Я помню...
(Автобиографические записки и воспоминания) - Фигуровский Николай Александрович - Страница 116

Я не осмелился спросить, кто он такой, и только часа через два узнал, что это — новый командующий армией генерал Василий Иванович Чуйков46. Тогда эта фамилия ничего особенного не говорила о себе. Мы узнали лишь, что он недавно вернулся из Китая, где был советником у Чан Кай Ши.

С назначением В.И.Чуйкова командармом у нас все переменилось. Новый командарм энергично взялся за обучение и сколачивание штаба. Начались штабные ученья, посыпались задания и приказы. С наступлением весны начались полевые учения в районах к югу от Тулы. Пришлось работать на полную катушку и мне, и моим помощникам. Затем мы перебазировались в Сталиногорск (теперь — Новомосковск) в район известного химического комбината. Здесь я сделал одну грубую ошибку, стоившую мне неприятностей. В одном из армейских учений с участием всех наших дивизий я, как и все, реагировал на приказы и распоряжения командарма соответствующими документами и распоряжениями. Все они, за исключением указаний частям, передававшихся по армейской связи, я сдавал начальнику штаба (вместо того, чтобы отдавать непосредственно командарму, которому я подчинялся). Работал я много и думаю, что за 3 или 4 дня учений составлялась цельная папка. Получилось так, что начальник штаба не обращал никакого внимания на мою документацию и складывал в папку, даже не ознакомившись с нею. И вот разбор учения. В клубе Сталиногорского комбината собрались все командиры штабов армии и дивизий, командиры полков и отдельных частей. Чуйков подробно разобрал и покритиковал действия командиров соединений и частей, штабов и штаба армии. Когда он говорил о работе отдельных командиров, соответствующее лицо вставало и слушало стоя. Дошла очередь и до меня. К моему глубокому удивлению, он сказал, что за все дни учения я не написал ни одного документа, не сделал ни одного отчета, проявив себя полным лентяем. Выслушав такую оценку, я был потрясен и даже растерялся.

Как только закончился разбор, я пошел к начальнику штаба, спросил о том, докладывал ли он Чуйкову мою документацию. Он сказал, что в сутолоке он совершенно забыл об этом. Я взял у него всю папку с моими документами и отправился к В.И.Чуйкову. Я выложил перед ним все документы и доложил, что по мере развертывания учения я все их своевременно передавал начальнику штаба, а он мне признался, что в сутолоке забыл о них. Чуйков спросил меня, почему я не передавал документы ему лично, поскольку я ему непосредственно подчинен. Я ответил, что не хотел его беспокоить во время напряженной работы. Он забрал у меня всю папку и отпустил меня. Я же, пережив неприятность при разборе, еще более расстроился, полагая, что Чуйков будет ко мне теперь особенно придираться, раз он назвал меня лентяем.

Но дело приняло иной оборот. На другой день в том же клубе Химического комбината состоялось заключительное собрание всего командного состава армии (старшего). Снова выступил с речью В.И.Чуйков, говоривший о преодолении недостатков штабной работы и о других задачах соединений армии. В конце, к моему удивлению и тревоге, он назвал мою фамилию. Я вскочил. Василий Иванович сказал, что вчера на разборе он дал мне нелестный отзыв как штабному работнику. Но, познакомившись с проделанной химическим отделом под моим руководством работой, он находит документацию вполне хорошей и считает, что данная мне вчера оценка была ошибочной и он извиняется (да!) передо мной за сказанное без оснований. За свою долгую армейскую службу я видывал многих начальников, виднейших генералов, знал, что большинство их имели гонор и никогда бы в подобных случаях не пошли на извинение. Я понял, что есть в армии и такие генералы, для которых справедливость выше гонора, только такие способны брать публично свои слова обратно, несмотря на высокое положение и авторитет.

Так в постоянных учениях и упражнениях прошла весна 1942 г. Наступил июнь, леса и кусты под Тулой оделись в летний наряд. В начале июня у нас состоялось еще одно большое учение всей армии с дивизиями и другими частями. Район учения был обширным, охватывая части Тульской и Калужской областей и даже районы к юго-востоку от Москвы. В.И.Чуйков решил ввести в задачи учения и противохимическую защиту соединений и частей. На сей раз я должен был со своим отделом не только готовить документы, но и производить расчеты с использованием своих химических рот и батальонов. Мои распоряжения своим частям должны были передаваться по армейской связи и требовали от командования соединений донесений о выполнении частями средств противохимической защиты. В.И.Чуйков раза два давал «вводные» задачи, осложнявшие продвижение дивизий, заражая местность, особенно районы железнодорожных станций. Я, естественно, реагировал на такие «вводные» своими распоряжениями и расчетами, в результате В.И.Чуйков получал донесения о ликвидации заражений ипритом. Он даже был несколько озадачен быстрыми действиями химических рот и, встретив меня, высказал мне свои сомнения. Я доложил ему о своих распоряжениях, представив свои расчеты и донесения о действии химических рот и других частей. Второй раз он, встретив меня в лесу недалеко от Ясной Поляны, сказал, что я испортил его вводную. Но в общем он был доволен и сказал мне несколько теплых слов.

Это было последнее наше крупное учение в районе Тулы. Конечно, и после этого учения не проходило дня, чтобы мы не выполняли какие-либо задания. В армии, как известно, все идет по строгому расписанию. Праздность и безделье военнослужащих частей или штабов — страшное зло, которое легко может свести на нет усилия по поддержанию дисциплины и порядка.

Между тем с фронтов поступали неутешительные известия. Немцы были уже в Донбассе и довольно быстро продвигались на восток. Мы, естественно, понимали, что скоро и нас отправят на фронт, но куда — конечно, не знали.

Сталинградская битва

В 10-х числах июля (если не ошибаюсь) был получен приказ о перебазировании нашей армии. Речи об отправке на фронт в приказе не было. Приказ есть приказ, и мы, штабники, быстро, по-военному погрузились в вагоны поданного состава и отправились в направлении на юго-восток. Станция назначения была для нас неизвестна. В то время передвижение в поездах, да еще вблизи от линии фронта, было далеко не безопасным. Немцы постоянно летали в тылу и бомбили поезда. Нас везли очень быстро, и уже 16 июля мы стали выгружаться на какой-то до тех пор неведомой нам станции Прудбой. Мы, т. е. штаб армии, разместились в поселке Советский (Кривомузгинская), а уже через день переехали в поселок Логовский. Это все вблизи р. Дон. Видимо, на Дону и предполагалось создать рубеж обороны. Между тем, по сводкам немцы продолжали продвигаться на восток через Донбасс.

Было ясно, что мы попали на фронт. Об этом свидетельствовали частые появления немецких «рам», нахально летавших совсем низко и явно высматривавших наше расположение.

Дня через два после нашего прибытия на Дон В.И.Чуйков вызвал меня и начальника инженерных войск армии Ю.В.Бордзиловского47 (умершего в 1983 г.), посадил нас в машину, и мы поехали вдоль берега Дона смотреть местность и выбирать удобные позиции для крупных опорных пунктов. Мы ездили целый день. Хотя кругом было совершенно спокойно и тихо, близость фронта чувствовалась во всем. На полях — ни одного человека. В поселках народ явно волновался. Нанеся на карту, что было нужно, мы вернулись в штаб, предварительно выкупавшись в Дону. Нельзя было удержаться от соблазна в такую погоду.

Уже на другой день после нашей поездки обстановка резко осложнилась. Фронт быстро приближался к нам. Видимо, предстояло отступление, но до какого рубежа — было невозможно предугадать. Донской рубеж явно оказался неподготовленным. Ничего на нем сделано не было, да едва ли и можно было сделать силами прибывших с нами дивизий, не полностью укомплектованных нужным оборудованием. С фронта, между тем, шли неутешительные известия. Тем не менее, мы могли еще свободно ездить на правый берег Дона для связи с частями. Помню, на обратном пути одной из таких поездок я с помощником заехал в станицу Нижне-Чирская и по совету помощника зашел в аптеку, чтобы изъять ядовитые вещества, которые могли быть в дальнейшем использованы противником, как известно, широко применявшим яды для отравления пленных и т. д. И действительно, я нашел в довольно богатой аптеке шкаф с алкалоидами, в частности, чуть ли не с полкилограммом морфия. Но пребывание в Нижне-Чирской было небезопасно. Немецкие агенты и предатели могли застрелить из-за угла. Такие случаи были.