Кровь невинных - Дикки Кристофер - Страница 14

— Прости, малышка. Я знаю, что уже поздно, но я должен был позвонить тебе.

— Курт, послушай...

— Нет, это ты послушай. Я звоню, чтобы сказать тебе, что не выношу наших ссор. Они сводят меня с ума.

— Курт, милый, послушай меня. Сегодня вечером звонили из Канзаса.

— Нет.

— О, Курт, прости. Мне очень жаль. Они звонили сюда. Я не знаю, как тебе это сказать...

— Она умерла?

— Да. Она умерла, Курт.

Глава 6

Холодный свет зимнего солнца был ярким и чистым, и я видел скользящую по земле тень самолета. Пологие склоны гор восточного Канзаса припорошило снегом, но я по-прежнему мог рассмотреть проплывавшие внизу поля. Местами землю перекопали, и теперь она ждала весны, кое-где озимые пустили первые зеленые ростки, храбро встречая морозы. Там, где земля была достаточно теплой, виднелись коричневые прогалины. Голые деревья ясно просматривались в морозном воздухе. И когда мы стали спускаться к Уичито, я подумал, что даже на расстоянии десяти тысячи футов смогу увидеть их покрытые инеем ветви с дрожащими на них последними листами. Где-то в потайном уголке моей памяти возникло воспоминание о холодном и чистом воздухе, который бывал только на рождественских каникулах. А ведь я думал, что забыл обо всем. Я взял Джози за руку и сжал ее, но не мог оторвать глаз от окна.

— ...Рождественский календарь, — сказала она и, поскольку я ничего не ответил, повторила: — У тебя в детстве был рождественский календарь?

— Не знаю.

— Нет, знаешь. Это такая большая открытка с множеством окошек. Каждый день ты открываешь одно из них и видишь там пастыря или мудреца.

— Да, у нас был такой.

— Помнишь ожидание?

— Ожидание? Наверное.

— Конечно, ты знаешь, что в последнем окошке окажется Младенец Иисус. Но каждый день ты открываешь эти маленькие бумажные окошки и видишь новые лица.

— Да, помню.

— Мне нравилось открывать те окошки. А тебе? — Мне казалось, что Джози нервничает. Она все говорила и говорила без умолку, это было не похоже на нее. — Даже если ты делаешь это не один год, тебе все равно интересно. Правда? Считать дни до рождественского утра.

— Они были у нас не каждый год. Иногда мы забывали их купить. Но я их любил. Кажется, любил.

Я испытывал странное чувство от прикосновения руки Джози. Как будто она принадлежала совершенно чужому человеку.

Хотелось помолчать. Просто смотреть на землю и оставаться наедине со своими чувствами. Грусть и волнение переполняли меня. Это и было чувством дома. Сидя в самолете и глядя в окно, я погружался в мысли и мечты и словно отгораживался от других людей, и живых и мертвых, мне не хотелось ни видеть их, ни общаться с ними. Здесь, на высоте десяти тысяч футов, я смотрел на пустынные поля внизу и ощущал, что я дома.

— Ты видишь Уэстфилд? — поинтересовалась Джози. Я только покачал головой; некоторое время она сидела тихо, пока мы подлетали к аэропорту Уэстфилда. — Нас кто-нибудь встретит?

— Надеюсь, что нет.

В аэропорту никто из родных нас не ждал. И когда мы добрались до кладбища неподалеку от Уэстфилда, я не встретил там никого из родственников. Похороны состоялись десять дней назад. Джоан хотела, чтобы их устроили как можно скорее. «Тогда я смогу провести хотя бы часть рождественских каникул с детьми», — объяснила она. Так и получилось. Она считала позором то, что я не могу покинуть свою часть. «Прости, Курт, все уже собрались, — сказала она. — Но мы будем думать о тебе». Я ответил, что тоже буду думать о них и постараюсь приехать как можно скорее.

Когда я рассказал Джози по телефону из Панамы о том, что случилось с похоронами в Канзасе, она рассердилась.

— Они должны были подождать или хотя бы заказать службу, когда ты приедешь.

Но ждать не стали ни с похоронами, ни со службой. Церемония похорон состоялась через два дня после Рождества на углу кладбища Хайланд. Джоан умудрилась пригласить католического священника из Арк-Сити. Я никогда раньше не слышал его имени. Все завершилось еще до того, как я вернулся из Панамы, по правде говоря, я был бы рад, если бы на этом все и закончилось. Но у Джози имелось другое мнение на этот счет. Она пожелала поехать со мной, быть рядом.

Вот мы и приехали. Я вышел из маленького автомобиля, который взял напрокат, и оглядывался в поисках человека, который помог бы мне найти могилу. Я увидел мужчину, чинившего двигатель экскаватора. Когда присмотрелся к нему, то узнал парня, учившегося в одной школе со мной, только в другом классе. У него была красноватая кожа с ярким румянцем, резкие черты лица и светло-голубые глаза. Я помнил, что встречал его в коридорах школы и на трибунах во время игр «Викингов». Но я совершенно забыл его имя.

— Ханк! — окликнул он. — Как поживаешь, приятель? Я тебя не узнал.

— Привет, — отозвался я. — Работаешь здесь?

— Шесть месяцев. Знаешь, когда земля замерзает, приходится нелегко. Вот прохлаждаюсь здесь с экскаватором.

— Похоже, мотор начинает нагреваться.

— Надеюсь, что да. — Он стер с руки машинное масло и поздоровался со мной. — Жаль твою маму.

— Спасибо. Да... Ты не знаешь, где ее могила?

Пока мы шли в южную часть кладбища, я заметил, что Джози осталась около машины. Она ждала, пока я позову ее или подам сигнал. Но я хотел найти могилу, увидеть ее и минуту побыть там один, ни с кем не разговаривая.

— Ты, наверное, не смог приехать на похороны, потому что был в Панаме? — спросил мой знакомый могильщик.

— Да.

— Уверен, ты им там хорошенько надрал задницы.

— Думаю, да.

— Посмотрим. Это где-то здесь... — Он нагнулся и смахнул снег с маленькой металлической дощечки с номером. — Не то.

— Могила моего отца там, — указал я в противоположную сторону кладбища.

— Да. Так-так... Но твоя мама лежит где-то здесь.

Наверное, это была идея Гудселла — похоронить их порознь.

Мы подошли к другому холмику, где несколько увядших маргариток придавили камнями, чтобы их не унесло ветром из прерий. Ваза с искусственными розами была опрокинута.

— Вот, — показал он. — Скоро должны привезти могильный камень. Не знаю, почему произошла задержка. Иногда такое бывает.

— Спасибо большое.

— В Панаме, наверное, очень жарко. Да, ханк?

— Да. Спасибо.

— Хочешь, угощу тебя пивом, когда ты закончишь?

— Я должен навестить родных. Но все равно спасибо.

— Мой кузен был там несколько лет назад. Сказал, что это настоящий Город Грехов. Говорят, там открывали массажные салоны даже во время войны. Это правда?

— Не бывал. Знаешь, сейчас мне хочется побыть немного одному. Спасибо.

— Конечно. Может, еще встретимся позже?

— Может быть.

— Ты сюда надолго?

— Не думаю. Слушай...

— Да, разумеется. — И он ушел.

«Вот она», — подумал я, глядя на грязь, снег и мертвые цветы на дощечке, где не было имени. Только номер. «Вот она», — я сделал глубокий вдох, с наступлением вечера воздух стал обжигающе ледяным.

Вдалеке хлопнула дверца машины, и этот звук раздался как выстрел.

Я повернулся и побежал к нашему маленькому «шевроле» и Джози, карабкаясь сквозь сугробы и сметая все на своем пути.

— В чем, черт возьми, дело? — закричал я. Она стояла спиной к машине, и я смотрел ей прямо в лицо. — Мне хотелось пять минут побыть на могиле матери, а ты хлопаешь дверцей и закатываешь истерику!

— Успокойся. Успокойся!

— Это ты успокойся! Черт!

— Здесь холодно. Ты забрал ключи с собой. Я просто собиралась включить печку.

— Возьми эти чертовы ключи! Забирай эту чертову машину!

— Курт, перестань.

Я бросил ей ключи.

— От тебя никакой помощи. Никакой. Ты хотела ехать со мной, хотела? Но зачем? Мне это не нужно. Совершенно не нужно. — Я изо всех сил ударил по крыше машины и почувствовал колющую боль в замерзших мышцах ладони и костях.

— Ах ты засранец! — Она прыгнула в машину, захлопнула за собой дверцу и заблокировала ее. Повернула ключ зажигания, завела двигатель и сорвалась с места. Гравий из-под колес машины полетел в меня, как шрапнель. Она выехала с кладбища и помчалась на вершину холма к шоссе, находившемуся в полумиле отсюда. Затем остановилась около обочины. Я все еще видел ее машину.