Высшая степень обиды (СИ) - Шатохина Тамара - Страница 24

Все дело было в плацебо. Мне нужно было заполучить уверенность в себе, и Нина Осиповна клятвенно обещала помочь в этом. Но это заняло бы какое-то время, неизвестно – сколько времени, а учитывая мой настрой…

Я тогда разрыдалась, я наговорила ей… Мне нужно было срочно, нужно было – сейчас! Сделать хоть что-то! Я не могла смотреть в зеркало, не могла кушать – облизывая губы, я чувствовала их. Говорить с кем-то… меня почти парализовало при незнакомых людях. Я буквально видела, как мои губы шевелятся. Шевелятся, как жирные гусеницы!

Нет, все правильно. Это заняло бы годы, и еще я не встретила бы тогда Усольцева. И мы не сошли бы с ума, не отрываясь друг от друга сутками, и не случилось бы тогда Ромки и Сережки. Господи, спасибо тебе, что я услышала тогда этот разговор. Их не было бы… Но что же я сделала со своей жизнью? Сама. Просто не поняв тогда и не выяснив. Оно же постоянно висело надо мной! И не только надо мной, наверное…

– Так вы довольны? – кажется, не первый раз спрашивала меня мастер.

– Да! Не то слово. Дайте мне свою визитку, теперь я буду стричься только у вас, – пообещала я ей.

– Визитку… – замялась она, – а может – телефон?

– Можно. Но визитки у такого мастера должны быть обязательно, э-э-э… ? – слабо улыбнулась я, вспомнив Токарева.

– Мария… Викторовна, – заулыбалась и она.

– Викторовна… Спасибо. Мне очень нравится. Обязательно поблагодарю Свету за рекомендацию.

– Да-да, Света у нас такой солнечный…

Я шла по улице и держала мамину шляпу в руке. Пару раз споткнулась, потому что то солнце слепило, то слезы застили…

Уже почти возле самого дома в большой сумке с простыней, тапками, купальной шапочкой и полотенцем (все было взято в надежде на начало курортного лечения уже сегодня), зазвонил телефон.

– Да, Паша?

– Привет, девица-некрасавица! Как…

– Иди ты к черту, Силин! – взорвалась вдруг я, – какого лысого ты постоянно достаешь меня? Что тебе за дело – красавица я или нет?

– Ух ты… и десяти лет не прошло, – присвистнул он на том конце связи, – ну надо же… И что нас, убогих, наконец подвигло переоценить себя?

– Ничего, – прорычала я, – ты о чем, сам убогий? Почему я никогда не доставала тебя твоей лысиной?

– Потому что я красивый и лысина мне идет, – хмыкнул он, – и твои доставания были бы мне по фигу. Ты это подсознательно чувствовала, а потому не имело смысла. А ты – ходячий…

– Совершенство я, Силин – постриглась и сделала маникюр на днях.

– ... комплекс неполноценности, Зоя. Конкретно подбешивала! Так, как на тебя Виктор смотрит... любая бы ходила...

– Паша, прекрати! – взорвалась я и... постаралась успокоиться: – Прекрати, пожалуйста... Ты знаешь Усольцева, и я знаю Усольцева. Ты правда считаешь, что он мог крутить у меня за спиной жалкую интрижку? Считаешь – способен на такое? Там все всерьез... Я уверена, что... это первый раз и только потому, что он принял решение. Вечером он пришел бы сказать мне, что уходит к ней. Поэтому не нужно о том, что он смотрит – раньше смотрел, – передохнула я и сменила тему: – А вот ты постоянно поддергивал меня. Так в чем дело? Что ты молчишь?

– По привычке поддергивал... – вздохнул он, – но ты все хавала, Зоя. Нужно было рявкнуть, как сейчас, а не соглашаться.

– Воспринимала, как дружеское подтрунивание.

– Ни хрена подобного – за чистую правду! Какого... тебя закоротило на этом – я не знаю, но рад, что сейчас все не так. Что-то изменилось? Я рад в любом случае – что бы там ни было, – замолчал он, а потом сказал устало: – Загнался я что-то, Зойка… но вещи твои выслал – потому и звоню. И деньги. И письмо Витькино. Я его прочел. Теперь уже не уверен, что нужно было высылать...

– Деньги из того конверта на столе? – уточнила я, возвращаясь в реальность. Потому что, по факту, не изменилось ничего. Все было так же и даже хуже – письмо… его нужно будет читать.

– Да, из конверта, гордая ты птица. Мне сегодня звонил Токарев… Нервная? Ты у нас, оказывается, нервная птица? Не знаю, Зоя, – помолчал он, – я не уверен в нервной природе – знаю тебя давно, но попробуйте – этот препарат назначают при склонности к стрессам. А второй… легкий мочегонный эффект это хорошо. В холодное время организм всегда накапливает лишнюю жидкость. Только грамотно соблюдай питьевой режим.

– Проинструктирована, – доложила я, проходя в дом. Кивнула маме, села рядом с ней, бросив сумку на пол.

– Я почитаю письмо, а ты прости Саньку, Паш.

– Прощу, если пойму. Ладно… буду звонить, если что. А сейчас откушать нужно – коли доктор сыт, так и больному легче...

– Ножом и вилкой роем мы могилу себе... – поддержала я обмен цитатами из "Формулы любви". По привычке. Тамошний доктор был любимым Пашкиным киношным персонажем.

– И не лезь, Зоя! Я же просил тебя – не лезь. Ты там вообще ни при чем. Это не твое дело. Все, конец связи!

– Сам ты нервная птица. Сильву пле, амон плизир... В мое дело так лезешь, – пробормотала я в замолчавшую уже трубку и невесело улыбнулась маме: – какие они два дурака… плохо совсем, похоже.

– Зато ты очень умная, – успокоила она меня.

Скорее сарказм, чем ирония. Скорее всего...

– Рассказывай – что там врач? Что еще?

– Врач хороший, кардиолог. А еще? – задумалась я, – еще я сегодня заново познакомилась с двумя неизвестными мне, как оказалось, мужчинами. И поняла, что виноват тогда был не только Артем. Основное я сделала для себя сама, мама…

Глава 17

– Ты тогда сильно испугалась и папа тоже. А я о вас вообще не думала, – нервно терла я руку о руку. Мама легонько ударила по ним ладонью.

– Прекрати. Не понимаю – зачем ты сейчас это вспомнила? Переодевайся и мой руки – буду тебя кормить. Совсем дошла уже… Потом поговорим.

Сегодня мы должны были доедать грибной суп. К нему были гренки с грибным же паштетом – острым.

– Мамочка… я не ем хлеб, ты знаешь, – прошептала я, с сожалением глядя на хрустяшки, посыпанные свежей зеленью.

– Так… прекрати. Немедленно прекращай это, Зоя! – хлопнула она по столу, – ты съешь всего парочку гренок и Луна на Землю от этого не рухнет. Никаких строгих рамок больше, никаких запретов, кроме крайне необходимых! На тебя без слез не взглянешь, не доводи до них, пожалуйста, – закончила она сдавленным голосом.

– Ты зря так серьезно к этому, мам, – забеспокоилась я, вертя гренку в руках, – это просто привычка и не самая плохая – наоборот!

– Зоя, отпусти себя сейчас. Жуй. Я не собираюсь закармливать тебя макаронами или заталкивать в тебя еду, как гусаку – в горло. Не бойся… Просто не доводи до абсурда. В тебе есть и мои гены, просто помни об этом, а женщины нашего рода высыхали к старости. В гробу среди цветов терялись! – рявкнула она.

– Боже… мама, не пугай меня так, – послушно потянула я в рот гренку и захрустела ею.

– Вкусно очень-очень, сильно вкусно, – доев, откинулась я на спинку дивана, – мне нужно найти и купить качественный шоколад и еще класть кусочек сахара в чай… хотя бы раз в день. Токарев ставит легкую форму гликемии. Тоже не смертельно, но я развалина, мам… в сорок никому не нужная развалина. Если еще и раздамся вширь, как вся та родня… Ладно, давай сегодня не будем. Отдохнем от разговоров и проблем.

– Обижаешь… если ты развалина, то я тогда кто? – вздохнула она, – тебе правда нужно немного поправиться – такая худоба в твоем возрасте выглядит болезненно. Обжираться мы не будем, просто немного расслабься. В конце концов, можно заниматься у нас в фитнесс-центре, и в санатории у вас тоже будет что-то вроде зарядки – походишь… и тогда это будет не жир, а сильные мышцы. И ты не права в главном – ты очень нужна. У нас с тобой мальчики.

– У мальчиков скоро будут девочки, и мы станем не нужны. Даже начнем мешать. Сильно я нуждалась в тебе, когда все было хорошо? А Усольцев вообще... не каждый год своих видит.

– Далеко... и там уже разные семьи... Не знаю их – говорить не буду. А ты – да, до нашего развода редко звонила.