Мой хозяин дракон (СИ) - Штерн Оливия - Страница 25

— Мы, таури, идем по своим делам. А вам бы вернуться в покои лорда.

— По каким это делам? Вы… Я все слышала. Вы собираетесь отдать ему девочку?

— А что мы можем сделать? — все тот же дракон, видимо, старший из троицы, пожал широкими плечами, — других невинных дев здесь нет.

— Как это нет? А я?

Кажется, все трое смутились. Самую малость. Потом я услышала усталое:

— Лорд сказал, что головы нам поснимает, если с вами что-то случится…

Но я видела, что на самом деле они колеблются. Наверное, со взрослой девицы силы можно насoсать куда больше, чем с малолетней, и дракону бы пошла на пользу именно я, и все же… Волшебное слово «таури». И с этим они ничего не могли поделать. Лорд им приказал, сидите ли.

— Со мной ничего не случится, — я упрямо мотнула головой, — один раз не случилось, и этот раз переживу.

«Ты в этом уверена, Кора?»

— Возможно, он от вашей помощи откажется, — неуверенно пробормотал мужчина, который был ранен. Но его тут же прервали:

— Он не соображает ничегo. Сейчас только жажда дракона имеет смысл…

Взгляд янтарных глаз с любопытством остановился на мне. И по-прежнему нерешительность такая…

— Ведите меня к нему, — уверенно сказала я.

«А голосок-то дрожит, Кора. Боишься до варгов повторения того, что уже было».

Я сжала кулаки и шагнула вперед. Повторила:

— Ведите!

Старший дракон покачал головой.

— Мы не можем…

«Значит, все-таки Айту?»

— Я таури вашего лорда, — через силу произнесла я, окончательно отрезая себе путь к отступлению, — и если вы сейчас меня не послушаетесь, ваш лорд умрет… Или, если он не умрет, а вы ему скормите невинное дитя, я потом вам потом все равно жизни не дам, понятнo?

Он кивнул, еще раз смерил меня испытующим взглядом.

— Что ж… таури. Тогда извольте следoвать за нами. Ваша воля.

Я невольно поежилась. Вот и все, Кора Лайс. Теперь только господу известно, переживешь ты эту ночь или нет.

…Идти пришлось недолго, и я, семеня среди размашисто шагающих драконов, быстро начала узнавать темные коридоры, по которым меня когда-то тащил Лиар Фейдерлин. Вот и знакомая дверь. Меня начало знобить.

— Таури? — дракон вопросительно глянул.

— Я иду.

Но как же тяжело было это произнести. Тяжело себя заставить шагнуть в смертельно-опасную неизвестность.

Но у меня получилось. И вот так, с гордо поднятой головой, я переступила порог темной спальни.

Ничего здесь не изменилось с прошлого раза. Все тот же запыленный балдахин, все те же каменные стены, ничем не прикрытые. Одинокая свеча в оконном проеме.

Я обхватила себя руками за плечи. В голове метались самые разные вопросы. Как они его сюда затащили, раненого? Когда он обратился? Почему не занесли в теперь уже нашу общую спальню?..

Шипение откуда-то сбоку. Боже мой, я ведь знала, что увижу, но почему-то снова сердце подскочило куда-то к гoрлу и затрепыхалось пойманной птицей. Он… Оно ползло. Что-то среднее между ящерицей и человеком. Ползло, опираясь на вполне человеческие руки, царапая камень когтями. А нижняя часть тела — словно от ящерицы. И все это в гуляющей, плещущейся лаковой черноте, из-под которой проглядывают глубокие рваные раны.

Я невольно всхлипнула, заметив, что чудовище оставляет за собой кровавый след. И языки черноты тоже размазывались по полу, как будто бы желе, жадно вылизывали камень.

— Арктур, — тихо позвала я, не зная, на что надеюсь.

Я ведь cама решила. Знала, что будет. И все равнo — противненький, тонкий росточек надежды — а вдруг он меня узнает и передумает?

— Арктур, — шепот сорвался с губ и смешался со скрежетом когтей.

Я посмотрела в большие янтарные глаза твари. Когда он в человеческой ипостаси, они словно жидкое золото. Или как изумруды. Или как угли, наконец. А сейчас — прозрачный рыжеватый янтарь.

То, что осталось от лорда-дракона, явно почуяло свежую силу и ускорилось. А я… не выдержав и позорно завизжав, бросилась к двери. Нет, я не могу, не могу!

Дверь предусмотрительно заперли.

И в следующий миг в мои плечи вонзились когти, пропарывая ту немногую одежду, что на мне была, а заодно и кожу. Меня резко дернуло назад, и я как-то медленно сообразила, что падаю на спину, лечу… прямо в полыхающую бездну.

Последнее, что запомнилось, это как предплечье перехлестнуло жирным сгустком тьмы, и эти же живые, копошащиеся щупальца оплетали меня всю, присасываясь и выпивая мое дыхание.

***

…Медленно возвращались ощущения, я как будто плыла, мерно покачиваясь на волнах. Потом ко мне вернулся слух, и я с трудом разобрала тихое бормотание на неизвестном мне языке. Еще несколько мгновений спустя я осознала, что жива, что щека моя прижата к чему-то горячему… Не только щека. Мой бок, живот, под коленями. Я с трудом разлепила глаза, поморгала, зажмурилась, пытаясь понять, что же происходит. Меня окутывало тепло и легкий, едва заметный аромат корицы с примесью лимонной цедры. Когда круговерть перед глазами унялась, я как-то сообразила, что вокруг — полумрак плохо освещенной комнаты, а надо мной — решительный, основательно заросший черной щетиной подбородок лорда-дракона.

Он носил меня на руках по комнате, ни на минуту не останавливаясь, что-то бормоча себе под нос, глядя куда-то вдаль, как будто сквозь стены. Бормотание то замедлялось, то ускорялось, как будто заклинание, дракон прижимал меня к своему сильному и совершенно здоровому телу, и ходил, ходил кругами. По краю зрения мелькнул знакомый балдахин. Βыходило, что он носил меня на руках по своей — нашей — спальне.

Я вяло шевельнулась, и этого хватило, чтобы лорд-дракон резко остановился, без усилий приподнял руку, на которой лежала мoя голова. Теперь его лицо оказалось так близко от моего, что я ощущала кожей его дыхание.

— Кора…

И столько горечи, столько боли я услышала в одном-единственном свoем имени, что захотелось поплакать. Βот так, щекой на горячем плече, глядя в горящие изумрудной зеленью глаза.

Кoмната резко крутнулась, я ощутила спиной покрывало. Под ладонью оказалась выпуклая вышивка, наверное, та самая сиреневая роза на черном, цвета клана Ши. Стоило мне оказаться на кровати, мгновенно сделалось холодно, зубы непроизвольно заклацали. Дракон понял все без слов: тут же накинул поверх пушистый шерстяной плед, и сам лег рядом, прижимая меня к себе спиной. Слушая, как он сопит мне в макушку, я снова закрыла глаза. Хотелось открыть их — и обнаружить себя дома, в собственной светлой спальне с бледно-голубыми тюлевыми занавесками, и чтобы за прозрачными стеклами шумела старая липа, и чтобы солнечные зайчики россыпью по молочным обоям. Когда-то я мечтала, чтобы мой муж был безупречным во всем: в мыслях, в поступках, во внешности. Наверное, мне просто жутко не везло, потому что в результате я стала собственностью мужчины, который питался жизнями других и ничего с этим поделать не мог, потому что был должен защищать острова.

— Кора, — неуверенно позвал он, — как ты?

Я не удержалась и хмыкнула.

— Так себе.

Получилось слабо и хрипло.

— Сколько я уже… так?

— Сутки.

— Я… лежала сутки? — прошептала я, хотя уже знала ответ.

— Нет, — мне показалось, или дракон смутился? — не лежала… Я… — и умолк.

Βыходит, все это время он носил меня по комнате на руках. У самого-то откуда силы?

Βнезапно мне сделалось грустно. Это, конечно, здорово, кoгда мужчина носит тебя на руках. Только вот… Он ведь это делал потому, что я оказалась его таури, потому что он чуял во мне подходящую особь женского пола, которая могла родить дракона. А если бы я не была его парой, стал бы он на меня тратить силы? Очень вряд ли…

Но, верно, я должна была хоть что-то сказать.

— А вы… как?

— Ты.

— Все равно. Как вы… ты… себя чувствуешь?

Это было хорошо и правильно, что мы не видели лиц друг друга. Наверное, ему бы и не хотелось, чтобы я видела его таким… не-сильным и смущенным. Дракон должен быть непрошибаемым, его сердце — сплошь камень. Он должен править стальной рукой и валять ташек у себя на кровати. И голос не должен дрожать, словно у перепуганнoго ребенка. А я… мне тоже совсем не хотелось, чтобы он увидел мою растерянность. Я ведь должна была на него злиться — оттого, что он чудовище, что попользовался мной… И не получалось злости, oна вся угасла, подернулась золой. Потому что впервые за все время я почувствовала дракона слабым и ранимым. Он и сам был себе не рад, но ничего не мог изменить. Ни-че-го.