Взаперти - Свечин Николай - Страница 7

Лыкова эта новость устраивала. Политического сыска он сторонился, следуя совету своего учителя Благово. А сыск уголовный – его епархия, куда давно уже никто не лез. Белецкий умен, ему нужен такой меделян[19], как Алексей Николаевич. Опять же, Степан Петрович покувыркался на службе, знает, как пахнет навоз…

Успокоенный сыщик вернулся в кабинет, но тут ему телефонировал Сенько-Поповский. И попросил зайти на минуту. Бывший секретарь Курлова теперь сидел в приемной Золотарева. Не иначе товарищ министра дал очередное поручение.

Однако, когда Лыков предстал перед секретарем, тот жестом подозвал его поближе. Потом оглянулся на дверь начальника и сказал вполголоса:

– Макаров велел Игнатию Михайловичу подготовить справку про вас.

– Какую еще справку? – удивился сыщик. – Все есть в формуляре.

– Это особая бумага, – все так же тихо пояснил секретарь. – Министра интересует, были ли у вас происшествия при задержаниях и допросах. Когда подозреваемые погибали при арестах или становились калеками. И что в таких случаях говорил прокурорский надзор.

Лыков был озадачен. Опять двадцать пять! Что это министр так озаботился здоровьем всякого отребья? Поглядел бы сначала на дела их рук: трупы детишек, задушенные и зарезанные люди с выколотыми глазами и следами пыток… Сам бы тогда не церемонился. А тут – справка.

– И как там мои дела, Леонид Андреевич? Много Золотарев накопал грехов?

– Игнатий Михайлович мне велел подготовить бумагу. Сейчас займусь ее составлением. Я счел своим долгом предупредить вас об этом поручении, Алексей Николаевич. Не нравится мне оно…

Статский советник ушел раздосадованный. Тучи сгущаются? Кому-то понадобилось его место? Чиновник особых поручений при министре внутренних дел, прикомандированный к Департаменту полиции, – не бог весть какая шишка. Таких пятеро, из них вербуются исполняющие обязанности вице-директора. Но сыщику эта лычка не светила, он никогда на нее и не претендовал. Был как-то и. о. делопроизводителя, да и там от скуки едва не окочурился. Для карьеристов должность малопривлекательная. В чем же дело?

Через сутки Сенько-Поповский вновь набрал Лыкова и сказал в трубку:

– Готово, Алексей Николаевич. Зайдете поглядеть?

– Давайте лучше так, в телефон.

– Хорошо. За годы вашей службы в Департаменте полиции на вас накопилось со стороны подследственных одиннадцать жалоб.

– Так мало? – удивился сыщик. – Я думал, их больше.

– Мало? – опешил коллежский асессор. – Одиннадцать жалоб для вас недостаточно?

– Конечно. Хотя уже кое-что… Это значит, что я служил честно.

– Не понимаю вас.

– Вспомните род моих занятий, Леонид Андреевич. Преступники всегда стараются затянуть дознание и следствие, очернить полицию. А на суде объявляют, что показания из них выбили силой и они ничего такого не совершали.

– Хм. Вам виднее, конечно. Однако я продолжу. Все эти жалобы оставлены начальством без последствий. Но в четырех случаях имела место прокурорская проверка…

– Помню, – перебил Сенько-Поповского Лыков. – Их открывали при гибели подозреваемого при аресте.

– Точно так. Там тоже все кончилось для вас сравнительно благополучно. Кроме гибели некоего Згонникова, которого вы восьмого мая тысяча девятьсот восьмого года в Москве вышвырнули из окна четвертого этажа. Вместо того чтобы арестовать. Жалобу подал князь Мамин, который оказался свидетелем убийства. Он сообщил, что вы отомстили таким образом за смерть кого-то из ваших товарищей. Алло! Слышите меня?

Лыков сказал:

– Леонид Андреевич, дело серьезнее, чем я думал. Не хочу обсуждать его по телефону. Когда могу подойти?

– Прямо сейчас. Шефа еще часа два не будет, приходите.

Когда чиновники уединились в пустой приемной, коллежский асессор продолжил:

– Мамин умер в камере предварительного заключения, но прокуратура дала ход его жалобе. Не знаете почему?

– Я тогда сильно прижал высокопоставленных мошенников, которые много лет воровали на железных дорогах. Крупное вышло дело! Был суд, наказали мелкую сошку, а тузы остались при деньгах и безнаказанными. Они всячески ставили мне палки в колеса. Проверка была инспирирована с той же целью. Нам с Азвестопуло объявили выговоры с занесением в формуляр и хотели предать нас суду. Но Столыпин разобрался и велел прекратить следствие.

Секретарь товарища министра понурился:

– Алексей Николаевич! Я вас очень уважаю. И убежден, что вы говорите мне чистую правду. Но против вас затевается какая-то интрига. Я вынужден положить справку на стол Золотареву, со всеми перечисленными сведениями…

– Понимаю, Леонид Андреевич. Конечно, кладите. Спасибо, что предупредили.

– Коряво? – Сенько-Поповский употребил новомодное среди столичного бомонда словечко.

– Не пойму, к чему готовиться, но чувствую, что коряво.

Глава 3

Неожиданный оборот

Лыков последнее время жил в ожидании какой-то серьезной неприятности. Арест банды Мохова, который был произведен быстро и дал нужные следствию материалы, не улучшил его настроения. Скорее даже ухудшил. Министр непонятно с чего взъелся на статского советника и собирал сплетни о нем. Товарищ министра, заведующий полицией, избегал общения и недоброжелательно косился при встрече. Может, перевестись в градоначальство? К Филиппову не получится, там нет места для лыковского калибра. Ну тогда в уезд исправником… Пятки уже жжёт. Как говорит Крокодил Петрович Зуев, пора тикать отсюда. Вот только куда? В сенаторы не возьмут. Он, Лыков, умеет лишь одно: ловить убийц. И не хочет заниматься ничем другим. И пользу от своей службы видит. За что же его выталкивают?

Между тем дела с Алексея Николаевича никто не снимал. Через шесть дней после схватки в Ропшинской лавре он приехал на Шпалерную[20]. Нужно было заканчивать акт дознания по банде Мохова. В Таможенном комитете переполох: кто-то из начальства Финляндской железной дороги вступил в сговор с преступниками. Чины комитета требовали выяснить фамилии предателей.

Алексей Николаевич вызвал в допросную Вовку Держивморду, разложил на столе бумаги, но выпытывать имена не спешил. Сначала он молча разглядывал арестанта. Вот сидит человек, который убил Петра Фороскова. Не сам убил, но участвовал. Пулю в голову другу сыщика всадил Князь, он же Згонников. И за это потом вылетел в окно. А Мохов скрылся от следствия, наказания не получил и по-прежнему совершал преступления. Из проданного им оружия уже застрелили трех человек и трех ранили, включая женщину. Сейчас Алексею Николаевичу придется долго разгребать эти авгиевы конюшни. Запугивать, делать очные ставки, узнавать продавцов и покупателей, собирать улики. Он делал это много лет и хорошо знал свое ремесло. Ребята попались с поличным. Но, прежде чем начать допрос, Лыкову хотелось поговорить.

– Как ты меня узнал?

– Ну, ваше высокоблагородие…

– Высокородие.

– Виноват, высокородие, я вас на всю жизню запомнил, когда вы нас драли в клочья. Семеро было, и двое дух испустили, схватившись с таким богатырем. Поневоле останется в памяти.

Атаман уже понял, что беседа будет без мордобоя, и ухмыльнулся.

– Опять же, Князь про вас интересное рассказывал. Что вы много лет нашего брата ловите и в какую тюрьму ни приди, везде отыщутся ваши крестники. Да я сам про Лыкова слыхал и в Бутырке, и в Лукьяновской тюрьме!

– Ты сидел в Киеве? В твоем деле про это ни слова.

Мохов довольно хохотнул:

– Не в первый раз замужем, понятие имеем. Мало ли у бывалого человека паспортов?

– Ладно, шут с ним, с Киевом, он далеко. Скажи мне, Вовка, кто еще цел из шайки Князя? Вас пятеро тогда скрылось, я никого не нашел.

Арестант охотно ответил:

– Сашка Фарафонов в Кутомарской каторге сгинул. Масалки[21] поленом по лбу ударили спящего. Он со стодесятниками[22] сцепился, их много в каторгу пригнали. Делили власть с «иванами», его и пришибли.