Ошибка биолога
(Избранные сочинения. Т. II) - Соломин Сергей - Страница 24

— Я обещал женщине! Я дойду! Чего бояться: у меня заряженный револьвер!

И он быстрыми шагами спустился к берегу, шлепая охотничьими сапогами по мочажинам.

Кругом обступала белая стена. Насквозь прохватывала сырость. Иногда из тумана внезапно выступал длинный кривой сук, словно иссохшая рука хватала и пыталась остановить.

Полянский натыкался на кусты, скользил и падал по рытвинам. Раза два срывался в самое озеро. Но шел и шел вперед, не ощущая страха и стараясь только победить расстояние.

Наконец, впереди стало светлее. Зачернели стволы сосен. Еще несколько шагов, и он выбрался на более высокое место. Тумана не было. Лунный свет ярко озарял все вокруг. Полянский вздохнул полной грудью.

— Ну, прошел насквозь болотную чертовщину!

Чувство совершенного подвига подняло его в собственных глазах и окончательно ободрило.

— Ну, белая женщина, где же ты? Иди сюда!

И, набравшись смелости, он несколько раз, громким голосом, вызывал ужасный призрак. Только эхо было ему ответом.

Полянский рассмеялся и пошел дальше, чувствуя себя героем. Внезапно захолонуло сердце: в кустах ясно мелькнуло что-то белое. Еще и еще… Потом пропало.

— Чудится! — успокоил себя Полянский, и, ускорив шаг, вышел на полянку. — Конечно, ничего нет!

Обернулся назад, словно от толчка, и дико вскрикнул.

Из чащи к нему неслась полуобнаженная женщина, простирая вперед белые руки. Распущенные спутанные волосы почти закрывали лицо. Только сверкали глаза двумя яркими звездами.

Полянский бросился бежать, но, споткнувшись о кочку, упал. И сейчас же на него навалилось чудовище. Сердце так билось: сейчас лопнет!

Но что это? Она не душит его. Нет. Она прижимается к нему молодым страстным телом, целует без конца. Нашла губы и впилась в них…

И, в порыве жгучих ощущений, он почувствовал, как в горло его впиваются острые зубы.

С невероятным усилием освобождается он из ужасных объятий. И, весь трепеща от еще неостывшей страсти и жажды борьбы за жизнь, стреляет в нее пуля за пулей…

Недвижно лежала она, широко раскинув руки, и тихо стонала. Темные пятна расплывались по белой сорочке.

Полянский дрожащей рукой откинул густые, спутанные волосы.

На него глянуло знакомое, столь желанное лицо Анны Петровны. И уста ее, покрытые его кровью, раскрылись с улыбкой и прошелестели:

— Любовь и смерть — родные сестры!

Человек без костей

Время шло и шло. Стрелка часов словно торопилась пройти круги и указать Кошелеву на роковую цифру, когда уже всякая надежда будет потеряна. А он тщетно ломал голову и все никак не мог выдумать денег.

Ресторан был полон. В душном, прокуренном воздухе стоял гул голосов.

Гремела посуда, толкаясь, пробегали лакеи с блюдами. Деловые люди быстро поглощали обед, расплачивались и уходили. А Кошелев все сидел за кружкой пива под враждебными взглядами слуг, сомневающихся в уплате по счету и в чаевых.

— Позвольте присесть за ваш столик.

— Пожалуйста! — машинально согласился Кошелев.

Длинный, худой господин с бледным лицом, с заостренным, как у покойника, носом и огромной синевой под глазами медленно опустился на стул.

«Словно аршин сложился» — пришло сравнение в голову Кошелева.

Посетитель спросил красного вина и едва отхлебывал из стакана, дымя сигарой.

Оба пили и молчали.

— Извините, — обратился вдруг к Кошелеву длинный и худой, — я, видите ли, занимаюсь разными исследованиями по части психологии, вернее, психофизики. Меня крайне интересует один вопрос: как душевные переживания отражаются на лице человека? Еще раз извиняюсь за назойливость, но мне кажется, что вас угнетает, больше того, подавляет какая-то мысль, то, что называется idee fixe.

Кошелев дошел до того состояния, когда совершенно все равно: говорить ли с близким или с первым встречным.

— Да, вы правы!

И рассказал о своих неудачах, о тяжелом семейном положении, о бесплодных поисках денег.

— Завтра праздник, а у меня дома сидят без гроша. Если не достану денег до пяти часов, впору утопиться.

Длинный и худой странно улыбнулся, словно череп оскалил зубы.

— Нет, вы не кончите сегодня самоубийством.

— Почему вы говорите так решительно?

— Человек, который скоро умрет, имеет на лице некоторые роковые черты. Я научился их угадывать от одного ученого, который провел долгое время в Индии.

— Ничего не понимаю! Я совершенно здоров, а близость смерти можно, конечно, ждать — например, врачу, по болезненным признакам. Самоубийство же зависит от меня самого, от моего настроения, но еще больше от внешних условий, которые предвидеть нельзя. Вот я послал к одному знакомому письмо с просьбой прислать денег. Если ответ будет благоприятный, чего ради я буду думать о расчете с жизнью? Я жить хочу.

Длинный и худой второй раз показал оскал черепа.

— Вы рассуждаете, не имея понятия, о чем говорите. Роковые черты накладывает не болезнь, не личное настроение, не стечение обстоятельств, а нечто властное, лежащее вне жизни людей. Печать смерти!

Кошелеву, и так расстроенному неудачами, стало жутко.

Странный собеседник вызывал невольно суеверный страх и вспоминались старые, забытые силы: колдун, выходец с того света, человек, продавший душу дьяволу за знание тайн жизни…

Пришел посыльный и принес письмо. Уже на ощупь Кошелев угадал, что денег в конверте нет, а только визитная карточка. Конечно, с самым вежливым отказом.

— Что делать теперь?! — вырвалось у Кошелева. — Последняя надежда лопнула!

Он подперся обеими руками и закрыл ими лицо.

— Видите, — раздался сухой, деревянный голос собеседника, — у меня есть деньги, но я никогда никому не даю взаймы. Ни копейки! Каждый должен доставать сам. И вы также.

— Но как? Научите, посоветуйте! Время не ждет…

— У вас нечего заложить или продать?

— Все, что было возможно, уже сделано…

— Тогда продайте самого себя!!

Кошелев почему-то вздрогнул, но сейчас же рассердился.

— Что вы? Шутите надо мною, издеваетесь?

— Нисколько.

— Но я… я не женщина…

— Вы меня не так поняли. Когда говорят о женщине, что она продает себя, это условно. Не себя, а свою любовь она продает. А я предлагаю вам продать свое тело, свою физическую оболочку совсем.

— Не понимаю, о чем вы говорите.

И третий раз худой и длинный показал оскал черепа.

— Не пугайтесь и не бледнейте! Я не советую вам совершить что-либо ужасное. Напротив, очень простое. Вы слыхали, что военно-медицинская академия покупает скелеты у желающих, разумеется, с тем, чтобы воспользоваться ими лишь после смерти? На паспорте ставится клеймо: «скелет продан» и извещается полиция о совершившейся сделке. Поезжайте и заявите. Вам выдадут 25 р.

— Как? Только?

— А вы думали, что ваш скелет стоит миллион? Академия продает скелеты в разобранном виде за 15 р., а в собранном за 40 р.

Стрелка часов перешла четыре.

— Спешите! Не опоздайте! Там только до 5 часов.

Кошелев сорвался с места…

Отдавая деньги обрадовавшейся, истомившейся от ожидания жене, Кошелев не чувствовал удовольствия, испытываемого мужчиной, когда он дает деньги женщине.

Конечно, он скрыл, откуда у него явились в руках два больших золотых, три рубля зеленой бумажкой и серебро.

«Цена твоего тела!» — подсказал голос, похожий на сухой треск, издаваемый живым скелетом — странным собеседником в ресторане, худым и длинным, с обострившимся, как у покойника, носом и огромной синевой под глазами.

Жена радовалась, давно не видавшая золота, и ласкала его и перекидывала из руки в руку, и в лукавых глазах отражались отблески родственного женщинам металла.