Удар вслепую - Джеймисон Малькольм - Страница 18

Ему еще предстояло научить их плетению корзин...

решение. Он ремонтировал свою одежду и пришивал пуго­вицы, но здесь у него не было ни иголки, ни ниток. В качестве иглы он взял язычок своего ремня, а нитками послу­жили стропы парашютов. А потом смышленый обезьяноче­ловек улучшил идею Турмона. Он научился использовать мелкие кости и сплетать волокна травы в нить.

Редкие осадки стали стимулом к появлению новых изобретений. Первая хижина Турмона частично разруши­лась, и он потребовал выстроить новую, только теперь из камня. Камней в пустыне было в достатке, но их перевозка оказалась проблематичной. И они изобрели сани для пере­возки камней. Тянуть их приходилось сразу нескольким марсианам, вследствие чего они не выполняли другие свои обязанности. Турмон знал про лошадей и поэтому он на­учил марсиан ловить жеребят.

С каждым годом к племени приходили все новые марсиане и количество мигрирующих племен стало умень­шаться. С каждым годом марсиане обучались новым ремес­лам и их мозг развивался. С каждым годом Турмону — или Великому Турму, как его называли марсиане, потому что им сложно было произнести его полное имя, — приходи­лось работать все меньше. Поколение молодых, активных и благодарных обезьянолюдей занимало ключевые позиции в племени. Они приходили к своему почитаемому, но ле­нивому господину только тогда, когда встающие перед ни­ми проблемы были слишком сложными для них. Ленивый Турмон редко выходил из дворца, который они построили для него. Он даже не собирался переезжать в другой, более великий дворец. Лишь на третье лето он позволил потрево­жить свой сон. В те дни, когда он бодрствовал, он проводил

суды и раздавал крупицы своих знаний своим преданным помощникам. Не осознавая этого, он постиг формулу вели­кого лидерства. Он руководил.

Сани для перевозки камней и зерна, которые тянули по­ни, были слишком медленными?

— Хм-м-м, — говорил Турм и закрывал глаза. — Дайте по­думать, дайте подумать.

После долго транса он открывал глаза и выдавал реше­ние.

— Колеса, если мы сможем сделать их, — говорил он, — помогут нам. Колесо выглядит так...

Он рисовал колесо, или рычаг, или клин, или что-то дру­гое, что было нужно марсианам и позволял им действовать дальше. Они слушали, уходили и работали. Если у них ничего не получалось, они возвращались, извинялись, а он критиковал их. Однако Турмону это не нравилось. Он вспо­минал все то, что люди когда-то говорили ему. Многие из тех клише оказались неприменимыми в его государстве.

— Бог помогает тем, кто помогает себе сам, — говорил он, подвигая их находить решения, которые не мог найти он.

Они сокрушенно принимали его слова и уходили с же­ланием стать еще более достойными.

Марсиане работали много и получали за это сполна. Однако их потребности постоянно росли, в том числе и из- за постоянно растущих требований их повелителя. Неожи­данное наводнение принесло к ним бревна, что навело Турмона на мысль о том, что где-то на Марсе есть лес. Он объ­яснил марсианам, как построить плот. Позже они пересекли канал и обнаружили этот лес. Они привезли древесину, и Турмон потребовал строить мебель, объяснив им, что это такое. Для марсиан это было очередным откровением из земли грез, дарованным их повелителем. Под его руковод­ством они научились делать топоры из камня, добываемого в пещерах. А позже они научились делать наконечники для стрел, которые использовались с помощью потрясающего устройства — лука. Прогресс шел вперед.

В один день, когда ветер подул не в ту сторону, Турмон задумался о гигиене. В его дворце не было комфорта и с этим нужно было что-то делать. Человек с его положением не должен был...

Была создана первая сточная канава. После этого были выкопаны другие канавы — для орошения. Нужно было как-то избавляться от появившейся в результате создания канав земли, и появилась новая идея — создание дорог и троп. Среди марсиан появился новый класс — класс, кото­рый в другом мире называли инженерами. Они не знали математики, но они знали, что можно сделать с землей, де­ревом и камнем.

Турмон расслаблялся все больше, по мере того как по­лучал все больше комфорта. Его стало утруждать выслу­шивание жалоб из далеких деревень. Он распределил свою власть и назначил местных глав, дав им право говорить от своего имени. Он создавал правительство, но смотрел на это по-другому. Он лишь избавлялся от ненужной работы.

Спокойная жизнь Турма подошла к концу через не­сколько долгих лет. Главы всех деревень тихо стояли перед

его кроватью, а заплаканные наложницы выглядывали из своих комнат. Великий человек был смертным и был готов покинуть их.

— Не так уж и плохо... Марс не так уж и плох, — пробор­мотал Турм, готовясь погрузиться в свой последний сон, от которого его не сможет пробудить ни один преданный по­читатель. — Тот судья не так уж и сильно врал. Много еды и много сна, говорил он. И никакой работы. Да. Так и по­лучилось. Но это было непросто. Мне пришлось работать целый год. Мне пришлось очень много работать.

Он говорил слишком тихо, чтобы его могли услышать. Придворный писарь (Турм научил некоторых марсиан письму) склонился над ним, чтобы разобрать последние слова великого человека.

— Да, — сказал Турм немного громче, — чтобы узнать это, мне пришлось проделать миллионы и миллионы миль. Тя­желый труд оправдывает себя...

Шорох пера, которым писарь записывал сказанное, за­глушил последние слова: «...но работы не должно быть слишком много!»

С вершины огромной базальтовой пирамиды в самом сердце Азота колоссальное изображение Турма с улыбкой дает свое благословение метрополии Марса. Турм, муд­рый и терпеливый, ярко выделяется на фоне других богов, созданных примитивным народом. Он не был богом же­стокости и грома. Он был богом мира и промышленности. Особенно промышленности. Ведь его последними слова­ми были: «Тяжелый труд оправдывает себя!». Когда еще в истории человечества у какой-нибудь расы был такой лидер? Какой другой расе удалось лишь за одно поколе­ние пройти эволюцию веков? Никакой. Великий Турм был основателем цивилизации!

ТЫ НЕ ВЫИГРАЕШЬ

Оказаться на мели на Венере — это плохо! Они нико­гда... ну, почти никогда... не дают тебе передышку. Игра всегда ведется жестко.

Теперь была очередь Ларри Хойта. Он долгое время хо­тел, чтобы это было не так. Ужасно болела голова, рот был наполнен чем-то, что по вкусу напоминало болотную жижу Эроса, а резкие боли в животе могли быть лишь следствием укола концентрированной щелочи. Через некоторое время ему удалось разлепить веки, он открыл один глаз и сонно осмотрелся.

На протяжении минуты он не видел ничего, кроме на­полненного дымом влажного воздуха. Потом он понял, что находится в ночлежке одного из притонов в азиатском квартале. Вдоль стен стояли койки, на каждой из которых лежало неподвижное тело. От некоторых доносился гром­кий алкогольный храп. На мокром полу лежали другие тела — результат очистки, которую вчера провели более хорошие, а лучше сказать не такие плохие бары. Совестли­вый бармен или же бармен, гордящийся репутацией своего заведения, подзывал одного из проходимцев, ждавших на улице, давал ему четверть сола и просил позаботиться о пьянице, пока тот не проснется. Такое стремление к благо­пристойности на Венере было вызвано вполне объективны­ми причинами — как это ни досадно, но те, кого выбрасы­вали на мокрые темные улицы Города Любви, очень часто умирали. Команды чистильщиков (для вас — работников системы здравоохранения) всё время жаловались, если ко­личество трупов, собранных за ночь, превышало одну сот­ню.

Хойт огляделся, широко зевнул и снова упал на кровать. Он был слаб и его била мелкая дрожь. Люди, лежащие на других койках, были самыми разными — желтые, красные или коричневые. Его друга, Джимми Элкинса, среди них не было. Если только он не лежал на нижней кровати. Голо­ва у Хойта кружилась так сильно, что он не рискнул прове­рить это. Он некоторое время лежал и пытался вспомнить, что произошло вчера. Как он ни старался, туман всегда сгущался именно тогда, когда в голове начинала всплывать очередная сцена вчерашнего бурного вечера.