Рождественский подарок - Арсаньев Александр - Страница 16

Ни в коридоре, ни на чугунной винтовой лестнице никого не было. Впрочем, я в любом случае смог бы придумать причину тому, почему мне пришлось поспешно ворваться в комнату немного чопорной англичанки мисс Браун.

Я приоткрыл дверь и вошел. В комнате все было по-прежнему, недалеко от печи, выложенной гамбургскими изразцами, одиноко стоял рояль. Радовала глаз мебель красного дерева с тянутыми латунными накладками, выполненная в стиле «Жакоб».

На секретере, который примостился почти что у самого окна, стояла высокая ваза-курильница.

Отдавая себе отчет, что времени у меня в обрез, я бросился к секретеру и принялся наспех рассматривать содержимое его ящиков. Однако не обнаружил ничего, кроме чернильницы, пера и бумаги. Здесь же лежала расписная шкатулка с немногочисленными безделушками иностранки. Индийской жемчужины в ней, разумеется, не было!

Тогда я задвинул все ящики обратно и занялся диваном «шлафбано»,который был обит малиновым штофом. У него имелись ящики для постельного белья, содержимым которых я и собирался заняться. В одном из них мне попались белые женские перчатки, такие же, как те, что передал мне обрядоначальник при посвящении в масонское братство ордена «Золотого скипетра», которые я должен был вручить непорочной женщине, избраннице моего сердца, подруге моей. Перчатки эти по-прежнему пылились в палисандровом ларце, который хранился в тайнике, устроенном мною в кабинете за картиной Гвидо Ренни.

«Странно,» – подумал я, допуская при этом, что перчатки могли иметь и исключительно случайное сходство с предметами масонского церемониала.

В этом же ящике я нашел и шейный платок, в точности такой же, какой я имел уже счастье лицезреть на Станиславе Гродецком.

– Интересно, – проговорил я вслух, как почувствовал, что кто-то ударил меня по голове. Резкая боль, испытанная мною, оглушила меня, и я потерял сознание.

Когда я открыл глаза, то сразу поморщился от пульсирующей боли в затылке.

– Ой, – простонал я и только в этот момент заметил склоненное над собою лицо Кинрю.

– Яков Андреевич, что с вами? – встревоженно осведомился японец.

– И ты еще спрашиваешь?! – мне почему-то пришло в голову, что меня ударил именно он.

– Я вас не понимаю… – округлил свои дальневосточные глаза Юкио Хацуми.

– Так это не ты? – воскликнул я, оглядываясь по сторонам и приподнимаясь с пола.

Первое, что бросилось мне в глаза – ящики дивана были задвинуты. Я бросился к нему, выдвинул ящик, где должны были быть перчатки и шейный платок Гродецкого. Но не обнаружил ничего, кроме постельного белья!

– Яков Андреевич! – окликнул меня Кинрю. – Что-то не так?

– вид у него был взволнованный. – Почему вы роетесь в вещах Мери-Энн?! – изумился он. – Неужели вы по-прежнему ее подозреваете?

– Да, – коротко бросил я, в этот момент меньше всего думая о разбитом сердце японца.

– Что происходит? – помрачнел Юкио Хацуми.

– Кажется, я схожу с ума, – бесстрастно заметил я. Сквозь оконное стекло мне было хорошо видно, как падает снег. – Здесь только что лежали две вещи…

– Какие вещи? – спросил японец.

– Это не имеет значения! – отмахнулся я, прикусив губу. – Юкио! – воззвал я к нему. – Кого не было в гостиной, когда ты пришел сюда?

– Никого, – развел он руками. – Гости закончили игру и разошлись по комнатам…

– Час от часу не легче! – воскликнул я. – Ты кого-нибудь видел, когда пришел сюда? – спросил я в надежде, что моему ангелу-хранителю удалось-таки что-нибудь заметить!

– Нет, – покачал головой Кинрю. – Когда я пришел, в комнате никого не было, да и на лестнице – тоже! – добавил он.

– Как ты нашел меня? – спросил я моего самурая.

– Яков Андреевич, – покачал он головой, – я догадался о том, что вы задумали, еще когда услышал, как вы разговаривали с мисс Браун! Естественно, – проговорил он с видом дельфийского оракула, – когда вы исчезли из гостиной, я понял, что вы отправились сюда, и поспешил вслед за вами, чтобы помешать вам наделать глупостей!

Я с трудом проглотил его слова, но все-таки заставил себя смолчать в ответ. Мой самурай обладал слишком ранимым сердцем, чтобы я мог позволить себе терзать его!

– Кто же это мог быть? – пробормотал я, задвигая на место диванные ящики.

– Должно быть, кто-нибудь из гостей, – глубокомысленно заключил мой Золотой дракон.

– Уж это-то верно, – ответил я. – Не призрак же покойного князя Николая Николаевича!

Сказав эти слова, я невольно подумал про его похороны. Как единственному масону в имении мне еще предстояло позаботиться о том, чтобы Титова предали земле в соответствии с погребальным обрядом братства. Мне предстояло еще сказать на этой церемонии несколько прочувствованных и красивых слов. В этом и состоял мой последний долг перед Николаем Николаевичем, если не считать того, что я поклялся себе обязательно разыскать и покарать его убийцу.

Я в последний раз окинул комнату англичанки изучающим взглядом, но ничто более не привлекло моего внимания в апартаментах мисс Браун. Хотя я еще не успел просмотреть шкаф с одеждой, но вряд ли это было бы возможно в присутствии моего Кинрю.

– Господин Кольцов? – на пороге неожиданно возникла сама мисс Браун. – Что вы здесь делаете? – вознегодовала она.

– What happened? – Мери-Энн перешла на родной язык, что, как я заметил, случалось с ней, когда она сильно нервничала.

– Ничего не случилось, – ответил я с одной из своих самых обворожительных улыбок, действующих на слабый пол, словно удар грозовой молнии. – Мы искали вас, – добавил я.

– С вами могло приключиться какое-нибудь несчастье, – пришел мне на выручку Кинрю.

Я видел, что Мери-Энн мне не поверила, но это, говоря откровенно, меня не особенно волновало. Гораздо больше меня занимала мысль о том, куда мог подеваться шейный платок и перчатки? И вообще, почему они все-таки исчезли? И как была связана мисс Браун с господином Станиславом Гродецким?

Спустя полчаса мы вернулись в столовую, где на этот раз и в самом деле уже подавали обед. Даже Ольга Павловна соизволила пожаловать к столу, несмотря на глубокий траур и скорбь. Она присела во главе стола, как и полагалось хозяйке.

Отсутствовали только горе-брахманы да батюшка, которого княгиня, в знак особого уважения, поселила в кабинете покойного.

Его подождали минут пятнадцать, но потом все-таки решили начинать трапезничать без него. И только пододвинув к себе аппетитную кулебяку да рябчиков под белым соусом и хрустальный бокал с вензелем князя, до краев наполненный венгерским, я понял, что здорово проголодался.

Стол обходил лакей с завернутой в салфетку бутылкой. Мира бросала на меня нежные взоры, Кинрю потупился и не смотрел по сторонам, англичанка сидела за столом окаменевшая, будто бы неживая. Один только Гродецкий, казалось, сохранял прекрасное расположение духа, одет был с иголочки и кушал с завидным аппетитом.

– Что вы собираетесь предпринять? – с важным видом обратился поляк к Медведеву. – Убийца разгуливает по усадьбе, а полиция бездействует, – заметил он, делая несколько глотков из бокала.

– А вы предлагаете устроить в вашей комнате обыск? – ядовито осведомился Лаврентий Филиппович, уплетая за обе щеки аппетитное крылышко.

– Почему у меня? – передернул плечами Гродецкий.

– Ну, – задумчиво проговорил квартальный, помедлил немного и произнес, – потому что жемчужину мог украсть кто угодно, – развел он руками.

– Not me! – решительно заявила мисс Браун.

– В том числе и вы! – возразил ей Лаврентий Филиппович.

Англичанка вспыхнула, демонстративно отвернулась от Медведева, склонилась над тарелкой и углубилась в трапезу.

Воцарилось гробовое молчание, прерываемое звоном столового серебра.

– Господин Колганов, а вы как себя чувствуете? – вкрадчиво осведомился квартальный, сверля пристальным взглядом небесных глаз несчастного Ивана Парфеновича, который едва не подавился закуской.

– Неважно, – ответил он, – сердце пошаливает…

– Ну-ну, – проговорил, кряхтя, Лаврентий Филиппович. – Неспокойно, наверное, у вас на душе, вот сердечко-то и покалывает, – заключил он удовлетворенно. – Совесть, видать, замучила!