Проделки дядюшки Дэнба
(Тибетское народное творчество) - сказки Народные - Страница 3

— Слушайте повесть о реке Разлуке, красавице Цюмэй Раму и храбром Джаси Дордэ.

И мы слушали…

Давным-давно с горы Чжилин в озеро рухнула огромная глыба льда. Вода вышла из берегов, затопила долину и за одни сутки проложила новое ложе в сером граните. Поток разделил два племени, жившие прежде в мире и согласии. И заспорили вожди племен: кому должна принадлежать река? Кто может пить из нее воду? Началась вражда, которая закончилась печальной историей.

В тот самый год, когда случился обвал, умерла жена вождя с северного берега реки. Убитый горем вождь бродил в горах ровно двадцать дней и двадцать одну ночь. А когда вернулся, все увидели, что следом за вождем верные слуги ведут лошадь, а на ней в дорогих одеждах сидит невиданная красавица. Огнем горят черные очи, длинные косы золотыми змейками сбегают по стройной спине, ярче полевых маков рдеют алые губы.

Дорого заплатил вождь за новую жену. Сорок тюков зеленого чая, сорок кусков ячьего масла и сорок самых добрых верховых коней из своего табуна отдал он богатому скотоводу Чорджи, отцу красавицы.

Молодая женщина знала себе цену. Она требовала от вождя дорогих подарков, украшала волосы и шею драгоценными каменьями, одевалась в лучшие сукна, которые привозили купцы из далеких стран. Никогда не омрачалось светлое лицо красавицы, ее белая кожа не знала морщин. Но годы бежали, жизнь постепенно брала свое, увядала былая краса.

Однажды в дом вождя забрела старая гадалка.

— Скажи мне, есть ли на свете женщина прекрасней меня? — спросила дочь Чорджи у гадалки.

— Есть, моя госпожа, — ответила та. — Ваша падчерица Цюмэй Раму красивее всех женщин, которых я встречала.

Гневом вспыхнули глаза госпожи. «Может быть, солнце взошло на западе? Я не потерплю такого, я красивее всех на свете! Может быть, реки потекли вспять? Может быть, мыши стали выть по-волчьи? Я не потерплю такого, я красивее всех на свете!» — подумала она и прогнала гадалку прочь со двора.

А Цюмэй Раму и вправду была красавицей из красавиц. Черные тонкие брови изогнуты дугой, цвет лица ярче утренней зари. Стройный стан, быстрые ноги и ловкие руки, золотое сердце и горячая душа, во всей округе не сыщешь хозяйки лучше Цюмэй Раму. Могла она за один день выткать целый кусок сукна, выдоить стадо коров, приготовить несколько бочонков часуймы[2], пережарить десять мешков ячменя.

Разве можно не полюбить такую девушку?!

Велик соблазн надкусить спелое яблоко. Нет выше наслаждения, чем слушать соловьиные песни. Много парней ходило вокруг юной Цюмэй Раму. Но никто из них не мог покорить пылкое сердце красавицы горянки. Любимый Цюмэй Раму жил за рекой, в племени врагов ее отца. Это был Джаси Дордэ — сын самого храброго охотника, лихой наездник, первый красавец в округе. Чуткий олень падал, сраженный первой стрелой Джаси Дордэ. Он удерживал за рога сразу двух разъяренных быков. Не устоял он лишь перед красой Цюмэй Раму.

Каждое утро девушка гоняла стадо овец на заливной луг. Здесь, под шелест волны, молодые люди, разделенные рекой, пели веселые песни, рассказывали друг другу разные истории, смеялись. Река была молчаливой свидетельницей их большой и трогательной любви, которая росла, как побеги молодого бамбука после весеннего дождя. Сердца влюбленных были переполнены счастьем, и не думали они, что, кроме любви, на свете живут месть, вражда и ненависть…

День ото дня сохла и старилась жена вождя племени с северного берега. Злобой переполнялось ее сердце. Мысль о красавице падчерице не оставляла ее ни днем, ни ночью. Черная злоба отравляла ее жизнь, и она решила убить Цюмэй Раму.

Как-то утром, когда девушка умывалась в холодном роднике возле дома, с ее руки соскользнуло в прозрачную воду серебряное запястье невиданной чеканной работы — дорогой подарок Джаси Дордэ.

— Ты, негодная девчонка, украла мое запястье! — закричала мачеха и бросилась его отнимать.

— Это подарок моего лучшего друга Джаси Дордэ, — смело ответила Цюмэй Раму, — и я никому его не отдам!

«Джаси Дордэ! Тот самый смельчак и красавец, о котором столько говорят! И он полюбил не меня, а эту мерзкую девчонку, — подумала мачеха, и гримаса исказила ее лицо. — Ну, подождите, утоплю я вашу любовь в твоих, Цюмэй Раму, слезах!»

На зорьке, когда падчерица ушла со стадом на берег реки, злая мачеха позвала слугу и приказала ему:

— В этом колчане две отравленные стрелы. Пойдешь на берег реки и выпустишь одну стрелу в Цюмэй Раму, а другую — в Джаси Дордэ.

Слуга покорно принял из рук госпожи смертоносное оружие и отправился к реке.

Но едва он увидел влюбленных, его сердце забилось, и колчан упал на землю. Достал слуга стрелы, надкусил свой палец и выдавил по капельке крови на каждую.

— Выполнил твою волю, госпожа, — сказал, возвратясь домой, слуга. — На стрелах осталась кровь твоих врагов.

Обрадовалась злая мачеха и велела позвать гадалку.

— Скажи, есть ли женщина красивее меня?

— Твоя падчерица, госпожа, красивее тебя, красивее всех на свете.

«Как так? — покраснела от злости мачеха. — Презренный слуга обманул меня! Велю и его казнить!»

На другой день кликнула она своего сына.

— В этом колчане две отравленные стрелы. Пойдешь на берег и выпустишь одну стрелу в Цюмэй Раму, а другую — в Джаси Дордэ.

— Не смею ослушаться воли матушки, — сказал сын.

Но стоило ему увидеть влюбленных, как руки у него опустились, и колчан упал на землю.

«Я такой же молодой, как они, — подумал юноша, — могу ли я убить невинных людей?»

Он выпустил одну стрелу в ворона, а другую — в филина, обмазал кровью птиц стрелы и пошел домой.

— Выполнил твою волю, мать, — сказал сын и достал окровавленные стрелы.

Обрадовалась злая женщина и велела позвать гадалку.

— Скажи, есть на свете женщина красивее меня?

— Твоя падчерица, госпожа, красивее тебя, красивее всех на свете.

«Проклятье! И собственный сын обманул меня! Велю запороть его плетьми!»

На третий день, когда Цюмэй Раму ушла со своим стадом к реке, злая мачеха схватила лук, стрелы и бросилась вдогонку. Первой стрелой она ранила в ногу Джаси Дордэ, но убить юную Цюмэй Раму ей не удалось: тетива со звоном лопнула.

Пуще прежнего рассвирепела мачеха и, что было сил, припустилась домой — новый лук искать. А Цюмэй Раму тем временем переплыла реку и стала ухаживать за раненым возлюбленным.

— Нас никто с тобой не может разлучить, — успокаивала она Джаси Дордэ.

— Да, — отвечал он со слабой улыбкой. — Мы всегда будем вместе. Но сейчас ты должна вернуться домой. Если люди моего племени увидят тебя — нам обоим будет худо. Иди, а я поползу к своей палатке и выпью целебную травяную настойку. Если завтра ты заметишь белые облака над моим жильем — значит, я спасен. Если черные тучи закроют небосвод, тогда…

В слезах провела Цюмэй Раму остаток дня и ночь. А на зорьке, когда она погнала стадо к реке, из-за дальних гор вдруг показались мрачные тучи. Они надвигались быстро, неотвратимо, неся с собой страшную весть о смерти Джаси Дордэ. Над горными кручами закружили орлы.

Затуманились карие глаза юной горянки, глухие рыдания вырвались из ее груди. Замолкли детский смех, веселые песни молодежи. В монастыре забили в барабаны монахи. Три дня перед статуей золотого Будды читали они заклинания. Три дня плакали родные и близкие Джаси Дордэ. На четвертый день в центре селения был разложен большой костер: по древнему тибетскому обычаю тело умершего от яда должно быть предано огню.

В назначенный час все племя с южного берега собралось на площади. Люди стояли понурившись, в скорбном молчании. Только невнятное бормотание монахов да треск сухого валежника нарушали гробовую тишину.

Никто не заметил, как юная Цюмэй Раму протиснулась сквозь толпу. Она подошла к самому костру, где лежало тело возлюбленного, и громко крикнула:

— Смотрите все! Ничего не было сильнее нашей любви! Ничто не может разлучить нас: ни злые люди, ни вода, ни огонь. Смотрите, люди! — И с этими словами Цюмэй Раму бросилась в бушующее пламя.