Лич из Пограничья (СИ) - Лебедева Жанна - Страница 36

— Страшно? — не удержался от смеха Архо. — Сложно поверить, что ты можешь чего-то бояться!

— Между прочим, живые мертвецы — это жутко, — немного обиженно отозвалась Пепа. — Я к такому не привыкла. Я вовсе не такая отважная, как госпожа.

Она с уважением глянула на Иму своим маленьким, желтоватым глазом.

— Ты поэтому к нам не подходила? — додумалась девушка. — Ты боялась Моа?

— Ну… — Пепа стыдливо опустила к земле голову. — Ожившие мертвые — то еще зрелище.

Архо не удержался и расхохотался вновь.

— Вы только послушайте! Огромное чудовище боится нас.

— Вы, вообще-то, неплохо колдуете, — вступилась за Пепу Има. — Кое-кто из ваших соратников ранил ее. И чудовищная сила не помогла против такой-то магии!

— Точно, — нахмурился Моа. — Хозяином чудовищ оказался слуга Полувия.

— Который как-то связан с культом Энолы, — добавила Има.

Архо остановился и посмотрел внимательно сперва на девушку, потом на собрата-лича.

— Владыка предупреждал меня насчет этой самой Энолы. С ней лучше не связываться, кем бы они ни была.

Мортелунд. Центральная Цитадель

— Так что случилось с ищейками, Тосс?

Полувий убрал руки за спину и измерил шагами комнату от стола до окна.

— Я не видел, господин. Я должен был заманить лича в село и удерживать там до прихода ищеек. В битве с ним я не участвовал.

— Но ты хоть в курсе, чем она закончилась?

— Ищейки погибли, господин.

Полувий раздраженно нахмурился, пожевал губу.

— Как так вышло? Семь элитных ищеек не смогли скрутить одного лича… Не говори ничего! Я сам знаю. Он опять использовал силу, верно?

— Возможно. Я был далеко от места их сражения. Моих мертвооборотней атаковала какая-то зубастая тварь. Она их уничтожила — пришлось в срочном порядке избавляться от останков. Мертвооборотни не должны были попасть в чужие руки. Они слишком ценные. Поэтому мне было не до схватки ищеек с личем…

— Это ты все верно говоришь, Тосс. И все же, что еще ты узнал про нашего беглого мертвеца? Хоть какие-нибудь сведения?

— Он путешествует не один. С ним девчонка-ведьма и какая-то жуткая зверюга непонятной породы. Видимо, ручная. Направляются они на юг, в Кутанай.

— Уже что-то, — кивнул Полувий, довольно потирая руки. — Как думаешь, Тосс, в бою с ищейками этот лич применял силу осознанно или случайно?

— Я не знаю, господин, но больше походит на то, что случайно.

— Это хорошо, Тосс. Можешь быть свободен…

Когда подчиненный покинул переговорную комнату, Полувий открыл в стене секретную дверь и по темной винтовой лестнице поднялся в узкую каменную надстройку над своими покоями. Там, в душной тишине, он молитвенно сложил руки перед изображением женщины, вздымающей младенца над головой.

— Благослови нас, святая Энола. Благослови и прости за все наши промедления. Скоро сила будет в наших руках и тогда, мы исполним то, что должны…

Они не сразу ушли от селения. Почти неделю крутились поблизости, все ожидая, что нападения повторятся.

А всему виной была монета.

Моа еще несколько раз пытался впихнуть ее в глазницу, но проклятый золотой упорно вываливался наружу.

— Почему один? Понять не могу? — сетовала Има. — Те райсы, которые от меня, выкатились все…

Архо, что сидел подле лежащей у костра Пепы и водил над ее боком руками, долечивая рану, предположил вдруг:

— Может, дело не в невыполненной работе, а в самой монете? Вдруг она фальшивая?

— Думаешь? — Моа повертел райс в руке. — Это точно золото.

Архо вытянул из вещевого мешка тонкий шнур, подобрал ровную щепку, подправил магией, чтобы с обеих сторон было одинаково. Привязав шнур к деревяшке, соорудил некое подобие весов.

— Дай-ка сюда свою монету. И другую, настоящую.

Моа передал ему странный райс и еще один из Иминых. Фальшивая монета утянула свой край книзу.

— Странно, — изумилась Има. — Я думала, ненастоящий райс легче будет, а он перевесил.

— Надо расплавить обе деньги и посмотреть, что не так, — предложил целитель, возвращая тяжелую монету Моа. — Займись этой. В ней, как я полагаю, одно золото. Я же изучу вторую, настоящую. Что-то подсказывает мне, что внутри неё находится нечто, что подороже золота будет. Ее придется плавить аккуратно, тут твоя боевая магия не подойдет, а вот моя, лекарская — в самый раз…

Моа хватило одного силового удара, чтобы превратить монету в золотую кляксу. И верно, ничего в ней не обнаружилось, кроме драгоценного метала. Архо же возился долго и все проделывал аккуратно. Спустя четверть часа его стараний на гладком камешке, специально подобранном для ответственного занятия, в золотистой лужице осталась лежать кость. Вернее, ее крошечный кусочек.

— Кому понадобилось класть кости в деньги? — нахмурился Моа.

— И чья она, интересно знать? — поддержала его Има.

Они вдвоем уставились на Архо, ожидая разъяснений, но целитель только руками развел:

— Откуда мне знать? Могу только сказать, что она этот обломок очень старый и выколот из чего-то большого. Очень большого, — он покосился на Пепу, и сам себе отрицательно помотал головой. — Нет. Еще большего.

— Больше Пепы? Что за зверь может вымахать крупнее нее? — поразилась девушка, принялась гадать. — Слон? Тур? Может, кит?

— Может, и кит, — без особой уверенности согласился Архо. — Кит здоровый…

До вечера Има перебирала в памяти больших животных, но никого крупнее кита так и не вспомнила. Глядя на жмущегося к кустам Браслета, она спросила у Пепы.

— Почему тебя так лошадь боится?

— Лошадь-то? — желтые глаза с грустью обратились на беднягу-коня. — Мой зверь показывал мне далекие времена, в которые он жил. И лошади там были — предки их — размером с ваших нынешних собак. Так вот, лошади те столько хищников плотью своей выкормили… Всяких. Разных. И моего зверя тоже. — Пепа вдруг почтительно склонила перед конем свою огромную голову. — Много древних зверей кануло после в небытие, а вот лошади живут и здравствуют. И только стали сильнее…

Има не совсем поняла, что Пепа хотела сказать, но догадалась, что между конем и монстром давным-давно укоренилась какая-то особая, необъяснимая связь. Связь, что тянется испокон веков…

… а Браслетик дрожал всем телом от страха, и в то же время гордился, что стоит он подле хозяйки, живой и целый, и ужасный «пожиратель коней», тот самый, которым кобылы пугают в ночных конюшнях неугомонных жеребят, замирает перед ним в смиренном поклоне…

После Име вспомнила, что давно не рисовала.

Вытащив из седельной сумки альбом и перо, она принялась усердно вырисовывать что-то на свободном листе. Моа подошел и сел рядом, скрестив ноги. Заглянул в альбом. Из-под мечущегося пера проступали на бкумаге очертания лежащей на боку Пепы и Архо, склонившегося над ее почти зажившей раной.

Вопрос сорвался сам собой:

— Почему ты рисуешь… то, что рисуешь?

Има ответила:

— Я рисую то, что важно, — развернувшись всем корпусом к Моа, поймала его взгляд. — Тебе это не кажется странным и несправедливым?

— Что?

— Почему все мертвые непременно воюют? Может же у вас быть и иное, мирное призвание?

И они вместе посмотрели на Архо. На теплый свет, что едва уловимо сходил с его ладоней и путался в косматой шкуре беззаботно дремлющей Пепы.

— В мирной жизни мы лишние.

— Не лишние, Моа. — И зелень глаз навстречу… Как выстрел из арбалета в упор. — Что нас разделяет?

— Все разделяет. Никто из живых не любит нежить.

— А вдруг кто-то все-таки любит…

Как камнем по лбу!

Моа поднялся и направился к целителю. В груди будто лава бурлила — все стягивалось тугим узлом. К чему эти разговоры? Не нужно об этом говорить.

Не нужно.

— Хватит, Архо, — заявил строго, встав рядом, первое, что в голову пришло. — Рана уже почти затянулась. Оставь себе немного силы, а то опять на куски разваливаться начнешь…