Королева мрака - Фейст (Фэйст) Рэймонд Элиас - Страница 4

- Отныне он - твой щит; всегда прислушивайся к его словам, ибо пренебрегать своим щитоносцем - это все равно что вступить в бой с рукой, привязанной к телу, слепым на один глаз и глухим на одно ухо.

Джатук кивнул, соглашаясь. С этой минуты Монис получил высочайшую привилегию, которая только может быть дарована простолюдину: право высказывать свое мнение, не опасаясь кары.

Монис отсалютовал, ударив себя по левому плечу кулаком правой руки.

- Ша-шахан! - воскликнул он, затем опустил голову в знак почтения повиновения своему владыке.

- Кто охраняет твой стол?

- Чайга, товарищ по рождению, - ответил Джатук. Джарва одобрил и этого. Вылупившиеся почти одновременно, в одних и тех же яслях, эти трое знали друг друга так же хорошо, как каждый знал самого себя, и такая связь была сильнее любой другой.

- Ты снимешь доспехи, ты сложишь оружие, ты будешь стоять за спиной.

Быть виночерпием - высокая честь, но она не лишена привкуса горечи, ибо любому воину тяжело отказываться от участия в битвах.

- Оберегай своего господина от предательской руки и от коварного слова, нашептанного во время хмельной беседы ложными друзьями.

Чайга отсалютовал. Как и Монис, теперь он был волен говорить со своим господином свободно, не боясь наказания, поскольку виночерпий давал обет защищать Джатука всеми способами, так же как и воин, скачущий подле щита джа-шахана.

Затем Джарва повернулся к своему хранителю знания. Тот стоял в стороне, окруженный несколькими прислужниками.

- Кто из твоих людей самый способный?

- Шейду. Он помнит все.

Обращаясь к молодому воину-жрецу, Джарва сказал:

- Тогда прими письмена и реликвии, ибо отныне ты - главный хранитель веры и знаний нашего народа.

Глаза прислужника расширились, когда его наставник передал ему древние дощечки с письменами и большие связки пергаментов; чернила на пергаменте от времени выцвели почти до белизны. Теперь на Шейду легла ответственность за сохранность записей и изустных преданий, а также за неизменность их толкований: он должен был держать в памяти тысячи слов на каждое слово, дошедшее из глубин древности.

Джарва сказал, обращаясь ко всем:

- Те, кто верно служил мне с самого начала, слушайте мое последнее повеление. Скоро враг нападет, и никто из нас не останется в живых. Мы все погибнем. Пропойте же песню смерти и знайте, что ваши имена останутся жить в памяти ваших детей в далеком мире под чужим небом. Я не знаю, смогут ли их песни преодолеть пустоту и поддержать память нашего Небесного Орида, или им придется в этом чужом мире дать начало новому, но, когда демоны придут, пусть каждый воин умрет с мыслью, что плоть от нашей плоти останется жить в далеком краю. - Какие бы чувства ни испытывал ша-шахан в эти минуты, они были скрыты под непроницаемой маской. - Джатук, останься со мной. Остальные - по местам. - Змеиному жрецу он сказал:

- Ступай туда, где будешь творить свое колдовство, и знай, что если ты обманул мой народ, моя тень вырвется из любой преисподней, пересечет любую бездну и настигнет тебя, даже если погоня займет тысячи лет. Жрец поклонился и прошипел:

- Господин, моя жизнь и честь принадлежат тебе. Я остаюсь, чтобы присоединить свои слабые силы к твоему арьергарду. Этим я надеюсь выразить уважение моего народа и наше искреннее желание дать убежище сааурам, которые во многом столь похожи на нас, на нашей родине.

Если сей жест самопожертвования и произвел впечатление на Джарву, ша-шахан ничем этого не показал. Он вышел из шатра, сделав знак сыну следовать за собой. Поднявшись на вершину холма, они посмотрели вниз, на далекий город, превращенный демонами в подобие ада. Темноту пронзали леденящие душу вопли, которые не в состоянии издать ни один смертный, и юный вождь с трудом подавил стремление отвернуться.

- Джатук, завтра в это время, где-то в далеком мире, ты станешь ша-шаханом Сааура.

Юноша знал, что это правда, как бы сильно он ни желал иного исхода. Он воздержался от притворных протестов.

- Я не доверяю змеиным жрецам, - Джарва понизил голос. - Может показаться, что они похожи на нас, но никогда не забывай - у них холодная кровь. Они лишены чувств и не знают привязанностей, а язык их раздвоен. Вспомни веду о последнем визите змей к нам и помни легенды о вероломстве после того, как Матерь всех сущих дала жизнь теплокровным и холоднокровным.

- Отец.

Огрубевшими от меча пальцами Джарва крепко стиснул плечо сына и, почувствовав, как напряглись под рукой крепкие молодые мускулы, ощутил слабый проблеск надежды.

- Я дал клятву, хотя выполнять эту клятву придется тебе. Не опозорь своих предков и свой народ - но сохраняй бдительность и остерегайся предательства. Я поклялся, что саауры будут служить змеям, пока не сменится одно поколение: по их счету это тридцать лет. Но помни: если змеи первыми нарушат уговор, ты волен поступать так, как сочтешь нужным.

Джарва снял руку с плеча сына и сделал Кэйбе знак приблизиться. Щитоносец подал ша-шахану его великолепный, но весь измятый в боях шлем, а стременной подвел свежего коня. Огромные табуны погибли, а из оставшихся лошадей лучших нужно было отдать тем, кто уйдет сквозь портал. Ша-шахану и его воинам приходилось довольствоваться тем, что есть. Конь был приземист, от силы девятнадцати ладоней в холке, и едва ли достаточно сильный, чтобы выдержать вес одетого в доспехи ша-шахана. “Не важно, - подумал Джарва. - Бой будет коротким”.

За спиной у них, на востоке, раздался оглушительный треск, и ночь озарилась вспышками тысяч молний; мгновением позже прогремел раскат грома. Все повернулись и увидели в небе мерцание.

- Путь открыт, - произнес Джарва. Змеиный жрец торопливо вышел вперед и указал куда-то вниз.

- Господин, взгляни!

Джарва повернулся и посмотрел на запад. На фоне далекого зарева отчетливо выделялись крошечные фигурки, летящие в сторону плато. Увы, Джарва отлично понимал, что они кажутся маленькими только благодаря расстоянию. На самом деле демоны были ростом со взрослого сааура, а некоторые из них, особенно летучие, - еще крупнее. Скоро шелест кожистых крыльев разорвет воздух подобно свисту бича, а темнота наполнится воплями, способными свести с ума самого здравомыслящего воина. Бросив быстрый взгляд на собственные руки - не дрожат ли, - Джарва обратился к сыну: