Волхв - Фаулз Джон Роберт - Страница 97

— Но сейчас-то мы в безопасности?

— Надеюсь. Но скоро мне надо идти.

— Сообщить в полицию ничего не стоит. Было бы желание.

— Это радует.

— Ну, а вы как думаете, что здесь на самом деле происходит?

Кислая улыбка.

— Я у вас о том же хотела спросить.

— На мой взгляд, в психиатрии он что-то смыслит.

— Он часами расспрашивает Жюли, когда вы уходите. Что вы говорили, как вели себя, как она вам врала… и тому подобное. Впечатление, его так и подмывает влезть в чужую шкуру — каждую подробность выпытывает.

— И гипнотизирует ее?

— Он нас обеих гипнотизировал — меня всего один раз. Такое немыслимое… вам тоже довелось?

— Да.

— А Жюли — не один. Чтоб тверже выучила роль. Биографию Лилии. А потом — повадки шизофреников, настоящий спецкурс.

— И под гипнозом выспрашивает?

— По правде — нет. Всякий раз печется, чтоб та, кого он не гипнотизирует, присутствовала на сеансе. Я сижу и слушаю, с начала до конца.

— И все-таки дело нечисто?

Снова замялась.

— Кое-что нас смущает. Момент соглядатайства, что ли. Кажется, он все подсматривает, как вы тут с ней кадритесь.

— Взглянула на меня. — Жюли вам рассказывала про сердца трех? — И по лицу моему догадалась, что нет. — Ну, расскажет еще. Завтра.

— Что за сердца трех?

— По первоначальному плану мне тоже полагалось вступить в игру.

— А дальше?

— Пусть она вам расскажет.

— Мы с вами…? — предположил я.

Помедлила.

— Он уже от этого отказался. С учетом того, как все повернулось. Но мы подозреваем, что первоначальный план он вообще не собирался выполнять. И потому непонятно, зачем я-то здесь болтаюсь.

— Подлость какая. Мы ж ему не пешки.

— Это ему лучше, чем вам, Николас, известно. Дело не в том, что ему надо поставить нас в тупик. Ему надо, чтоб мы сами его в тупик поставили. — Она улыбнулась и прошептала: — Кстати, я лично так и не решила, радоваться или плакать, что прежний план отменен.

— Позволите передать это вашей сестре?

Усмехнулась, отвела взгляд.

— Вы меня всерьез не принимайте.

— Я уж понял, что не стоит.

Сделала короткую паузу.

— У Жюли был очень тяжелый роман, Николас. Совсем недавно он закончился разрывом. Это одна из причин того, что она уехала из Англии.

— Как я ее понимаю!

— Да, вы должны понимать ее. Но я к тому, что ей и старых мучений достаточно.

— Я не собираюсь ее мучить.

Подалась вперед.

— У нее просто талант — цеплять не тех мужиков. Вас я не имею в виду, я вас почти не знаю. Но последнее ее достижение оптимизма не внушает. — И добавила: — У меня одна мысль: во что бы то ни стало ее уберечь.

— От меня ее беречь не требуется.

— Беда в том, что она всю жизнь ищет поэзии, страсти, отзывчивости — всей этой романтической дребедени. Мой рацион не в пример грубее.

— Проза и пудинг?

— Я не жду, что у красивого мужчины и душа будет красивая.

Она произнесла это с тоскливой горечью, какая пришлась мне по вкусу. Я исподтишка взглянул на ее профиль и на миг вообразил иной спектакль, где их роли схожи, где обе, и темная и светлая, принадлежат мне одному; скабрезные новеллы Возрождения, где девушки меняются местами, пока не наступит рассвет. Я представил, что в будущем, ладно, так и быть, я женюсь на Жюли, но не менее привлекательная и абсолютно не похожая на нее свояченица присутствует в нашей семейной жизни, пусть всего лишь в качестве эффектного контраста. Близнецы — всегда оттенки, соблазны, диффузия двух «я»; тела и души, отражающиеся друг в друге, неразделимые.

— Мне пора, — шепнула она.

— Успокоил я вас?

— Вы были на высоте.

— Можно проводить вас до места, где вы прячетесь?

— Внутрь вам нельзя.

— Хорошо. Но мне тоже не мешает успокоиться. Замялась.

— Только обещайте повернуть назад, как только я попрошу.

— Согласен.

Мы поднялись и направились туда, где высился в свете звезд Посейдон. И лишь поравнявшись со статуей, поняли, что не одни в урочище. Замерли. Ярдах в двадцати пяти, из-за кустарника, росшего по нижнему, обращенному к морю краю поляны, выступила белая фигура. Говорили мы слишком тихо, чтобы быть услышанными на таком расстоянии, но все-таки растерялись.

— Черт бы его подрал, — прошептала Джун.

— Кто это?

Она схватила меня за руку и потянула назад.

— Наш обожаемый надзиратель. Оставайтесь на месте. Дальше я пойду одна.

Обернувшись, я всмотрелся пристальней: человек в белом халате врача, как бы санитар, на лице — темная маска, черты которой невозможно различить. Джун сжала мне пальцы и уставилась в глаза таким же серьезным взглядом, как ее сестра.

— Я вам верю. И вы нам верьте, прошу вас.

— Что теперь будет?

— Не знаю. Не вступайте в пререкания. Просто возвращайтесь в дом.

Подалась вперед, притянула меня к себе, чмокнула в щеку. И устремилась к белому халату. Выждав, пока она подойдет к нему вплотную, я последовал за ней. Человек молча посторонился, пропуская ее в лесную тьму, но затем опять загородил собою брешь в кустарнике. Вздрогнув куда сильнее, чем в тот миг, когда впервые заметил его, вблизи я понял, что маски на нем нет. Это был негр: крупный, высокий, лет на пять старше меня. Он бесстрастно наблюдал за мной. Меж нами осталось шагов десять. Он выбросил руки в стороны, предостерегая: проход закрыт. Кожа его была светлее, чем у большинства негров, лицо гладкое, внимательные глаза, блестящие, как у зверя, механически фиксировали каждое мое движение. Он стоял грузно, но напряженно, точно атлет или боксер.

— В шакальей маске ты гораздо красивее, — сказал я, остановившись.

Он не шевельнулся. Но из-за его плеча возникло лицо Джун, встревоженное, умоляющее.

— Николас! Возвращайтесь в дом. Пожалуйста. — Я вновь уставился на негра. — Он не может говорить. Он немой, — сказала она.

— А я думал, черные евнухи вымерли вместе с Оттоманской империей.

В лице его ничто не дрогнуло, мне почудилось даже, что он не понял моих слов. Но тут он сложил руки на груди и расставил ноги шире. Под халатом виднелась водолазка. Ясно было, что он ожидает моего нападения, и я с трудом удержался, чтобы не броситься на него.

Пусть решает Джун. Я взглянул на нее.