Секс-символ (СИ) - "Darina Naar" - Страница 1

====== Глава 1. Район, которого нет ======

Буэнос-Айрес с его зданиями во французско-итальянском стиле — латиноамериканский кусочек Европы. Нравы здесь свободнее, чем в странах-соседях, а люди ранимо-ленивые, как породистые коты. Местная архитектура причудливо сочетает изысканные особняки и зеркальные небоскрёбы. Буэнос-Айрес богат на достопримечательности, но главная из них — квартал-невидимка Вижья-31. Не обозначенный на картах, он нелегален и криминален. Вижья, как бородавка на красивом лице, и все от неё шарахаются: портеньос — коренные жители, эмигранты, туристы и даже полиция. Такова Вижья-31 — район, которого нет. Но он есть. И там живут люди. Живут в нищете и ненависти, ненужные ни своей стране, ни друг другу.

Год 2001.

В одном из домов Вижьи, грязном, с потрескавшимся фасадом, где каждая стена имела свой цвет, юноша лет восемнадцати качал на руках младенца. Тот, закутанный в линялые пелёнки, орал сигнализацией. Рядом, на полу, барахталось ещё трое детей. Русоволосая девочка пяти лет, одетая в рваное платье и дырявые башмаки, сосала палец. Малый семи-восьми лет, кудрявый, с измазанным сажей носом, стучал ложкой в алюминиевую кастрюлю. Другой мальчик, совсем маленький, валялся на спине, играя банкой из-под пива.

Старший, пихнув в рот младенца бутылочку с молоком, вышел на порог и крикнул:

— Маркос! Маркос! Ты где шастаешь? Ах, ты, немытая свинья! Ну-ка поди сюда! — окликнул он мальчишку лет четырнадцати, что неподалёку пинал ногами мусор. Худой и нескладный, он был одет в залатанные штаны и безразмерную куртку. Капюшон её, как шлем, закрывал ему голову.

— Вот бездельник! — каркнул старший мальчик. — Толку от тебя нету! Иди-ка, сделай доброе дело, посиди с мальцами, а мне надо уроки сделать, а то в школе преподша мне задаст трёпку. Я ж, в отличие от тебя, человеком хочу стать и даже поступить в университет. Хотя ты, если бы и захотел туда сунуться, тебя бы пинками выгнали. Кому нужны прокажённые? — и он расхохотался. Младенец, выпустив изо рта бутылочку, завыл диким голосом.

Маркос прошёл мимо, невежливо толкнув обидчика локтем.

— Тебе надо ты и сиди с этими вонючками, — выдавил он. — Даже если ты отвалишь мне кучу бабок, я к этим сопливым не подойду!

— Но это наши братья!

— А мне плевать! — отрезал Маркос. — Не я их разводил. Маманя развела, вот пускай и сидит с ними. А я вам не нянька, — сев на стол, Маркос запихнул в рот полусгнившее яблоко и поперхнулся, откусив сразу половину. — Кстати, о мамане. Я её видал. Ошивалась на рынке возле торговца рыбой, клянчила у него бабки на своё пойло. Жду не дождусь, когда она упьётся и сдохнет! И вы с ней вместе.

— Прекрати так разговаривать! — оборвал старший брат. — Лучше иди и поищи мать, раз с детьми сидеть не хочешь. Да попроси у ней денег, а то в холодильнике мышь повесилась, а детей надо чем-то кормить.

— Только этих вонючек надо кормить? Меня ж ведь не обязательно, — проглотив огрызок яблока вместе с черенком, Маркос вышел во двор. Пробежал по узенькой улочке, миновав три-четыре дома, и остановился — далеко идти не пришлось.

Женщина с пропитым лицом и седой паклей на голове, сидя на тротуаре, обнимала столб. Всюду валялись окурки и бутылки. Из окон дома напротив высунулся красноносый мужчина. Увидел Маркоса и гаркнул:

— Ну вот и славно! Наконец-то Бьянку уведут отседова! А-ха-ха-хашеньки! Эй, ты, Проказа, забирай-ка свою мамашу! Я уж видеть не могу ейную рожу! Всё ходит, ходит: налей да налей по дружбе, да по соседству. А она мне ещё с прошлого столетия бабок задолжала. Но я всё жалею её, убогую, то бутылочку, то рюмочку ей поднесу. Вдруг подохнет от недопития.

Маркос не ответил. Схватив нерадивую мамашу под локти, поставил её на ноги. Она шаталась и что-то мычала. Пришлось тащить её на себе. Когда они добрались до дома, Маркос с остервенением впихнул Бьянку в дверь. Она споткнулась о порог и растянулась на полу.

— Вот она, любуйтесь! — перепрыгнув через мамашу, он снова убежал на улицу.

До вечера Маркос бродил по местному рынку, воруя у зазевавшихся продавцов фрукты и овощи, пока один из них не схватил его за руку.

— А-а-а! Пустите!

— А ну-ка, ты, ворюга, отдавай чего украл!

— Ничего я не крал, отвалите!

Торговец, бородатый и толстый, резко сдёрнул с мальчика куртку. Всё, что было под неё напихано, — сливы, персики, киви — упало на дорогу.

— Ах, ты, мелкий гадёныш, да я полицию сейчас вызову!

Маркос хмыкнул. Всем было известно, что полиция в Вижью приедет, только в одном случае — если произойдёт массовое убийство всех жителей сразу.

— Чёрт возьми, да он заразный какой-то! — воскликнул торгаш. Отпустив мальчика, вытер ладони о фартук.

Когда с Маркоса сдёрнули куртку, он остался в майке, и, оказалось, руки его, шея и лицо покрыты чешуйками серого цвета.

— А ну иди отсюда, лишаистый! — завопил торговец, замахиваясь на мальчика пустой корзиной. — Ходят тут всякие, заразу разносят!

Схватив с земли куртку, Маркос пустился наутёк. Болезнь кожи была у него с рождения, и все его боялись, называя Лишаём и Проказой, включая старшего брата Адо. Это была генетическая мутация, одна из тех, что имеют красивые названия. Бьянке говорили это словечко в роддоме, но она не запомнила и даже не попыталась облегчить страдания сына, отведя его к врачу. Зато родила ещё четверых детей от разных любовников.

Стемнело, и Маркос вернулся домой. Спиртным внутри несло, как в злачном кабаке. Мать, которую он оставил на пороге, теперь лежала на диване, издавая свистяще-храпящие звуки.

В другой комнате шумели дети: Мартина — гиперактивная, отстающая в развитии — визжала, будто её резали; семилетний Матео играл в мяч; стук от него бил по барабанным перепонкам, как молоток по железному тазу. Двухлетний Хосе канючил на одной ноте: «Я хосю кулиную ножку-у!». И эти звуки перекрывали вопли шестимесячного Альваро. Проклиная всё на свете, Маркос забился в свою конуру — чуланчик, где умещалась только кровать. Но так и не заснул, до утра затыкая уши пальцами.

На следующий день явился вчерашний торговец и с ним — женщина в серой форме, сотрудник органов опеки.

— Кристина Перальта, — представилась она.

Черкая в блокноте, женщина стала о чём-то расспрашивать Адо и едва протрезвевшую Бьянку. Младших детей закрыли в другой комнате. Слышно отсюда было плохо, поэтому Маркос, прислонив к двери стакан, приложил к нему ухо. Мать что-то невнятно пролепетала, когда Кристина Перальта спросила её, почему дети, дом и она сама в таком плачевном состоянии. Торговец же рассказал, что вчера Маркос воровал на рынке. И тут встрял Адо.

— Знаете, сеньоры, мой брат представляет угрозу для всех. Ни мама, ни я с ним не справляемся. Он ведёт себя ужасно, хамит, ворует, врёт. А у нас в доме — маленькие дети. Он дурно на них влияет. И ещё эта болезнь… Его надо изолировать от нас.

Произошедшее далее Маркос уже не контролировал. Он вывалился из двери и швырнул в Адо стеклянный стакан. Тот чудом не размозжил парню череп, стрелой пролетев мимо его головы.

— Ты чего вытворяешь, урод?! Совсем сдурел?! — гаркнул Адо. Мать, торговец и Кристина Перальта попятились.

Вид у Маркоса был воистину страшен: с косматыми волосами, лицом, покрытым коростой, с дьявольски сверкающими глазами, он напоминал монстра из фильма ужасов. Не владея собой, кинулся на брата. Стал бить его ногами и руками, выкрикивая одну и ту же фразу: «Чтоб ты сдох, сдох, сдох!!!».

— А-а-а! — Маркос взвыл, получив отпор. Адо был выше ростом и выглядел уже сформировавшимся парнем, тогда как Маркос — нескладным подростком. Схватив брата за руки, Адо вывернул их так, что суставы захрустели. Всадил ногти Маркосу в кожу и ободрал ему руку до мяса. Маркос упал на пол. «Чтоб ты сдох! Сдох! Сдох!», — кричал он на автомате, уже теряя сознание.

Маркос пролежал в постели два дня, корчась от боли в руке. Рана кровоточила, а потом стала затягиваться, превращаясь в уродливый рубец. Адо же явился в его каморку, чтобы поиздеваться: