Думать не будем пока ни о чем (СИ) - Субботина Айя - Страница 10

— Йени, солнышко, ты о чем? — уже чуть спокойнее говорит мама.

— Я кое с кем встречаюсь. — Еще раз прикусываю палец. — Он замечательный и хороший человек, и мы… Ну, ты понимаешь…

Я не воспитывалась в семье ханжей, и если бы мне было о чем рассказывать в плане своей интимной жизни, я бы, наверное, не постыдилась поделиться этим с матерью. Но рассказывать мне не о чем, так что…

— У тебя появился мужчина?

— Ага, — еле-еле проталкиваю ложь в горло.

— Кто он? Йени, почему ты ничего мне не сказала? Ты же знаешь, что у тебя сложный период и сейчас это не вовремя и может… все усложнить?

— Я не хотела спешить. Помнить, бабуля говорила про сглаз? — Я пытаюсь максимально быстро вывести ее из зоны негативных эмоций. Если из-за меня с мамой что-то случится — от чувства вины меня уже не спасет ни один психиатр.

На том конце связи тяжелый вздох, но теперь она по крайней мере не плачет.

— Кто он, солнышко? Почему у тебя появились секреты? Вы давно встречаетесь?

— Мамочка, я сейчас не очень могу говорить. Потом, хорошо?

— Когда ты будешь дома?

— Вечером, — говорю наугад. Скорее всего, через пару часов.

— Позвони мне, как только приедешь, хорошо?

— Обязательно.

— Пообещай, — требует она.

— Обещаю, мамочка. Прости, пожалуйста, я больше так не буду.

Она посылает мне всепрощающий «чмок» и заканчивает вызов.

Мне двадцать шесть, и для большинства сверстниц такое общение с родителями было бы поводом для насмешек. Но со мной все немного сложнее, чем с большинством.

Глава девятая: Йен

Я быстро принимаю душ, с ужасом смотрю на свою помятую рубашку и полное отсутствие любой ей альтернативы и вспоминаю, что другие вещи остались внизу. К счастью, на спинке кресла в спальне лежит свитер Антона, который точно «светится» меньше, чем рубашка, под которой у меня ничего нет. Стыдно брать чужие вещи без спроса, но иначе я просто не спущусь.

Быстро надеваю его, краем глаза смотрю на себя в зеркало. По длине мне как мини-платье, но зад прикрывает — уже хорошо. На моей не любящей солнца коже хорошо проступает пара свежих синяков. Бесполезно пытаться вспомнить, откуда они. Я порой даже не замечаю, как «приложусь» к углу стола или даже несильно обо что-то стукнусь, а на коже этот «провал в памяти» может цвести почти месяц. Сейчас один как раз над коленом — большой и синий. Прямо хоть делай заметку о проклятой отметине для героини какой-то фэнтезийной истории. Второй сзади, на бедре, там, где его, как ни старайся, не прикрыть.

Босиком и снова на цыпочках воровато выхожу на лестницу.

Спускаюсь до первого пролета и буквально зависаю перед простыми полками на стене вокруг большого окна, за которым какой-то нереальный урбанистический пейзаж: уже по-осеннему низкое вечернее солнце над далекими серыми высотками.

На полу несколько коробок, но я не рискую совать туда свой любопытный нос.

Спускаюсь на первый этаж, осматриваюсь, но музыка доносится откуда-то с улицы.

Я бы не отказалась от пары теплых носков.

Быстро натягиваю мятые брюки от костюма и выхожу на крыльцо.

Чистый и даже как будто какой-то сладкий воздух разбавлен ароматом углей и рыбы на гриле. Наверное, со стороны выгляжу очень смешно, когда иду вслед за собственным носом, чувствуя, что вот-вот грохнусь в обморок от жгучего голода. Я практически ничего не ела на свадьбе, зато успела выпить — и с тех пор прошли почти сутки. Хорошая альтернатива тому, чтобы не беспокоиться о своем совсем не сексуальном виде.

Антон возится возле мангала: спиной ко мне, подпевая музыке из маленькой колонки, которая стоит тут же, на выносном пластиковом столе. Рядом, в миске, свежие овощи, пара стаканов, яблочный сок и какой-то совершенно странной формы нож, явно непредназначенный для использования на кухне.

— Ты босая вообще-то, — поворачивая голову и быстро осматривая меня с ног до головы, говорит Антон.

Сегодня у него как будто немного гуще щетина и настроение не такое «заводное», как полчаса назад, и мне инстинктивно хочется забежать обратно, вызвать такси и уйти «дворами и черными ходами» лишь бы больше не выглядеть посмешищем.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Не нашла туфли, — оправдываюсь я.

— Последний раз я видел их за диваном. И, малыш. — Карие глаза все с тем же загадочным прищуром изучают меня еще раз: на этот раз неторопливо и уже с очевидным интересом. — Тебе идет мой любимый свитер. Но отжать его я не дам.

— Даже если очень постараюсь? — Мне хочется подыграть. Это ведь просто обмен словами, мы как будто притворяемся, что происходит что-то особенное, держа в уме, что все кончится, как только я сяду в такси.

— Если очень постараешься, то разрешу в нем ходить, когда будешь оставаться у меня на ночь.

Это все очень глупо: мы не знаем друг друга, но он называет меня «малыш»— и мне это так приятно, будто трусь щекой обо что-то теплое и лично мое.

Как будто это эксклюзив.

Как будто ни один другой мужчина в мире не называл так другую женщину.

Мне приходится вернуться в дом — туфли и правда лежат за диваном. Обычно я не хожу на высоких каблуках, потому что с моим «везением» обязательно если не растяну себе что-нибудь, то обязательно упаду. И вообще предпочитаю простую удобную одежду без фанатичного отношения к брендам. Что нравится и устраивает поц цене — то и беру.

Но не могла же я прийти на свадьбу в джинсах и свитере?

У меня даже оправдания в виде переезда не было.

Пока я иду на носочках, стараясь, чтобы каблуки не застревали в мокрой после дождя земле, Антон как раз переворачивает рыбу и умудряется разговаривать по телефону. Когда я жестами спрашиваю, стоит ли мне уйти, машет рукой и продолжает что-то обсуждать. Я не подслушиваю, но, когда между нами всего метр расстояния, невозможно не услышать, что речь идет о ремонте машины.

Я берусь за овощи, быстро и со знанием дела нарезаю из них салат: крупными дольками, чтобы вкусы не перемешались до неузнаваемости. Но взгляд то и дело тянется к Антону. У него такая живая мимика, что ею хочется наслаждаться, как любимыми конфетами: как улыбается, как прищуривает глаза, как немного запрокидывает голову, когда громко смеется. Если бы это не прозвучало как полный бред, я бы попросила его записать мне видео, где он даже ничего не говорит, а просто кривляется.

Когда в очередной раз слишком засматриваюсь, и Антон ловит меня «на горячем», хочется провалиться сквозь землю.

Я всегда старалась быть к себе объективной и не питала иллюзий о том, что вижу в зеркале. Ничего хорошего, в общем. Но, как любой женщине, мне всегда хотелось, чтобы человеку, который мне понравится, и я понравилась тоже. Чтобы в его взгляде был интерес… и, возможно, намек на флирт. Чтобы было видно, что ему хочется смотреть еще, а не отвернуться, перекреститься и поискать более яркую замену.

Сейчас мне до чертиков хочется вот такой взгляд.

Но, кажется, снова не в этот раз?

— Все хорошо? — спрашивает Антон, пряча телефон в карман толстовки.

— Хорошо? — переспрашиваю я, пытаясь делать вид, что ничего не произошло.

— Звонки твоей мамы, — разжевывает он, аккуратно снимая рыбу с решетки и выкладывая ее на две тарелки.

Мне немного легче от того, что у моей бабушки были точно такие же: с зелеными веточками по краю и штампом серпа и молота. Наверное, в каждой семье есть похожие. И рюмки в форме семейства карасей. И ложки-вилки-ножи из мельхиора «под старину».

— Я не перезвонила и не сказала, что со мной все в порядке, — говорю я, усаживаясь за стол, не без слюнок разглядывая румяную в полосочку — от гриля — форель. — Обычно я не пропадаю, не предупредив.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Мамина дочка? — посмеивается Антон, пододвигая ко мне стакан с соком.

— Пожалуй, — соглашаюсь я. Это проще, чем рассказать всю подноготную неписаного свода правил нашей семьи.

— И чтобы пригласить тебя на свидание — нужно пройти собеседование у папы и получить одобрение у кошки?

— У меня нет кошки, — вздыхаю я.