Чудеса на седьмом этаже (СИ) - Гриин Эппле - Страница 14

«Что в имени тебе моем, прекрасный небожитель? Ты ждешь, что я уйду, но я останусь. Только на мгновение. Меня чарует взор, мне дорога твоя улыбка, в меня вдохнул ты жизнь, о, маг и чародей… Постой, мой призрак, подожди, услышать смех хочу волшебный, сыграй на лире, и я покорно голову склоню перед твоим талантом. Твой лик суров, тебе мое присутствие лишь в тягость, но я уйду. Клянусь, уйду и больше докучать не стану, ты только подари мне час блаженства, тогда я воспарю, и этим мигом буду жизнь в своих таких простых воспоминаниях. Ты бог искусства Аполлон, ты гений, вечности синоним. Я ноль, земная пустота, без формы и без содержания. Так забери меня скорей, впитай в себя и уничтожь. Зачем нужна сама себе я?»

Кому же были посвящены эти почти стихотворные строки в дневнике, какой очередной химере? Не помню. Но в них была вся я. Готовность идеализировать выбранную избалованным воображением жертву, превратить ее в идол для поклонения. Отдать свое «я» взамен нескольких мгновений счастья и пару ничего не значащих поцелуев. Меня это устраивало. Без постоянного чувства влюбленности в неясного избранника мое существование теряло обоснованность, поступки лишались смысла, исчезала потребность в исполнении придуманной мною роли в непрекращающемся спектакле. Приходилось быть собой. А это скучно.

С возрастом все изменилось. Романтизм должен был уступить реализму.

Горько разрушать воздушный замок призрачной мечты, но жить в нем тоже невозможно. Действительность окружающая не даст. Заест. И не подавится. Подавишься ты. Своими же мечтами.

Главное не просто подобрать вовремя правильные, нужные слова, но еще их отважиться произнести, переборов, возможно, свою гордость или глупость, тут уж с какой стороны посмотреть.

Мы не смогли найти друг для друга душеспасительных, точных и единственных слов прощения, оставшись каждый в своем отчаянии. Не прошло и пяти минут, как вместо нашей общей судьбы образовались две параллельные, не соприкасающиеся друг с другом линии одиночества.

Порой я пытаюсь в своем уставшем от бесплодных мечтаний воображении смоделировать иную ситуацию, в которой ты во всем виноват, и я могу свалить вину нашего расставания на тебя. Но, увы! Ты не флиртовал с другими девушками, никогда не повышал на меня голоса, уважал мои интересы, любил меня… Как свою самую необходимую привычку. Я, кажется, тоже. Наверное, отсутствие похороненной где-то глубоко в душе романтики нас и сгубило.

Неприятный, горьковатый привкус того последнего разговора, когда мы наговорили друг другу множество злых, несправедливых слов, я до сих пор чувствую на кончике языка. Он мешает мне просто обо всем забыть.

Вечер. Душно. Я вышла на балкон. В руках зажигалка. Щелк. Огонь. Щелк. Огонь. Завораживает. Достаю припасенную именно на такой случай сигарету. Прикуриваю. Где-то прогрохотало, и сверкнула молния, осветив на мгновение пустырь. На улице ни души. Обстановка напоминает экспозицию третьесортного фильма ужасов. Впрочем, она сейчас под стать моему алкогольно-меланхолическому настроению.

Начинается дождь. Огромные капли разбиваются о задыхающийся асфальт сотнями брызг. Тусклый свет фонарей раскраивает темноту ночи. Выпускаю дым в пространство свежего грозового воздуха. Грызу мизинец левой руки. Думаю о тебе. О них. О разных людях. Из комнаты доносится музыка. Чей-то голос из динамиков сообщает о том, что осталась 31 секунда. Пытаюсь понять, почему именно 31, но мысли напоминают мне некую размягченную, вязкую, липкую массу.

Хочется с кем-нибудь поговорить, тем более, сигарета подошла к своему логическому концу. Выкидываю бычок. Приятно кружится голова. В какой-то момент времени мне начинает казаться, что я сейчас войду в комнату, подойду к телефону, наберу нужный номер и услышу твой заспанный голос. Да, в два часа ночи ты бы уже спал. Простая и одновременно невыполнимая операция. И вот мне приходит в голову одна-единственная, почти трезвая и ясная мысль: а вдруг тебя вообще не было?

Я остаюсь стоять на балконе, вытирая одинокую, заблудившуюся слезу. Что ж, ты уехал искать лучшей жизни. Скатертью дорога.

Мы рассматривали картинки в детском журнале. Забавные рисунки со смешными рожицами и добрыми, наивными подписями. Я смеялась почти над всеми, а ты недоуменно поглядывал на меня и только задумчиво качал головой.

— Ты еще такой ребенок, — услышала я твое бормотание.

— Ну и что? — удивилась я. — Куда торопиться с взрослой жизнью?

Неожиданно ты ткнул пальцем в какую-то картинку и произнес:

— Вот ты. Вот такая ты на самом деле.

С журнальной страницы на меня смотрела маленькая, испуганная девчушка с вздернутым носиком и двумя торчащими косичками. Она нерешительно разглядывала свое будущее, не зная, какая дорога принадлежит ей.

— Остался последний семестр и все, — неожиданно вырвалось у меня. Я помешиваю глинтвейн, наблюдая за плавающими в стакане кусочками лимона.

Разговор затих — возникает недоуменная пауза.

— Ты чего это? — спрашивает Ульяна.

— Да так, — пожимаю плечами. — Закончим университет, отгуляем выпускные, а дальше — разбежимся кто куда. Другие компании, новые друзья…

— Давайте сейчас об этом не будем думать. Мы же конец семестра хотели отметить, — бросает неуверенно Надя.

— А, по-моему, за нашу дружбу стоит выпить, — предлагает Наташа, — чтобы мы и после универа продолжали общаться, а?

Мы традиционно чокаемся стаканами с привычным для зимнего времени напитком. Но каждая из нас в глубине души уже знает: еще полгода, и нити, связывающие нас, постепенно перетрутся, не выдержав натяжения времени. Общность интересов исчезнет, и все мы будем вовлечены в поток жизни, где друг для друга не останется места.

— О! Я анекдот вспомнила, — восклицает Надя, прервав ненужное, пугающее молчание.

Шумный, полный ненормального, истерического хохота разговор вспыхивает с новой силой. Я чувствую, что именно сейчас и здесь, в тесном пространстве Надиной кухни, мы все еще одно целое, а что будет потом — неважно. Видимо, обжигающий глинтвейн оказал прогревающее сознание действие, и окружающая действительность начала незаметно розоветь.

Точно не помню, в какой именно момент хронологичность событий начала от меня ускользать: то ли после твердо принятого решения напиться до потери сознательности, то ли после возникшей на столе, словно по мановению волшебной палочки, пятой бутылки красного вина. Впечатления и воспоминания от проведенного вечера, плавно перетекшего в ночь, напоминают собой разорванный, лишенный запятых и точек текст постмодерниста, страдающего отсутствием гармонии в своем мироощущении. Фрагменты, несвязные картины, сменяющиеся в темпе вальса фоны, обрывки разговоров и куски нелепых мелодий.

Кажется, все началось с того, что я позвонила домой и заявила бодрым голосом, что останусь ночевать у Нади, так как нам очень весело и домой ехать не хочется. И положила трубку, не успев выслушать возражения мамы.

…идет снег. В ушах стоит оглушительный визг. Ульяна голосует на дороге. Мы кидаемся снежками, то и дело попадая в проходящих мимо людей. «Дуры великовозрастные», — ругнулся проходивший мимо уставший от жизни дедок.

…неон. Мелькающие вокруг лица, которые выхватывает из интимной темноты танцпола стробоскоп. Я вижу перед собой только дергающуюся под однообразную, неживую музыку Наташу с застывшей, бессмысленной улыбкой. И знаю, что выгляжу так же нелепо, как и она, и все эти бьющиеся в едином ритуальном танце люди.

За столиком сидят Ульяна и Надя в компании богатеньких недорослей и пьют текилу. От их вида меня начинает тошнить.

Сижу в холле одна и слушаю, как наверху звучит та самая песня. Мне становится горько от мысли, что я слышу ее. Закрываю на секунду глаза и теряю связь времен… Я снова танцую с тобой, прижавшись к тебе всем телом, и шепчу нежные непристойности, едва касаясь губами твоего уха. Ты смущен, но не растерян. Ты удивлен, что я могу быть и такой. Но тебе это нравится…

Кто-то меня сильно встряхивает. В следующее мгновение вижу перед собой Ульяну. Понимаю, что та самая песня уже давно не звучит, тот первый наш танец был почти три года назад, а я сплю, сидя в холле модного клуба.