Рыцарь-Дракон - Диксон Гордон Руперт - Страница 103

– Не скажу, что я поверил всем сердцем, ваше высочество, – ответил граф. Лицо его побледнело, но голос звучал вполне уверенно. – Но дело-то идет не только о слухах и небылицах; люди, которых лжецами не назовешь, своими глазами видели, пусть даже и издалека, как вы в полном вооружении прогуливаетесь в компании французов и, судя по всему, прекрасно чувствуете себя среди них. Признаюсь, мне нелегко было поверить в это. Но человеку свойственно заблуждаться, ваше высочество, говорю прямо: именно это заблуждение и заставило англичан отправиться в поход во Францию. Если из-за него я должен лишиться головы, то я охотно передаю свою жизнь в ваши руки.

– Вы правы, – принц немного успокоился. – Успокойтесь, вас одурачили не меньше, чем всех прочих. На самом деле можно сказать, что волшебный самозванец был похож на меня как две капли воды; когда я видел его, мне даже казалось, что я смотрю в зеркало и вижу свое отражение. Ну, а теперь-то вы что чувствуете, милорд? Какие еще доказательства вам представить? Сесть на лошадь и поскакать на поле, чтобы биться с французами? Что ж, за моей спиной стоят люди, которые охотно последуют за мной.

Принц обернулся.

– Или нет?

Он взглянул на рыцарей и латников.

– Или нет? – повторил он.

Ответом ему был еще более дружный и громкий, чем давеча, крик.

– А раз так, – продолжал принц, – то сомневаетесь ли вы, милорд, что если я вскочу на лошадь, помчусь вперед со своим боевым кличем и нападу на первого же попавшегося мне француза, то все увидевшие меня англичане в конце концов присоединятся ко мне? Я спрашиваю вас.

– Ваше высочество, – искренне ответил граф, – я первым последую за вами.

Принц не сводил с него пристального взгляда. Наконец он расслабился.

– Встаньте, милорд, – сказал он. – Вижу, вы преданный и верный слуга мне и моему отцу, королю Англии. Но не давайте мне больше повода усомниться в вас.

– Никогда, ваше высочество, – заверил граф. – Пока я жив, этого не случится.

Он поднялся на ноги.

– Я рад слышать это, – отвечал принц. – С этим делом мы покончили, так что можете продолжить обсуждение условий капитуляции с моим братом, королем Франции. Я признаю, что вы, милорд, более опытны, чем я, поэтому я предпочитаю послушать, как вы ведете эти переговоры, и отдать все в ваши руки. Конечно, я уверен, что благодаря вам битва закончится куда быстрее…

– Боюсь, что вы ошибаетесь, брат, – вмешался король Иоанн. – В наших переговорах даже речи не заходило о том, что я согласен на капитуляцию французов. Или мы, как подобает людям чести, продолжим битву, или предложим англичанам столь легкие условия, что для них не будет ничего постыдного в том, чтобы принять их. Я вижу, вы хмуритесь, брат. Вы уже готовы напомнить мне, что я – ваш пленник. Позвольте мне объясниться, чтобы раз и навсегда покончить с этим вопросом. Скорее вы отрубите мне, вместо графа Камберленда, голову, чем я отдам французам приказ сдаться противникам, которые еще не победили.

– В таком случае, – заявил принц, – у меня нет выбора. Коня мне! Коня! Эй!

Ближайший к принцу латник поспешно соскочил с седла, подвел коня к принцу, преклонил колено и протянул ему поводья. Принц схватил их и вскочил в седло.

– Брат, вы не даете мне выбора, – сказал принц королю Иоанну. – Равновесие сил в сражении сейчас зависит от меня. Кто знает, может быть, чаша весов склонится на сторону англичан, если я окажусь на поле боя. Так что я поехал, и ваши французы еще увидят, за кем останется сегодня победа!

Он оглянулся через плечо на рыцарей и латников; те поднялись и были готовы следовать за ним.

– За мной! – крикнул принц, выхватил меч из ножен и, размахивая им, направил коня к полю сражения,

39

– Подождите! – выкрикнул король Иоанн.

Его лицо вроде и не изменилось, но Джим стоял рядом с ним, так что смог заметить, как в королевской брови вспыхнула слабая искорка, что, верно, указывало на то, что Иоанн слегка вспотел.

– Подождите, мой юный брат! Я восхищен вашим желанием вести своих подданных к победе. И все же подумайте немного. Ваш порыв может стоить жизни многим добрым рыцарям; ведь и англичане, и французы наверняка будут биться насмерть, едва увидят вас на поле, в самой гуще сражения.

То, что граф в беседе с королем использовал те же самые доводы, похоже, ничуть не помешало самому королю испытать их силу уже на принце.

– Поразмыслите, брат, – продолжал король Иоанн. – Исход сегодняшнего дня может быть каким угодно: день и так идет наперекосяк. Так зачем же нам громоздить ошибку на ошибке? Нам есть что обсудить. Если это вас может удержать от того, чтобы выехать на поле сражения, то я готов поговорить не только об английской капитуляции, но и о возможной капитуляции французов… Но вы понимаете, что последнюю возможность я допускаю лишь как тему для обсуждения.

– Ваше высочество, – мягким и полным надежды голосом окликнул принца граф Камберленд.

Тот сидел на лошади и некоторое время молчал, погрузившись в глубокие размышления. Потом он посмотрел прямо в глаза графу.

– Милорд, – изрек он, – в этих делах у вас больше опыта, чем у меня. Посоветуете ли вы отложить ненадолго мое вступление в битву, чтобы вы могли поговорить с королем?

– Конечно, ваше высочество, – мягко отвечал граф. – Я говорю совершенно серьезно. Я не вижу в этом бесчестья: я просто думаю, что вы слишком дороги не только для сегодняшней, но и для будущей Англии, чтобы подвергать вашу жизнь опасностям на поле битвы.

– Из страха за собственную жизнь я не поверну назад! – резко ответил принц.

– Нет-нет, об этом я и не говорил, – поспешно возразил граф. – Я просто советую продолжить разговор с его величеством королем Франции.

Эдвард спешился.

– Хорошо, – согласился он, – я последую вашему совету. Продолжайте переговоры, а я послушаю вас.

Он присоединился к графу и королю.

Джим обнаружил, что переговоры повернули совершенно в другую сторону. Граф и король, будто это разумелось само собой, стали размышлять, как покончить с делом так, чтобы ни одна из сторон не победила, но и не проиграла. Весь вопрос упирался только в то, как найти подходящие для этого слова, поскольку до сих пор все переговоры подобного рода велись либо о победе, либо о поражении, то есть одна сторона признавалась выигравшей битву, а другая – проигравшей.

Вообще-то было похоже, что проблема, возложенная Каролинусом на плечи Джима, разрешалась сама собой. Джим этого никак не ожидал; сейчас он размышлял, какой психологический эффект могло бы произвести появление юного принца на поле боя, да еще и на стороне англичан, в тот момент, когда английские силы более или менее сравнялись с числом уцелевших французов. Англичан, конечно, весьма воодушевил бы тот факт, что принц окончательно примкнул к своим соотечественникам. Напротив, французы неизбежно упали бы духом, увидев, что их козырная карта, то есть предполагаемая верность принца французской короне, бита.

Так что не только граф Камберлендский и принц Эдвард, но и король Иоанн прекрасно понимали, что именно психологический фактор может повлиять на исход подобной битвы.

Вот они и пытались найти язык, подходящий для того, чтобы выразить решение существующей проблемы. Просто перемирием это не назовешь, ведь, как правило, условия перемирия, при котором обе армии взаимно отказываются от попыток испытать силу противника, зависят от их согласия, а здесь испытания силы, можно сказать, шли полным ходом.

В конце концов поладили на немедленном и временном перемирии. Теоретически за ним должны следовать переговоры, но признание одной из сторон победителем в сражении могло откладываться до бесконечности и в конце концов стать уже древней историей, никому не интересной. Похоже, что это решение вполне удовлетворило как короля, так и графа, и не слишком разочаровало даже принца.

На том и порешили. Но, к несчастью, соглашение о перемирии поднимало один, отнюдь не самый легкий, вопрос.