Новые соседи (СИ) - Привалов Владимир - Страница 35

Грудь отца едва-едва приподнялась в неглубоком вздохе, и Олтер едва не разрыдался от облегчения.

«Жив!»

Оли подполз к отцу. Обнаженный торс покрыт старыми шрамами, а следы вчерашних страшных ранений покрылись наплывами багровых рубцов. Не может быть! Тумма вытащил стрелы вечером, а сегодня раны уже затянулись!

— Милостивая туомиллманаква сильна, — прогудел Тумма. — Помогла, и тело господина исцелилось…

— Но почему… почему он как мертвый? — прошептал мальчик, разглядывая бледное восковое лицо отца. Нос заострился, щеки впали. Под глазами синева.

В ногах Рокона завозился Кайхур. Высунул мордочку, приподнял поломанное ухо. Глянул с укоризной и запрыгнул мальчику на колени. Оли не удержался и упал на спину. Так он ослаб… Кайхур утвердился на груди хозяина и принялся вылизывать лицо.

— Кайхур! Фу, вонючка! — Олтер скинул щенка. Вскочил на ноги… Надо же… Сила! Сила вернулась! Перевел взгляд на отца… Теплые угли мерцали приглушенным светом. И дар! Дар вернулся.

— Оунманастри силен, — пробасил Тумма. — И Лоно сильно.

— Прости, малыш, — Оли погладил щенка. Кайхур прихватил палец и тут же отпустил. Не обиделся…

Послышался шорох. Страшась войти и потревожить покой раненого владыки, на границе пещеры переминались ближники и болары. И Бареан, Наула, Наум, архогский сирота рядом. Остах растолкал воинов. Выглядел дядька ужасно — едва ли краше Рокона.

— Как он? — прокаркал наставник. — Что с даном?

— Господин жив, — ответил Тумма.

Воины радостно зашумели, но Остах поднял руку.

— Мать Предков помогла Тумме. Раны отца затянулись, но огонь жизни не возгорелся, — пояснил наследник и пристукнул ладонью. — Я хотел помочь, но нельзя… Не пускают.

— Кровь данов, — кивнул Остах. — Я понял.

— Я велел Тумме забрать мой огонь и отдать отцу…

— Нельзя, — отозвался великан. — Манатри оу, Олтер.

— Неужели всё? — прошептал Оли и слезы покатились из глаз. Плакать нельзя: смотрели воины, и Бареан, и Наула… Но слезы не просили разрешения, катились и катились по щекам.

— Не всё, — качнул головой черный лекарь. Он бережно отодвинул голову правителя, переложив на скатку. Накрыл Рокона буркой.

— Не всё, — Тумма поднялся во весь рост. Голос пронесся по пещере, многократно усиливаясь. — Я молился, и Милостивая туомиллманаква дозволила, — торжественно произнес великан и снял повязку, явив миру уродливый шрам и пустую глазницу. Опоясал перевязью бедра, приладил тесаки…

— Возьму огни врагов. Отдам вождю!

Остах нахмурился и почесал макушку. Глянул на улыбающегося Оли.

— Тумма дождется ночи, войдет во вражеский лагерь, перережет кучу имперцев и возьмет их жизни! А потом вернется и оживит отца!

— Милостивая туомиллманаква повелела, — Тумма направился к выходу, и воины поспешно расступились перед колдуном.

Победа в битве у скошенной горы стоила больших потерь. Легкораненых перевязали и отправили отсыпаться. Женщины затворились в большом доме, врачуя и омывая священной водой тяжелораненых. Пало полсотни воинов. Проклятый камнемет сгубил нескольких боларов и подручных-воров, а в сече полегло немало горцев. Ладные доспехи Старой Империи выручили. Если бы не они — потерь было бы куда больше.

Убитых имперцев не считали. Чужаков ободрали до нитки и скинули со скалы. Не успевшие к бою горцы жаждали крови, грозились напасть на вражеский лагерь. Остах в горячке едва не отрубил парочку голов, выбивая дурь из смутьянов. Самоуправство рыбоеда разозлило дорча, и дело чуть не дошло до беды, но Колид и Миридик подоспели вовремя. Воры стояли в сторонке, поглядывая на взбешенного «ночного главу», и держали рот на замке. Они бы и рады поскорей убраться с чужой войны, но как?

Горячим бойцам все же пришлось позвенеть железом. Ночью спустились вниз, подобрать оружие и доспехи павших, и в темноте столкнулись с имперцами, которые занимались тем же … Крепость бронзовых доспехов вновь выручила: вырезав отряд захватчиков, под крики и топот копыт в последний миг охотнички за добычей улизнули.

Закатное солнце опустилось за горы. В вечернем сумраке посреди вчерашнего поля боя Тумма танцевал диковинный танец. Завывал пронизывающий ветер, но на гиганте виднелись лишь мягкие сапоги и короткие штаны. Взмахивая тесаками и притопывая, Тумма с закрытыми глазами кружился по кругу, напевая на родном языке. Песнь великана спорила с ветром, а горцы и болары молчаливо жались у склона.

Оли скрестил ноги на краю обрыва и глядел, как в Тумме разгорается ветвистое белое пламя. Песнь стихла, Тумма прошествовал мимо и скользнул в ночь по неприметной веревочной лесенке.

«Как там Наула? — всплыла не к месту глупая мысль. — Не весела нынче дочь Наместника, не весела!.. Тяжко избалованной девице посреди дыма, немытых горцев и вонючей овчины».

Вдали раздался тонкий крик. Оли встряхнулся, потянулся вперед, устремляясь чудесным даром во вражеский лагерь. Крик всё длился и длился, полный ужаса и невыносимой боли. Стоило ему оборваться и перед внутренним взором дваждырожденного возник робкий огонек свечи. Раздался еще один булькающий вопль, тут же оборвался, а следом послушно вспыхнула следующая свеча. Вопли и крики следовали один за другим, иногда сливаясь в предсмертном хрипе.

Лагерь имперцев ожил, загудел. Заволновались воины позади: уже и они расслышали поднявшийся гомон и звон железа, отрывистые команды. В ночи метались факела, вспыхивали костры. Олтер видел иное. Он во все глаза смотрел, как оранжевый шар из сплетенных огненных нитей катится среди скал. Тумма возвращался. Лекарь шел тяжело, словно тащил перед собой полную бочку воды, из которой не имел права выплеснуть ни капли. Ярящееся плененное пламя билось в нем, как в клетке.

Воины зашептали охранные заклятья. Перед ними возникла созданная из беспроглядного мрака тень, с ног до головы залитая кровью. Болары и горцы расступились перед колдуном и двинулись следом.

Олтер напоследок обратился даром дваждырожденного к растревоженному лагерю. Вслушался.

— Это горские духи! Духи мстят!

— Дух мщенья! За Архогу!

— Круглоглазый убийца! Одним только взглядом своим убивает!

— Дорожники с арзратцами над селом покуражились, а подыхать нам?

— Пагот нас оставил! В бою сколько сгубили… теперь еще и духи…

Довольный услышанным, Олтер вприпрыжку кинулся к пещере.

Надежды остались пустыми чаяниями, а исцеления не произошло. Сверкающий огнепад отнятых жизней пролился на угли и впитался без остатка. Ничего не изменилось: все то же ровное, едва заметное мерцанье. Ни один мускул не дрогнул на безжизненном лице правителя.

Тумма покачнулся и сполз по стене пещеры.

— Что? — нетерпеливо спросил Остах.

— Великий воин… — прошептал Тумма, укладываясь среди камней. — Большая жизнь… Маленьким жизням не вернуть большой… — Тумма замолчал.

— А большая!? Большая жизнь вернет отца? — воскликнул Оли, но не дождался ответа. Грудь великана мерно вздымалась, он провалился в глубокий беспробудный сон.

Горцы зароптали.

— А ну, прочь отсюда! — шикнул Остах. Наставник глянул на измученного мальчика, сидящего в изголовье отца. — Идем, Оли. Нужно поспать…

— Нет… — мотнул головой наследник. — Ты иди, иди, а я … побуду рядом. Скажи — а я лежал здесь же?

Остах поднял светильник повыше, огляделся.

— А и верно, Оли… Точнехонько. Вот на этом камешке я и бедовал рядышком с тобой.

— Так я и думал, наставник. Ты ступай, отдохни. Ступай.

Задумчивый Остах послушался. Пещера погрузилась во мрак. Олтер посмотрел на отца. Плотно сжатые губы, три глубокие морщины на переносице, ранняя седина в волосах. Тело правителя неподвижно, но глаза вращаются под сомкнутыми веками.

«В каких краях скитается твой дух, дан Рокон? Какие виденья посещают тебя в священном Лоне Матери?»

Вокруг ласково журчала вода. Дан Рокон, повелитель и защитник алайнов, дворча, дорча, дремнов, гверхов, гворча, квельгов, терскелов, плыл по течению горной реки, глядя в безбрежное небо, и не мог пошевелиться. Руки сложены на груди, ноги сведены вместе. Дану только и оставалось, что провожать глазами уходящие вдаль лесные склоны.