Всё, что нужно мне (СИ) - Резник Юлия - Страница 12

Совсем плохо мне стало в четверг. Я пытался работать, но глаза слезились, и код сливался в причудливые бессмысленные пятна. Тогда я решил, что мне лучше отлежаться. Работник из меня один черт был никакой, но еще оставался шанс прийти к вечеру в чувство. Мы собирались поехать в дельфинарий с Этель и Соней. Я прилег в полной уверенности, что все под контролем. И отключился. В себя меня вернул звонок телефона. Соображалось с трудом, но я все же понял, что в таком состоянии пойти никуда не смогу. Все, на что меня хватило – отправить билеты Соне. И все… все, дальше - в забытье.

Проснувшись утром, я пришел к выводу, что приход Софии мне почудился. А потом увидел записку… И пакет из аптеки. Значит, она и впрямь была здесь.

Я машинально закинулся таблетками и уставился на исписанную мелким почерком бумажку. Зачем она приходила? Что это было? Визит вежливости? Или… Было бы лучше, если бы я хоть что-то запомнил из нашего разговора. Но ведь в памяти ни черта не осталось. Мои размышления прервал визит приставленного ко мне куратора. Я понятия не имел, что это за мужик, и какую должность он занимает в тех структурах, которые меня крепко удерживали за яйца. Но раз в неделю я отчитывался перед ним о своей работе. Он выслушивал мои скупые объяснения, качал головой и, как правило, говорил что-то вроде:

- Неплохо. Но нам нужен код.

- А мне нужна виза в Америку, – каждый раз зачем-то напоминал я. Может быть, опасаясь, что меня кинут и не выполнят свою часть сделки.

- Обязательно. После того, как вы взломаете код.

В то утро я по привычке качнул головой и, посчитав наш еженедельный отчет оконченным, пошатываясь, двинулся к душу.

- Тебе бы прилечь, Саша.

Я подумал, что это мне уж точно почудилось. Никогда раньше мы не говорили на отвлеченные темы. Тем более его не заботило мое самочувствие.

- Я в душ.

- У тебя жар.

- Я хочу помыться.

- Тогда, если ты не против, я задержусь, чтобы убедиться, что ты благополучно вернешься в постель.

Я не нашелся, что ответить, хотя присутствие постороннего мужчины в непосредственной близости от меня нервировало. Я помылся быстро. Выглянул из-за двери. Сергей Николаевич (так он мне представился) оторвался от телефона и, коротко кивнув, двинулся к. выходу.

- Когда мое дело пересмотрят?

- Скоро, Саша. Когда будет код.

Дверь закрылась. Я прислонился к стене горячим лбом. Может быть, это была и впрямь не самая удачная идея – помыться. А может, горячая вода ни при чем. И голова кругом от страха. Что меня кинут. Что все мечты о новой жизни, о мести… пойдут по пизде. Я никому больше в этой жизни не доверял.

Пока я так стоял, дверь снова открылась. Я резко выпрямился, думая, что это вернулся Сергей Николаевич, и не желая, чтобы он видел меня таким… слабым. Но на пороге стояла Соня. Ее жадный взгляд скользнул по моему телу. Или мне показалось. Чертовы глюки!

Она тоже ругала меня за то, что я принял душ. Потом втирала что-то насчет дружбы. Как будто правда думала, что это возможно. Как будто действительно верила, что я смогу с ней дружить, после всего, что у нас было. Быть цивилизованным. Так, значит, лекарства, жратва и гребанные цветы – это все к тому? Господи, мне, наверное, стоило быть благодарным, но вместо этого во мне волной поднималась ярость. Я смотрел на то, как Соня перемещается по моей тесной кухне, как наливает в щербатую тарелку суп, и понимал, что, во-первых, ей здесь совершенно не место, она создана для других интерьеров и жизни, а во-вторых, что никогда… никогда я не буду ей другом. Даже ради Этель. Особенно ради нее. А впрочем, кого я обманываю?!

Соня отступила. Я шагнул за ней. Оттеснил к стене и сделал то, что давно мне хотелось сделать. Я поцеловал её. Настойчиво толкнулся языком, впился в нижнюю губу, лизнул. И замер на секунду, оглушенный обрушившимися на меня воспоминаниями. Ее вкус… первое, что я почувствовал за эти дни болезни. Аромат ее тела, пробуждающий такой дикий голод, что… какая там, нахрен, цивилизованность? Я бы ее сожрал сейчас.

- Нет! – прохрипел, на мгновение отрываясь.

- Н-нет?

- Нет. Мы не будем друзьями. Никогда. Можешь даже не мечтать.

- П-почему? – ее взгляд растерян и затуманен. Зрачки расширены. Я прижался к ней бедрами. Даже плотное полотенце не могло скрыть моего огромного стояка. И я дал ей его почувствовать. Она застонала тоненько. Обреченно. Толкнулась навстречу. Будто не могла, хотя очень хотела, не сделать этого. Будто она меня желала не меньше… Хотя, как это было возможно?

- Вот поэтому, Соня… Вот поэтому. Я не хочу с тобой дружить. Не хочу…

- Чего же ты хочешь? – ее вело. И свой вопрос она задала мне не потому, что не знала на него ответа. А потому что хотела его услышать. Её это заводило. Че-е-ерт.

- Трахать тебя… Целовать. Засыпать с тобой, просыпаться. Смотреть на звезды. Ездить на океан. Хочу, чтобы все, о чем мы мечтали тогда, стало правдой.

Хочу, чтобы ты любила меня, как тогда. Хочу, чтобы ты смотрела на меня, как тогда. Хочу, чтобы в твои глаза вернулось восхищение мной. Чтобы оно вытеснило проклятую жалость. И чтобы тебе было не стыдно за те чувства, что ты испытываешь ко мне прямо сейчас. Потому что, мать его, это так унизительно!

Подумал и сам испугался. Того, что сказал. Но еще больше того, что так и не озвучил. Отскочил в сторону. Споткнулся, скованный каким-то нечеловеческим ужасом. Что может быть хуже, когда надежды нет? Огонь надежды…

- Й-я пойду… Извини, мне надо идти…

И мой ужас – отражением в ее глазах. Кислотой мне на раны. Я ведь видел, в каких предрассудках она погрязла. И ее страх видел. Понятный, в общем-то, мне страх. Она была права. Я изменился. Стал другим. Вот только между тем мной, и мной настоящим было кое-что общее. Мы оба, как оказалось, свихнулись на ней…

В тот день я много думал. Когда не спал, измочаленный то поднимающейся, то вновь спадающей температурой. Я задыхался… Но не от собравшейся в легких мокроты. А от понимания того, что упустил. От ярости на того, кто этому поспособствовал. Меня душила ненависть. И эти вопросы… вопросы, на которые не было ответов, и которые я в принципе запретил себе задавать – почему я?! Они вновь возникли на моем горизонте гиенами.

Она больше не приходила. Только звонила утром и вечером, справляясь о моем здоровье, а потом передавала трубку Этель, которая болтала без умолку. По этим звонкам я и определял, какое сейчас время суток. Потому что, когда я более-менее очухался, то вновь погрузился в работу и потерял счет времени. Кроме возни с кодом у меня были и другие дела. Связанные с собственным бизнесом. Думаете, в тюрьме невозможно заниматься бизнесом? Да бросьте. Я же айтишник. Самым сложным было порешать эти вопросы с начальником колонии. А дальше все завертелось само собой. Соглашение о выпуске ограниченных акций – классная штука и уникальная идея мотивации сотрудников, когда тебе тупо им нечем платить. Пообещай долю в уставном капитале, предоставь классную идею – и те будут пахать, как рабы на галерах. По факту из четырех лет, что мне пришлось отсидеть, я потерял лишь год. Первый год - он вообще самый сложный. Год, когда ты либо приспосабливаешься и учишься жить в новых условиях, либо ломаешься. Я выжил. И приспособился. Я сделал даже больше, чем это было возможно. Поначалу, конечно, присутствовал страх, что меня опять кинут. Ведь мою компанию снова пришлось регистрировать черт знает на кого… А потом понял, что даже если так и получится – ничего страшного не случится. Со мной останется опыт. В клетке для меня самым важным было понимать, что я все еще в деле.

Может быть, если бы я рассказал Соне о своем стартапе, она бы сумела взглянуть на меня по-другому? Я десятки раз задавался этим вопросом, с тех пор, как она от меня убежала. И тоненький голос во мне пищал – расскажи ей все, расскажи. Но я… тот новый я, которым я стал, не сломавшись – не мог этого сделать. Тот я хотел, чтобы она приняла меня любым. Без гроша в кармане. Без перспектив. Иррационально. Отключив голову. Тот я хотел, чтобы она полюбила меня безоглядно. Меньшего бы он не принял.