Стихия Перемен (СИ) - Колесник Андрей Александрович - Страница 9

Как заговорила-то. Я вернул ложе на место и относительно спокойным голосом осведомился:

— Откуда ты знаешь на что я рассчитываю?

— А я и не знаю. Это совсем неважно. Главное, что результат обманет ожидания. Да, Грай? Ты не скажешь на что употребил свою Силу в тот раз? Каким был твой выбор?

Я лишь высокомерно улыбнулся.

— Не твое дело, Астис. Когда-нибудь ты увидишь, но до той поры я буду молчать.

Это правда. Механизм уже запущен. И клянусь, сама Тьма, не измыслила бы ничего лучше в тот миг!

Астис безмятежно улыбнувшись пожала плечами:

— Как знаешь, — сказано это было настолько добрым голосом, что у меня не возникло и тени сомнения в том, что Богиня считает меня как минимум глупым мальчуганом, который потратил найденный в пыли золотой на десяток пирожков. А мог бы… — Увижу так увижу. На самом деле я спрашивала вот почему… ты помнишь свой сон в котором мы встретились во второй раз? Когда я говорила об идеальном мире? Помнишь?

— Можешь радоваться, но я наши встречи помню превосходно. Я свою первую разграбленную крепость не так хорошо помню как наши встречи.

— Радует. Помнишь ту кровоточащую скалу из своего ночного видения? — она помедлила. — Можешь считать что она рухнула.

Что-то такое я в самом деле припомнил. Венец современности? Так она назвала кровоточащую вершину? Вершина мирских мечтаний выросшая на озере крови, сложенная из насилия и лжи? Типичный бред.

— Ну рухнула и рухнула. Что из этого следует?

Астис подняла на меня свои восторженно-черные всегда чуть сумасшедшие глаза и мягко сказала:

— Все, что известно тебе или мне, совсем скоро утонет в крови.

Дворец стольного града с утра лихорадило. Могучие витязи поскрипывая вареной кожей и зеркальными чешуйками броней, прохаживались по каменным стенам. Зорко следили из-под венцов шлемов глаза воинов за своими и чужими, исполняя наказ государев. Челядь старательно пряталась, не желая вызвать гнев дружины — женщины и вовсе не показывались на глаза, оставшись в своих пристройках. И даже вольнолюбивые бояре, с подозрительной для фигур их комплекции легкостью стелились вдоль стен палат. Обмениваясь встревоженными перешептываниями и все больше поглядывая на закрытую дверь Царских Покоев.

К Яромиру Славному прибыл посланник. Очень непростой, очень таинственный. Да такой, что и имя то его в секрете держалось, а уж лица даже ближайшие друзья царевы не видели. Обычно все посольства встречались пышно, с приличествующей владыке Брайдерии роскошью. Но только не это.

Двое спокойных и серых до невозможности, как одеждой та и видом мужчин сопровождали укутанного с ног до головы в белое посланца.

«… Белый как смерть в саване…» — переговаривались невольные свидетели шествия посланца к царевой горнице. Близкий друг Яромира Храброго Бранибор, искуснейший среди всей дружины царевой, лично просил нескольких гридней присмотреть за свитой посланца.

— Покажите гостям дом, угостите их чем-нибудь, — приказал воевода, понимающе кивнувшим парням. И добавил уже тише: — Глаз с этих двоих не спускать. Не похожи они на прислугу или охранников. Какие-то подозрительные, как бы чего не вышло.

Смешно было слышать такие слова от человека дикого вида с редкой бородой, но пышными длинными усами и клоками свисающих за ушами волос, каким был воевода. Да только вдобавок к виду звериному, Бранибор имел недюжинное чутье на всякие неочевидные вещи. И пользовался среди молодых воинов нешуточным уважением и почти сыновьей любовью.

Тем временем за тщательно запертыми дверями проходила встреча царя и посланника. Свидетелем её были лишь лучи света падающие на красный ковер сквозь множество маленьких оконец, расположенных возле самой крыши.

Яромир Славный восседая на престоле встречал гостя во всем положенном ему по праву блеске. Золотой бархат и аксамит украшали царский опашень, наброшенный на красный кафтан, с хищно нацелившимися ястребами. Покрытые золотыми галунами и каменьями сафьяновые сапоги с загнутыми кверху носами, в легком нетерпении выбивали ритм от мозаики пола.

Посланец преодолев добрую половину зала замер, словно бы в легком недоумении. Из малозаметных боковых ходов вошли и шагая в ногу, встали по обе стороны трона, четверо. Высокие шапки красного бархата, украшенные жемчугами и опушенные рысьим мехом, красные одежды с золотыми пуговицами и накладками, подбитые горностаями. Красные же сапоги с подковами. Трое из них были одеты так, лишь один — что встал спереди справа, у самой руки царя, имел одежду сходную, не менее богатую, но исключительно белого цвета. От маковки шапки до сапог. Двое задних воителей держали на плечах топоры — никак не церемониальные, а самые что ни на есть боевые. А тот, что встал справа имел при себе сразу два меча. Один на левом бедре в серебряных ножнах. И второй на правом — с куда более богатыми украшениями в золотых.

Все четверо были молоды — лет двадцати трех-двадцати восьми. И по-мужски красивы, вовсе не похожи на бывалых воинов — почетная свита?

— Мне казалось, будет лучше если этот разговор будет проходить с глазу на глаз, — мелодично произнесла посланец.

— С царем разговариваешь, женщина, — в свою очередь ответствовал Яромир. Скользнув глазами по закутанной фигуре царь потребовал: — Покажи лицо!

— Как пожелаете, — белые одежды распахнулись, спал с головы капюшон. Черные волосы разметались по спине. Скуластое, загорелое, несмотря на зиму, лицо с глубокими, потрясающе магнетическими орехово-золотыми глазами, полными карминовыми губами — яркая, броская красота. При виде такой женщины у любого мужчины сладко замирает сердце, а в горле пересыхает. Такая женщина способна увлечь любого, даже самого верного мужа, стоит ей того всего лишь захотеть. От неё буквально веяло будоражащей мужское естество притягательностью.

В глазах Яромира мелькнула алчная искра. Он склонил голову набок, по-птичьи рассматривая пришелицу и неодобрительно прищурился:

— Зачем сама ехала? Или у твоего хозяина нет других послов?

— Мой властелин пуще всех своих слуг ценит меня. И посылая меня выражает тем самым свое почтение вашему высокому могуществу. Проявляет к вам доверие, скромно рассчитывая в ответ на милость царя и… его вежливость.

Яромир наморщил лоб, прекрасно понимая смысл последних слов.

— Я проявил безбрежную вежливость, тем, что принял тебя сразу, баба! И пообещав сохранить тайну разговора выполнил свое обещание! А они, — кивнул царь на недвижимую четверку. Удивительно, но они умудрялись смотреть прямо перед собой, практически не пялясь на прелестницу. — Всего лишь мое оружие. Не к лицу царю с мечом скакать, как незрелому юнцу. Ты-то небось не один десяток ведьмовских трюков в своем балахоне прячешь! Скажи спасибо, что вообще не велел раздеть тебя догола!

Зная вспыльчивый норов царя и то, как неосторожно брошенное слово, может привести к самым печальным итогам, Ива Блаженова, посланец Черного Волхва Саламата поклонилась, обольстительно глядя в глаза государя:

— Я не сомневаюсь, что Ваше Величество, никогда не воспользуется своей силой… чтобы сделать со слабой женщиной, что-нибудь… против её воли, — при этом она поклонилась настолько низко чтобы Его Величество мог во всей красе оценить вырез на скрытом белыми тряпками платье. И его восхитительное содержимое.

Царь немного поутих.

— Не воспользуюсь. Много тебе чести, чтоб тобой царь пользовался, — его голос впрочем, несмотря на свою сварливость, утверждал обратное. Точно в порыве внезапно нахлынувшей душевности Яромир вдруг громко спросил: — Ну что вы бабы за народ такой? Что не можете спокойно детей рожать да в избах прибираться? Почему мне постоянно приходиться ломать голову чтобы утихомирить ваше племя? Вот скажи, мне ты, что за блазеневы игрища вы проводите, что мужики с собой кончают? На мечи кидаются! Мало того — судить удумали! У самих ума нет весь в груди ушел, а туда же — судить!

— Вы имеете в виду волшебниц, что с некоторых пор тревожат покой самых разных государств? — вежливо осведомилась Ива. — Тех, что берут в плен разум?