Человек в стене - Ангстрём Эмма - Страница 24

Хенри бегло просмотрел остальные объявления и вскоре положил глаз на замечательный объект. Это был дом на Тегнергатан: тридцать две квартиры, красивый фасад, недавно замененные окна. Такие дома, да еще в центре, по нынешним временам найти непросто. Хенри почувствовал, что улыбается.

Цена тоже была очень хорошей, и это давало реальный шанс, что на этот раз он сможет провернуть отличную сделку, а значит, оставить семье неплохое наследство, чтобы Лина и Катрин тепло его вспоминали.

Хенри оглядел кухню. Она была чисто убрана, оконные стекла блестели. На подоконнике раньше стояли две поникшие герани, но он от них избавился. На черно-белом плиточном полу не было ни крошки. Перед плитой лежал светло-серый ковер, а на посудном шкафу стояли кружка и тарелка, из которой он вчера вечером съел перед телевизором кусок торта. На ней до сих пор лежали два грушевых огрызка, крошки бисквита и сырная корочка.

Ну а почему бы и нет, подумал Хенри. Ему ведь нужно чем-нибудь занять время. Он посмотрел на часы. Самое начало восьмого. Он решил выждать еще час, а потом позвонить.

Рассеянно скользя взглядом по газете, он наткнулся на заголовок, которого раньше не замечал. Крупные буквы кричали: «УБИЙСТВО В ГОРОДЕ ДО СИХ ПОР НЕ РАСКРЫТО». Под заголовком была фотография дома, построенного в начале прошлого века.

Да, вот уж неудачное совпадение! Он сразу узнал фасад дома на Тегнергатан из рекламного объявления: изящные двери и красивые окна с изысканными переплетами, фасад, отделанный камнем, который на снимке выглядел почти белым, но на самом деле наверняка был чуть темнее. Кадр сняли при ярком солнечном свете, делавшем все тени особенно отчетливыми.

Он внимательно прочел статью. В этом доме было совершено убийство, комментировать которое полиция отказывалась. Репортеру удалось выяснить, что жертва, женщина, которая жила в одной из квартир, вдруг исчезла и была найдена собственным мужем на полу в прихожей две недели спустя. Мужа задержали и опросили, но потом выпустили, не предъявив никаких обвинений. В данный момент полиция искала убийцу, который совершенно сбил ее с толку. На теле были обнаружены образцы ДНК, принадлежащие неизвестному лицу, и совпадений с ними в картотеке полиции не оказалось.

Хенри откинулся на спинку стула. Его тарелка была пуста, и он снова налил себе кофе. Напиток остыл, и Хенри подержал его во рту, прежде чем проглотить.

Ничего удивительного, что дом продается за такую низкую цену. Он немного подумал об этом. Спешить некуда, едва ли найдется много желающих купить это здание.

Он тщательно очистил посуду, вымыл ее и насухо вытер куском ткани, который затем прополоскал и повесил на кран. Потом принял душ, причесал свои быстро редеющие волосы, почистил зубы, а за ними и уши, потратив при этом четыре ватные палочки. Надел рубашку, брюки и спортивный пиджак и вернулся за кухонный стол.

В этот самый момент, сидя над развернутой газетой, он решился. И набрал указанный в объявлении телефонный номер.

* * *

Папа стоял возле окна Альвиной спальни в их старом доме. Ступнями он отбивал по полу неприятный, рваный ритм, соответствующий ритму музыки, которую изрыгали колонки, стоящие в каждом из четырех углов комнаты. Колонки были громадными, и музыка звучала громко. Альва не могла понять, это трехдольный или четырехдольный такт? Может, ни тот ни другой?

Папа держал руки за спиной.

— Что ты там прячешь? — спросила она. Папа улыбнулся и пожал плечами.

— Ничего, — ответил он. Альва засмеялась, как будто в жизни не слышала ничего смешнее. Извиваясь от смеха, она повалилась с кровати на твердый пол, поранив колени, которые тут же начали кровоточить, но не перестала смеяться.

— Покажи мне руки, — сказала Альва, когда смогла наконец набрать в грудь воздуха, и папа тоже рассмеялся. Он протянул к ней правую руку. Та была пуста, а папа хохотал все так же громко, протягивая к ней и левую руку, в которой тоже ничего не оказалось. Альва перестала смеяться.

Снаружи была ночь, и окно выглядело громадным, во всю стену черным квадратом. Но комнату почему-то озарял солнечный свет, и на ковре лежали длинные полосы от лучей дневного светила.

На папе были бабушкины сережки. Он подошел, поднял Альву и положил ее обратно на кровать.

— Кровь больше не идет? — спросил он, поглаживая ее по щеке.

Она посмотрела на коленки и увидела, что ссадины исчезли, зато с глазом было что-то не то. Альва подняла руки к лицу, сложив их чашечкой, и они наполнились кровью, которая струилась по лицу и заливала подбородок.

— Как хорошо, что кровь остановилась! — сказал папа.

Альва увидела свое отражение в темном окне, которое выходило на сад. На ее щеках были красные и синие пятна, совсем как у мамы в ту ночь. Из колонок вдруг донесся громкий телефонный звонок, от которого в ушах у нее задребезжало.

— Папа, сними трубку, сними трубку! — воскликнула девочка, но он ответил:

— Я не могу.

Альва закрыла глаза и закричала, чтобы заглушить звонок. Когда она снова открыла их, за папиной спиной стояла мама, скрестив руки на груди.

— Я не могу, — повторил папа, и Альва увидела, как мамины ногти впились ему в руки, сводя их вместе и не давая пошевелиться.

— Ты должна разгадать эту загадку, — сказал папа, а Альва тем временем бросилась вперед и принялась терзать мамины руки, на которых оставались ужасные кровавые линии. Альвины ногти стали когтями, они все росли, пока не достигли длины ее пальцев. Только тогда она перестала царапать Ванью. Вместо этого она поднесла когти к лицу и как завороженная уставилась на них.

На что они похожи — на лапы хищного животного или на какой-то инструмент? Или на грабли, которыми осенью папа сгребал листья у них в саду?

Папа стоял на подстриженном газончике и тащил грабли по листьям и мху.

— Тут все еще зеленое, но это сплошь сорняки, — сказал он, наклоняясь, чтобы показать Альве клочок мха.

Она неуверенно пощупала мягкую зеленую моховую подушку, и пальцы утонули во влажной земле. Ботинки хлюпали, погружаясь в грязь и оставляя на газоне уродливые ямки.

— Я не вернусь, — сказал папа.

Неожиданно в гамаке под сливовым деревом появилась Ванья. На ней было бабушкино платье, то самое, с фотографии перед церковью, но без пояска на талии, потому что этим пояском кто-то связал папе руки.

— Забудь ты об этих картинах, — сказал папа, и гвоздики на клумбе потянулись к солнцу.

Ванья встала из гамака, но тот продолжал качаться, хоть там больше никого не было. Альва поняла, что он никогда не остановится. В саду не было воздуха, они находились в вакууме. Она не дышала уже несколько минут.

Ванья подошла ближе, и Альва услышала, как смеются Эбба и Санна, даром что они невидимы. Она обернулась посмотреть на папу, который так и стоял со связанными руками. Ванья присела перед ней на корточки и погладила ее по голове.

— Он не вернется, — сказала Ванья. Потом губы у нее искривились, и Альве стали видны ее зубы.

Альва вскрикнула и села. Она зажала ладонью рот, но опоздала: почти тут же раздался стук в дверь, и вошла Ванья, держа в руках сырорезку.

— Тебе что-то приснилось? — спросила она. — У тебя жар?

Она села на краешек кровати и дотронулась до Альвиного лба. Девочка подскочила, когда ее кожи коснулась холодная ладонь.

— Господи, какая же ты горячая!

Ванья потрогала ее шею, посмотрела горло.

— Ты вся вспотела. Подожди секундочку, я сейчас градусник принесу.

Альва лежала в постели и ждала. В теле будто бы бил барабан. Она все еще была на взводе, но знала, что не может позволить себе бояться. Только не сейчас, ведь она вообще никогда ничего не боялась. Но все равно страх, который она ощутила, когда увидела во сне Ванью, не отпускал.

Вернулась Ванья с градусником, Альва широко рас крыла рот и сунула его себе под язык. Пока они ждали, Ванья встала и привела в порядок комнатные цветы на письменном столе. Она оборвала с них увядшие лепестки и проверила, не пересохла ли земля. Потом взбила подушки на маленькой скамье в оконной нише.