Мальчики с бантиками - Пикуль Валентин Саввич - Страница 1

Валентин Пикуль

МАЛЬЧИКИ С БАНТИКАМИ

Повесть

ОТ АВТОРА

Юность… Она была тревожной, как порыв ветра, ударивший в откинутое крыло паруса.

Эта книга и посвящается юности — нелегкой юности поколения, к которому я имею честь принадлежать.

Тогда было суровое время жертв, и мы были готовы жертвовать. Многие из нас тогда же ступили на палубы боевых кораблей.

Эту повесть составляют подлинные события. Но имена героев, как и названия некоторых кораблей, я сознательно изменил. А возможные совпадения — чистая случайность.

Технические и специальные термины я умышленно упростил, дабы не утомлять моего читателя.

РАЗГОВОР ПЕРВЫЙ

Еще ни разу в жизни я не видел ни одного юнги…

Я проштудировал четыре тома «Педагогической энциклопедии», безуспешно отыскивая в ней хотя бы намек на юнг. Энциклопедия добросовестно перечисляла все школы нашей страны — передового опыта и фабрично-заводские, не были забыты даже уникальные школы для поздно оглохших и слабо видящих от рождения.

Но нигде не была упомянута «Школа Юнг ВМФ» — Военно-Морского Флота…

Размышляя над этим казусом, я спешил на свидание с Саввой Яковлевичем Огурцовым.

Двери квартиры открыл не моряк, а человек в кителе служащего Аэрофлота.

— Простите, я, кажется, не туда лопал. Мне нужен юнга Огурцов… Вернее, — поправился, — бывший юнга Огурцов!

— Проходите, — последовал краткий ответ.

Огурцов провел меня в свой кабинет, где ничто не напоминало о прошлом хозяина.

Большая библиотека говорила о любви Огурцова к русской истории. У меня глаза разбежались при виде книг, о существовании которых я даже не подозревал. А на столе я заметил дичайшее разнообразие вещей, тоже никак не определявших склонности хозяина к морю.

Лежала стопка книг по тропической медицине. В банке из-под сметаны покоилась жухлая трава, сорванная на поле Куликовом (это я выяснил уже потом). Тут же валялся молоток с гвоздями. А под лампой грелся холеный котище — черный, а глаза с желтизною.

— Итак, я к вашим услугам, — нелюбезно буркнул Огурцов.

Выслушав меня, он задумчиво погладил кота.

— Вы хотите написать книгу о юнгах? Но это почти невозможно. Школа Юнг лежит ныне в руинах, а литературы о ней нет. Из славной летописи флота выпала целая страница, и этого никто даже не заметил. Печально!

— Но мне думается, — отвечал я Огурцову, — вы поможете мне. Вспомните. Подскажете. А кое-что, поверьте, я уже сам знаю…

Савва Яковлевич недоверчиво хмыкнул:

— Что же вы можете знать о юнгах? Сейчас все это уже история.

— Знаю! Например, мне известен даже такой факт, что вы попали на эсминцы, почти не владея одной рукой…

Хозяин сурово нахмурился:

— Да. Было со мною такое. А теперь… Смотрите!

Взял молоток и до самой шляпки засадил в стол гвоздище. Только сейчас я заметил, что стол у Огурцова был необычным.

Грубо сколоченный из толстых досок, он скорее напоминал верстак.

— Очень удобно, — сказал Огурцов, отбрасывая молоток. — Такой стол можно очистить двумя взмахами рубанка. Терпеть не могу помешанных на лакированной мебели. Как правило, за такими столами сидят бездельники, которые не способны думать о работе. Они озабочены только одной трясогузочной мыслишкой — как бы не капнуть на полиранс, как бы не оцарапать его запонкой. А стол, — упоенно заключил Огурцов, — это не украшение жилища, а прекрасный плацдарм для распределения труда и мыслей…

Удары молотка не понравились коту, и он, недовольно фыркнув, спрыгнул со стола. Я раскрыл свой блокнот.

— Может, расскажете, Савва Яковлевич, как же все начиналось в вашей жизни? Что привело вас к морю? И как вы попали на флот?

— Самые простые вопросы — самые сложные. Мне трудно ответить вам в двух словах. Вообще-то, — призадумался Огурцов, — море и корабли я любил с детства. А кто их не любит? Во Дворце пионеров учился в кружке «Юный моряк». Помню, даже значок носил… голубенький такой. Тогда выдавали их. Не знаю, как сейчас. Конечно, мечтал о дальних странствиях. А кто о них не мечтает? Однако не забывайте, что ненависть к врагу у меня в душе воспиталась не по газетам. Так что помимо морской романтики было еще и великое желание воевать. А началось все с колеса…

— С какого колеса?

— С самого обыкновенного. С колеса товарного вагона на станции Вологда-сортировочная. Да, именно с этого проклятого колеса и началась моя зрелая жизнь. С той поры прошло уже тридцать лет, а это колесо иногда еще накатывается на меня по ночам…

— Что ж, вот и название первой части. «Колесо»!

Огурцов сразу остудил мой горячий восторг:

— Заранее условимся, что каждую часть вашей книги я буду завершать своим очерком. Вроде эпилога. Моряки пишут худо, но довольно искренно, — это заметил еще Крузенштерн.

На прощанье я сказал:

— Возникли два мучительных вопроса…

— Заранее догадываюсь, о чем вы спросите. Вы увидели на столе книги по тропической медицине. Но человек должен много знать, а я… самоучка. Затем, вы хотели спросить, почему я в этом кителе. Нет, я не летчик. Моя специальность — компасы. Я служу на аэродроме компасным мастером.

— А какие компасы на самолетах?

— Принцип прежний, проверенный — гироскопический. Ну, а что такое гироскоп, вы еще узнаете от меня. Вам необходимо это знать, иначе с книжкою у вас ничего не получится… Всего вам доброго. До свидания!

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

КОЛЕСО

Ближе к ночи эшелон с эвакуированными из Ленинграда втиснулся в неразбериху путей на сортировочной станции Вологда. Город уже спал, и только вокзал еще бурлил насыщенной заботами жизнью — жизнью военного времени. Жесткие графики вдруг срывали с места стылые эшелоны, раздвигали стрелки перед молчаливыми составами, что укатывали в строгую весну года тысяча девятьсот сорок второго — года героического!

Кто-то сказал, что ленинградцев в Вологде кормят по разовому талончику. Бесплатно и без карточек. А столовая для эвакуированных из Ленинграда работает в городе даже по ночам.

В мерцающем свете путевых фонарей по-весеннему тяжелел грязный, истоптанный снег. Сыро было и зябко. Закутанный в платок своей бабушки, Савка на себе вытащил мать из теплушки на зашлакованную насыпь.

Идти было трудно, мать часто опускалась на землю. Савка поднимал ее и тащил дальше, окликая редких прохожих:

— Эй, где здесь блокадников кормят по разовому?

Был уже второй час ночи, когда они, изможденные и усталые от поисков, окунулись в теплую благодать барака, над дверями которого висела надпись: «Питательный пункт № 3».