Морпех. Дилогия (СИ) - Таругин Олег Витальевич - Страница 40

Еще одна пуля высадила жалобно тренькнувшую фару; следующая, прилетевшая несколькими секундами позже, продырявила крыло, едва не пробив шину.

«Да твою ж немецко-фашистскую муттер», — мысленно выругался Алексеев. — «Не случайность. И стреляет метко. Вот только позицию менять нужно, вижу я тебя, снайпёр хренов…».

Третий выстрел он и на самом деле заметил: фриц, как и он сам, укрылся под брюхом грузовика. Не того, что работал осветительным прибором, следующего. Но пулял фашист, стоило признать, весьма неплохо — и это ночью, в условиях практически никакой видимости. И именно по Степану — теперь в этом не осталось ни малейших сомнений. Срисовал, значит. Ну и ладно, сейчас поправим…

Успокоив дыхание, морпех уперся в землю локтями, прицеливаясь. Пистолет-пулемет отработал по замеченной дульной вспышке короткой очередью, следом — еще одной, чуть левее. Третью и последнюю старлей двумя сериями выпустил по колесам — с такого расстояния тэтэшные пули шины изрешетят влет. И если фриц еще жив, его нехило придавит просевшей рамой — грузовик и без того скособочен. Ну, или как минимум напугает до спонтанного опорожнения прямокишечного хранилища. Попал, разумеется. С такого расстояния даже из малознакомого оружия сложно смазать. Заодно и бак, судя по всему, продырявил. Бензин, впрочем, не загорелся — чай, не голливудский боевик, где автомашины эффектно взрываются от попадания одной-единственной пули. Но фрицу по-любому кранты.

Из-под бронетранспортера Алексеев выбирался осторожно: командирский бэтэр огибали атакующие морпехи, в горячке боя кто-нибудь мог ненароком и стрельнуть, отреагировав на неожиданное движение. Зря опасался — его узнавали, некоторые бойцы даже торопливо, ни на миг не задерживаясь, отдавали честь. Опустив автомат, Степан обошел броневик с кормы, тронул за плечо Аникеева:

— Вань, как у тебя?

— Одного фрица завалил! — возбужденно похвастался рядовой. — Хотел, зараза, гранату по нам кинуть, да только пока с чекой возился, я его и срезал!

— Молодец, — кивнул старлей. — Только где ж ты у немецкой «колотушки» чеку нашел? Она ж терочного типа.

— Да ну, какая разница? — надулся боец. — Главное, что кинуть не успел! Я его, гада фашистского, с первой очереди срезал!

— Молодец, — не стал спорить морпех. — Ладно, бди. Я сейчас.

Заглянув в бронетранспортер, Степан столкнулся с собирающимся вылезать наружу комбатом. В руках Кузьмин, что характерно, держал ППШ.

— Что там, лейтенант?

— Нормально все, тарщ капитан. Думаю, еще минут с пять, и фрицы закончатся. Вы б внутри переждали, незачем под пули лезть. Ребята сами справятся.

Поколебавшись, капитан третьего ранга неохотно кивнул.

И, криво ухмыльнувшись, добавил:

— Это ты меня охраняешь, что ли, товарищ старший лейтенант?

Алексеев пожал плечами:

— Можно и так сказать. Мы почти дошли, незачем попусту рисковать. Гибель командира деморализует подчиненных, сами прекрасно знаете. Через пару километров соединимся с нашими, там уж поступайте, как сочтете нужным.

— Ладно, хрен с тобой, — буркнул комбат, присаживаясь на сиденье и пристраивая рядом автомат. — Насчет дальнейших действий соображение имеешь?

— Сейчас главное не останавливаться. Максимум через полчаса ударим в тыл фрицам в районе Мысхако. Противника мы всполошили, но опомниться и организовать серьезную оборону он вряд ли успеет. Так что шансы на успех велики. Часть грузовиков, наверное, останется на ходу, можно будет перегрузить раненых.

— Согласен, останавливаться никак нельзя. Поехали?

— Ага… — Степан замер, прислушиваясь. Стрельба потихоньку стихала, основную часть фрицев уже перебили, и сейчас морские пехотинцы подчищали уцелевших. Тех, кто ломанулся искать спасения в лесу, понятно, не преследовали — ночью в зарослях, пусть даже и зимних, особо не навоюешь.

Алексеева заинтересовало другое: со стороны головы колонны накатывался гул двигателя возвращающего танка. Сделав знак Аникееву — «не высовывайся, мол», — старлей аккуратно выглянув из-за корпуса бронетранспортера, разглядывая приближающийся «Стюарт». Ай, молодцы, танкисты, хорошо поработали, не дали себя спалить!

Лихо развернувшись на месте рядом с «двести пятидесятым», танк остановился, качнувшись взад-вперед. Мотор продолжал работать, отплевываясь сизыми облачками отработанного бензина. Броню покрывали следы многочисленных пулевых попаданий. Гусеницы и опорные катки боевой машины влажно отблескивали в свете горящего грузовика, и Степан догадывался, от чего именно. Из башенного люка выбрался танкист, спрыгнул вниз. Обежав бронетранспортер, разглядел в проеме десантной дверцы комбата, вытянулся, инстинктивно поправив шлемофон:

— Товарищ капитан третьего ранга, командир танкового взвода младший лейтенант Паршин! Разрешите доложить. Вражеская колонна уничтожена, путь свободен!

[1] Ставшая крылатой фраза из романа И.Ильфа и Е.Петрова «Двенадцать стульев».

[2] Friendly fire (англ.) — дружественный огонь, огонь по своим.

Глава 14. СТАНИЧКА

Перехватив танкиста, Алексеев наскоро выяснил подробности — следовало понимать, что ждет впереди. Рассказ младшего лейтенанта долго времени не занял. Продолжая спихивать с дороги вражеские грузовики, танк быстро достиг головы колонны. Из пушки сделали всего три выстрела — берегли боеприпасы. Двумя разбили бронетранспортер, третьим накрыли попытавшуюся удрать легковушку, видимо, командирскую. Сколько людей было внутри, танкисты не знали: после прямого попадания развороченный взрывом автомобиль сразу загорелся, так что наружу никто не вылез. Немцев не щадили, расплачиваясь за сгоревших на побережье боевых товарищей — давили гусеницами, расстреливали из пулеметов, после чего снова давили уже упавших. Закаменев лицом, механик-водитель старался не упустить никого из мечущихся в панике гитлеровцев. Пришедшие в себя фрицы начали, было, разворачивать поперек шоссе одну из противотанковых пушек, но мгновенно оценивший опасность Паршин бросил боевую машину на таран. М3, понятно, не тридцатьчетверка и, тем более, не КВ, но двенадцати тонн брони хватило, чтобы уничтожить орудие. О том, что при этом они едва не застряли, чуть не порвав гусеницу, Михаил на всякий случай умолчал — сам виноват, незачем было пытаться его раздавить. Причесав из пулеметов разбегающийся расчет, младлей решил возвращаться — отличить фашистов от атакующих морпехов в темноте было нереально. Задавить своего и получить в ответ гранату в ходовую не хотелось.

Двинулись. Пока катили вдоль разгромленной колонны, Степан осмотрелся, на всякий случай стараясь не особо высовываться из-за брони. Похоже, с идеей прихватизировать уцелевшие грузовики, он поспешил: танкисты с морпехами постарались на славу. В том смысле, что большая часть автотранспорта, если и сможет самостоятельно двигаться, так исключительно после замены простреленных колес левого борта, причем всех. Чем сейчас никто заниматься не станет — просто из-за недостатка времени. Меньшая же отныне годится разве что в переплавку или на запчасти. Жалко, особенно пушек, которые могли бы пригодиться на плацдарме. Не гаубицы, понятно, но хоть что-то: пока еще наши собственную артиллерию выгрузят. Увы, но придется сжечь, не оставлять же фрицам ремонтопригодную технику.

Проехали разбитый бронетранспортер — в целом похожий на «бронезапорожец», но куда длиннее, видимо, тот самый знаменитый «Ганомаг», он же Sd.Kfz.251. Подобного Степан воочию пока еще не видел, только на хроникальных фото в интернете или в кино, потому глазел с любопытством. Мимоходом даже пожалел, что не довелось затрофеить — внутри определенно куда больше места, не пришлось бы ютиться, как сейчас. Но тут без вариантов: первый снаряд Паршин уложил в двигатель, напрочь разворотив капот, вторым продырявил бензобак, отчего бэтэр сейчас жарко полыхал, весело постреливая остатками боекомплекта. В стороне факелом горел легковой автомобиль — изрешеченные осколками дверцы распахнуты, выгнутая ударной волной крыша вздыблена горбом. Алексеев хмыкнул: вот тебе и тридцать семь миллиметров — такое ощущение, словно на фугасе подорвался. Кому-то из фашистских командиров сегодня фатально не повезло, угу. Зато и в придорожной канаве не прикопают, поскольку хоронить будет просто нечего.