дал ему минимум информации о возможностях использования сил, заключенных в огромной Энциклопедии Некромантии, проглоченной Джимом.

Теперь ученик мага заподозрил, что «наставник» сделал это умышленно. По каким-то соображениям Каролинус хотел, чтобы Джим изобрел свой собственный способ пользоваться энциклопедией. Это наводило на мысль о том, что магия больше похожа на искусство, чем на науку. Два занимающихся ею человека не могли идти одним путем. То, что сообщил Джиму Каролинус, было скорее результатом магической операции, нежели самой операцией.

Джиму предстояло самому найти руководство к действию. Еще одним доказательством того, что Каролинус поступил так намеренно, являлся тот факт, что простое написание команды на мысленно представляемой доске, как предложил волшебник, в одних случаях срабатывало без сучка без задоринки, но в других не давало ничего.

Например, Джим выяснил, что таким образом он может превращаться в дракона и обратно. Точно так же он мог двигать скамью в общем зале трактира, но только если неотрывно смотрел на нее. Как только он отворачивался, действие магии прекращалось.

Попытки избавиться от вина не увенчались успехом до тех пор, пока Джим не представил себе гавань, виденную всего один раз, когда причалил их корабль. Получалось так, что на другом конце в его сознании должен быть как бы получатель или, по крайней мере, его ясный образ, наряду с отчетливой картиной того, что он хотел переправить, изменить или подвинуть.

Джим начал проверку своей теории с того, что попытался запомнить конкретную скамейку у противоположной стены комнаты и позицию, в которой та находилась по отношению к столу и прочей обстановке. После двадцати минут усилий ему наконец удалось подвинуть скамью не глядя на нее.

Джим погрузился в это занятие с головой. По счастливому совпадению, как раз в тот момент, когда скамья наконец сдвинулась, в практически безлюдный в этот час трактир зашел какой-то мужчина. Кроме ученика мага, в разных концах зала сидело еще два человека.

Неожиданный гость сразу привлек к себе внимание Джима.

В нем было что-то странное. По крайней мере, он не был похож на человека, решившего остановиться в подобной таверне. Он встал на пороге, чтобы дать глазам привыкнуть к полумраку, царившему в помещении; свет в зал пробивался лишь через несколько маленьких окошечек, выходивших на улицу.

В этом не было ничего необычного, но мужчина задержался на пороге дольше, чем ожидал Джим. Поскольку Джим внимательно наблюдал за ним, то заметил, что тот, в свою очередь, тоже рассматривает сидящих за столами.

Сидя последние несколько дней в общей зале, Джим держал правую руку на столе так, чтобы кольцо-печатка, вырезанное из кроваво-красного камня, надетое на средний палец правой руки, было на виду. Несмотря на слабое освещение, его было хорошо видно даже с другого конца комнаты, так как из ближайшего окна на него падал луч света.

Вошедший скользнул по камню взглядом и отвел глаза. Затем, как бы случайно, он направился к Джиму.

Это был высокий худой мужчина лет тридцати, но кожа на его лице преждевременно состарилась от солнца и ветров. На левой щеке красовался шрам длиной в несколько дюймов.

Незнакомца можно было бы назвать красивым, если бы не крючковатый, как у сэра Жиля, нос, который, однако, не был и вполовину таким мясистым. Черты его лица были тонкими и как бы заостренными. Несмотря на то что на нем была простая одежда, она не могла скрыть властности, чувствующейся во всем его поведении. Он двигался с непринужденностью и уверенностью человека, находящегося в прекрасной форме. Незнакомец держался прямо, расправив широкие плечи.