Высшая степень обиды (СИ) - Шатохина Тамара - Страница 49

Если он у меня вообще имеется в наличии – ум этот.

Глава 29

– Хорошее место, – отметил папа, рассматривая здание, к которому нас подвезло такси.

– Козырное – точно, – пробормотала я, беря его под руку и увлекая к парадной двери, возле которой стояли два охранника.

Папа показал документы, и ему выдали пригласительные с нашими именами и какими-то цифрами. Я решила, что обязательно сохраню их, потому что на алой титульной стороне открытки красовался черный с белым абрис портрета молодого Че Гевары. А вот цифры…

– Это наши места за столиком, – тихо предположила я.

Само помещение не то, чтобы не понравилось мне – просто я ожидала чего-то не настолько современного, а хотя бы с намеком на кубинский этнос или классику… глупо, наверное. Перед нами сверкал яркими лампами и светлыми современными покрытиями просторный вестибюль. Сбоку виднелся гардероб, и папа кивнул на него. Мы оставили там верхнюю одежду и немного задержались возле зеркала.

Я пробежалась пальцами по волосам, прошлась взглядом по молочно-белому костюму с широкими шелковыми брюками и таким же пиджаком с атласными лацканами. Его можно было носить просто на белье, но я надела под него плотный алый топ на шнуровке и с кружевной отделкой поверху. Кружево скромно прикрыло ложбинку между грудей, но все равно – это смотрелось… интересно.

Открыта была только одна широкая двойная дверь, и мы прошли к ней. На входе стояла, скорее всего, женщина-распорядитель. Взглянув в наши пригласительные, она кивнула и посмотрела на меня внимательнее.

– Сейчас начинается официальная часть. Это в зале направо. Сеньор Агустин пока что будет занят, но я предупрежу его, и он сам подойдет к вам в банкетном зале. Пока присматривайтесь и отдыхайте, сеньора Зоя… сеньор Игорь… – улыбнулась нам она и повернулась к следующей паре.

Женщина явно была славянкой, так что такое обращение, скорее всего, просто было здесь принято. Папа согнул руку в локте:

– Прошу, сеньора… и как тебе здесь? – осматривался он.

– Пока не очень… – взяла я его под руку, – в упор не вижу Кубы, – рассматривала я мужчин в классических костюмах, как у папы, и смокингах и женщин в обычных вечерних платьях, разве что слишком ярких, на мой нынешний взгляд. Если бы у меня была цель отличиться или выделиться из толпы, то тут я справилась, потому что женщин в брюках, кроме меня, больше не было. Как, впрочем, и Кубы…

– Флаги в вестибюле, – напомнил папа.

– Слабенько как-то. Хотя я и сама не знаю – чего ждала? Потных бородатых мужчин в камуфляже и беретах? – и самой стало смешно.

В уютном зале с невысоким подиумом и двумя креслами на нем, а также огромным экраном на всю противоположную стену, толпился народ. Я легонько выдохнула – если стоя, значит это ненадолго. А потом представительный мужчина примерно папиного возраста объявил начало, свет почти убрали и на экране поплыли кадры времен кубинской революции.

Мы смотрели короткий фильм, и параллельно звучала речь, с которой обратился сегодня утром к своей стране президент Кубы. В ней не было ничего особенного, но когда она закончилась, зазвучала «Команданте Че Гевара» и зал запел песню вместе с исполнительницей – пожилой женщиной с сильным низким голосом, который я назвала бы решительным. Она сидела в кресле на подиуме с гитарой в руках.

И что-то, наконец, изменилось в моем отношении к происходящему, потому что мы с папой тоже пели, а сам Че Гевара мелькал на экране то с ребенком на руках, то с оружием и именно такой, как мне хотелось – в берете, усах, бороде и камуфляже. Когда вот так поет весь зал – впечатление от не таких уж и сильных слов песни усиливается во сто крат. И да – кубинская экспрессия имела здесь место:

– Мы научились любить тебя

С вершины истории,

Где солнце твоей храбрости

Подвергло осаде смерть.

Здесь остается чистая,

Отважная прозрачность

Твоего присутствия,

Команданте Че Гевара…

А потом, после аплодисментов и негромких оживленных разговоров та же смуглая женщина запела на чистейшем русском и мы опять подхватили:

– Куба, любовь моя, остров зари багровой,

Песня летит, над планетой звеня: «Куба – любовь моя»…

Ни моего, ни папиного голоса в этом хоре слышно не было, так что можно было не опасаться за качество вокала и смело отдаться массовому энтузиазму. Потом опять все поулыбались и поаплодировали себе же… мы прошли в банкетный зал и заняли места, согласно номеркам.

Зал был украшен многими пальмами в кадках, а на каждом столике в самом центре лежал пальмовый лист с небольшой коробкой сигар на нем. Угол зала был затянут разноцветными лентами с портретами все того же Че Гевары и Фиделя Кастро. Мы с папой решили, что это уголок для фотосессии.

Тихо звучала латиноамериканская музыка, и журчали разговоры на испанском и русском, сновали между столами мужчины-официанты в ярких тропических рубашках, нам подали закуски... От алкоголя папа отказался:

– Как бы плавно не перейти с сеньора на компанеро…

– Да, это будет классика – ты меня уважаешь… я тебя уважаю… – согласилась я. Наверное, все-таки я нервничала – долгое ожидание собеседования напрягало.

Два места за нашим столиком не долго оставались свободными – скоро к нам подсел тот самый мужчина папиного возраста, которого мы видели на подиуме и женщина, тоже явно кубинской внешности. Потом за весь вечер она не сказала и десятка слов, но с сеньором Агустином мы проговорили почти все это время.

Через месяц они всей семьей уезжали на Кубу, и он сам искал себе замену – я была третьей по списку, двум мужчинам передо мной было отказано. У организатора-распорядителя, как называлась должность, было два помощника, и все равно… количество обязанностей напрягало.

Существовал список членов этого общества, и всех нужно было поздравлять в письменном виде с самыми главными русскими и кубинскими праздниками. Открытки заказывались в типографии и подписывались от имени правления.

Необходимо было отслеживать, переводить и публиковать электронные версии значимых статей и выступлений кубинских лидеров, выкладывая их на сайт общества и держать связь с Кубинским посольством в Москве, отслеживая новости.

Организация мероприятий, подобных сегодняшнему, тоже была бы на мне. Ну, и на еще двух работниках. Кроме того – встречи с людьми, в разное время работавшими на острове Свободы, вечера поэзии, фотовыставки и танцевальные конкурсы… и еще… и еще… и еще…

– Справитесь, как считаете? – спросил мужчина, – как вы оцениваете свои силы, готовы согласиться?

– Да… на должность одного из двух ваших помощников для начала, а потом – посмотрим, – здраво оценила я свои возможности.

– Все только выглядит настолько напряженно – для подготовки всегда есть время, – разочарованно уточнил Агустин.

А я пожала плечами – какая разница? Просто вижу, что не потяну. Сразу – точно не потяну. А рвать, извините… одно место, да еще с моей болячкой – зачем? Хотелось бы работать с удовольствием и при этом – не гробя здоровье. Редкое счастье, конечно, но у меня еще есть время поискать и повыбирать. Не их обществом единым… Папа молчал, очевидно, поддерживая меня.

Мужчина набрал в грудь воздуха и чуть наклонился ко мне, собираясь сказать что-то еще, но его отвлекли:

– Простите, сеньор Агустин, – слегка кивнул распорядителю черноволосый мужчина среднего роста в смокинге и развернулся ко мне: – Вы танцуете, сеньора. Разрешите пригласить вас на румбу.

Я даже привстала от неожиданности, но потом опомнилась и опять удобно уселась.

– Извините, я не танцую румбу с незнакомыми людьми. Это не танец, а сексуальная пантомима…

– …где мужчина агрессивно домогается, а женщина защищается. Согласен… сельская форма румбы на Острове это даже, скорее, не танец, а представление. Или подобие брачных танцев домашних животных, – задумчиво признал мужчина, – тогда – бачата?

– Тоже слишком эротично и интимно, – доверительно сообщила я ему, соображая – почему он утверждал, что я танцую, а не спрашивал? Папа стиснул мою руку под столом, и я удивленно взглянула на него – что?