Старый новый мир - Катруша Анна - Страница 80

Всё новые и новые краски принимали участие в этом акте творения. Мята чувствовала, что не правильно вот так подглядывать за чужой работой, но сил оторваться от этого зрелища у неё не было.

Вдруг кисть остановилась.

– Как давно ты там стоишь?

Хотя голос мастера звучал так же тепло и радушно, но Мяте было неловко. Будто она подсмотрела за чем-то слишком откровенным.

– Я… прости меня, Мирас… – её слабый голос было еле слышно. Она сгорала со стыда. – Я хотело только глазком взглянуть, а когда увидела, как ты рисуешь, не смогла оторваться и… осталась. Прости, пожалуйста!

Мирас удивлённо посмотрел на неё, затем откинулся на спинку стула.

– За что ты извиняешься? Входи.

Он улыбнулся ей и кивнул головой, подзывая к столу.

– Правда?.. Можно?..

– Ну конечно.

Мята вышла из-за дверного проёма и осторожно направилась к столу.

– Я давно не писал при ком-то, мне ужасно неловко. Надеюсь, я выглядел не очень безумно… – Мирас устало потёр свои глаза.

– Это мне очень стыдно, я не должна была подсматривать…

Она остановилась у стола и не решалась зайти за него, а саму картину не было видно из-за подставки.

– А что это? – спросила Мята, указывая на неё.

– Это мольберт. Когда работа лежит на столе, и ты долго сидишь за ней, начинает болеть спина, а с мольбертом легче. Но ещё он помогает избежать случайных касаний пальцами или ребром ладони, да и оценивать работу со стороны проще под таким углом.

Мята легонько улыбнулась.

– Я, наверное, задаю глупые вопросы. Парней постоянно достаю, теперь тебя.

– Каждый человек на твоём пути – учитель. Я рад, что есть что-то, чем я могу поделиться с тобой.

Мирас встал из-за стола, попутно вытирая руки довольно испачканной тряпкой. Он небрежно бросил её на стол и пошел к ведру с водой, чтобы смыть остатки красок. У неё был шанс рассмотреть стол и его принадлежности поближе. Использованные кисточки отмокали в баночке, а краски на палитре перемешались.

– Эти цвета такие красивые. У нас в мегаполисе есть только баллончики, и они ужасные, а ещё воняют…

– Это масляные краски. Я знаю одного перекупщика, он специально поставляет мне их. Но те, которые я использую для рисунков на теле, я делаю сам из того, что подарила природа.

Мята только сейчас заметила, что шум дождя прекратился. У Мираса больше не было причин оставлять их у себя, но он их не прогонял.

– Вы в Парк идёте? – внезапно спросил Мирас.

Мята не какое-то время оторопела, не зная, что ответить.

– А как ты?..

– Просто предположил. Можешь не рассказывать, если не хочешь.

– Да рассказать особо не чего. Мой брат пошел в Парк за желанием, ничего не сказав, Блюм решил помочь мне вернуть его, у Ала есть желание, а ЭрДжей туда идёт «разоблачить обман». Как-то так.

– Разоблачить обман? Интересно. А ты бы чего хотела, чтобы испытания Парка оказались правдой или выдумкой?

– Ну… как бы мне не было страшно, я бы хотела, чтобы там были испытания. У Альфреда есть желание, и если бы он смог его загадать, я была бы очень рада. Да и мой брат тоже пошел туда не просто так. Все идут туда не просто так, так что… – слабо улыбнулась девочка. – К тебе, кстати, не заходил мальчик моих лет с таким же цветом волос, глаз и с родинкой на щеке?

– Нет, Мята, мне очень жаль, но твой брат не приходил ко мне.

Она опустила глаза. Мирас сразу понял, как взбодрить её.

– Хочешь взглянуть? – он вернулся к рабочему месту и встал напротив картины.

Мята вопросительно посмотрела на него, но тот только улыбнулся в ответ и немного отошел в сторону, приглашая её на это место.

Она осторожно зашла за стол, следя за тем, чтобы ни во что не врезаться в этот раз, и как только она увидела работу мастера – весь мир вокруг перестал существовать. Она утонула в этих красках, рельефных мазках, мягких переходах от одного цвета к другому. Искусное сочетание цветов вместе с невероятной техникой исполнения заставили эту картину буквально ожить. Мяте казалось, что нарисованные облака вот-вот начнут плыть по предзакатному небу, а трава заволнуется от мельчайших порывов ветра.

– Не всё должно иметь смысл, не всё должно делаться с целью. Все эти картины не имеют ни малейшей практической ценности, но именно любовь к ним делает меня человеком. Я верю, что если что-то и заставит людей одуматься, так это искусство. Тяга к прекрасному всегда будет побеждать животную сущность.

Мята хотела запротестовать, сказать, что эти картины имеют большую ценность, но почему-то молчала. Слова застряли в её горле, и она не смогла их озвучить. Чувство собственной незначительности перед трудами этого мастера ввели её в ступор. Снова она встретила удивительного человека с удивительной историей. Ещё один гений на её пути. ЭрДжей сказал в лесу, что она тоже так может. Нет, не может. Так – точно не может. У этого человека дар. Он был рождён, чтобы творить. Эта картина была чем-то не из этого мира. Крупица истины, залетевшая сюда волей случая. С каких далей пришла эта мысль? Как не заблудилась, нашла проводника и смогла ожить в этом мире?..

Мята хотела отложить в памяти каждый мазок. Мирас искоса глянул на её сосредоточенное лицо и улыбнулся.

– Что ты чувствуешь глядя на неё?

– Мне грустно… – тихонечко ответила Мята.

– Почему?

– Потому что…я только и делаю, что смотрю на других, а сама ничего толком за свою жизнь не сделала. Я никогда не смогу создать что-то подобное. Поэтому мне грустно…

– С чего ты взяла, что никогда не станешь мастером в каком-то деле?

– Ну, я думаю… нужно родиться для этого. Я уверена, что ты, как ЭрДжей и Альфред с ранних лет знал, чего хочешь.

Мирас легонько засмеялся.

– Я был намного старше ЭрДжея, когда пришел в этот дом, а до моего прихода сюда я не занимался рисованием. Я даже не умел читать или писать.

Мята удивлённо посмотрела на него.

– Не важно, когда ты найдёшь то, к чему лежит твоя душа. Главное, чтобы ты нашел это. Да, мастерство требует времени, но и поиск, и обучение – это тоже важная часть твоего становления. По сути это и есть жизнь. Всё своё время, которое ты проведёшь здесь, ты будешь что-то искать и чему-то учиться. И нет такого понятия, как родиться для чего-то. Нет определённого пути и известного исхода. Судьба будет меняться в зависимости от принятых тобою решений и сказанных слов. Она меняется постоянно. Нить судьбы прямо сейчас готова сделать новый виток вокруг кого-то или чего-то, но только после твоего решения.

Мирас закончил свою мысль и пошел ко второму столу, стоящему глубоко в комнате. Он принялся доставать какие-то другие краски с ящичков, оставив Мяту размышлять.

– Когда будешь готова, подходи сюда.

Не сразу, но всё же слова Мираса достигли её сознания.

– Готова к чему?.. – нерешительно переспросила она.

– Ты ведь пришла, чтобы сделать татуировку?

Мята нервно сглотнула.

– Эмм… Мне нечем заплатить, так что…

– Вещи очень редко имеют ценность. Подойди сюда, ближе к свету.

Мята неуверенно зашагала к столу.

– Хмм… – Мирас внимательно смотрел на её запястье. – Я хочу вот эту и улыбку.

Он указал пальцем на голубой браслетик, сплетённый из ниток замысловатыми узлами, с камушком посередине.

Мята растерянно посмотрела на своё запястье, а потом перевела свой взгляд на Мираса.

– Я отдам тебе все! – светясь от счастья, она начала снимать все браслеты подряд.

– Не стоит, Мята. Мне хватит одного.

– Я настаиваю! – обещанная улыбка не сходила с её лица.

Когда она сняла свою плату, села на стульчик по другую сторону стола.

– А как ты поймёшь, что мне нарисовать?

– Положи свои руки на стол ладонями вверх. Хорошо. А теперь закрой глаза и думай о белой реке, русло которой восходит к небесам.

– Млечный путь!

– Именно! Думай о Млечном пути. Думай о своём собственном пути…

Мята закрыла глаза и ощутила, как две большие тёплые ладони легли поверх её рук. Очень хотелось высвободиться, но она успокоилась, преодолела смущение, и как было велено, начала думать о Млечном пути.