Кровь невинных - Дикки Кристофер - Страница 10

— Милый, ты готов? — Джози вошла в дом. — Кино длинное, и я не хочу опаздывать!

Мы пошли смотреть «Бездну». Авторы фильма пытались связать загадочный мир морского дна с далекими просторами космоса, населенного «резиновыми» пришельцами. Как будто тайны подводного мира или космоса могут дать объяснение твоим земным страхам и сомнениям. «Близкие контакты мокрого вида», — назвала фильм Джози, когда мы сняли с коленей коробки от попкорна и направились к выходу вместе с толпой зрителей. Мы вышли на парковку, в горячий ночной воздух, и, пока я шарил в карманах в поисках ключа, она спросила:

— Ты бы умер за меня?

Она редко задавала подобные вопросы, но когда это случалось, я начинал злиться. И довольно сильно.

— Конечно, дорогая. Какие могут быть вопросы? — ответил я и почувствовал, как кровь прилила к лицу.

В фильме Элизабет Мастрантонио погибла ради Эда Харриса, чтобы они могли выбраться из подводной лодки. Затем он сделал ей искусственное дыхание и вернул к жизни. Во время этой сцены Джози даже всплакнула, я, кажется, тоже. Но я считал смерть очень серьезной вещью, а не темой для душещипательных бесед. Я был готов принять смерть ради моей страны и моих товарищей, потому что я — рейнджер. Однако мне не хотелось обсуждать эту тему. Да еще этот звонок от Селмы. «Бездна» помогла мне отвлечься, но после разговора с Джози я снова начал о нем думать.

— Он не умер за нее, — возразил я, открывая дверь «новы».

— Но мог...

— Она умерла за него. А он ее оживил.

Долгое время мы ехали молча.

— На что ты злишься? — спросила она.

— Скажем так, у меня сейчас много забот... и меньше всего я хочу думать о твоей смерти.

— Давай тогда поговорим, о чем ты сейчас думаешь. Что скажешь? — Она наклонилась и поцеловала меня в щеку, а потом прижалась ко мне, но от ее прикосновения я съежился. Она отстранилась. Еще несколько минут мы ехали молча.

— У меня неприятности дома.

— Дома? В Канзасе?

— Селма звонила и оставила сообщение, но не объяснила, что случилось.

— Может, ничего серьезного?

— Может быть.

Джози снова прислонилась ко мне и нежно провела пальцами по щеке.

— Что бы это ни было, милый, мы справимся. — Она поцеловала кончики своих пальцев и прижала их к моим губам.

Когда мы вернулись, красный огонек автоответчика мигал не переставая. Звонили много раз.

Сначала бросили трубку.

Второй раз тоже. Потом заговорила Селма:

— Курт? Курт? Ты дома?..

Снова бросили трубку.

— Сержант Куртовиц, говорит доктор Карлсон из медицинского центра Уэстфилда. Вы не могли бы перезвонить мне вечером домой или завтра утром в больницу? Нам нужно поговорить о вашей матери. Номер моего кабинета... — Я остановил сообщение, нашел карандаш и записал необходимую информацию, стараясь ничего не упустить. Джози наблюдала за мной.

— Хочешь пива? — предложила она.

— Позже.

Я слушал мурлыкающую мелодию звонка в доме доктора. Потом кто-то снял трубку, и раздался низкий голос:

— Доктор Карлсон?

— Да.

— Это Курт Куртовиц, вы просили перезвонить.

— Да, да, — повторил он, словно стараясь подчеркнуть значимость своих слов. — Думаю, сестра рассказала о состоянии вашей матери, но вы узнаете все подробнее, если сможете приехать в Уэстфилд на... на несколько дней.

— Я не говорил с сестрой, — ответил я.

— Понятно. Но ведь вы знаете о состоянии вашей матери?

— Нет, не знаю.

— Вы не знаете?

— Не знаю, доктор, но буду очень признателен, если вы расскажете мне, что случилось. Моя мать больна?

— Да. Сегодня ей стало немного лучше, но...

— Что с ней?

— ...но, как я сказал, ситуация тяжелая.

— Что все это значит? Ей плохо с сердцем? У нее инсульт? Или, может, рак?

— Нет, нет, не рак. Это касается ее печени, но...

— Значит, дело в выпивке?

— Возможно. У нее проблемы с пищеводом. Там сильно расширились сосуды, это похоже на варикозное расширение вен, если вы понимаете, о чем я говорю.

— Мне кажется, в этом нет ничего опасного.

— Эти сосуды очень хрупкие. Прошлой ночью произошел несчастный случай, после которого вашу мать госпитализировали. Она до сих пор находится в палате интенсивной терапии.

— Несчастный случай?

— Кровоизлияние.

— Из пищевода? У нее пошла кровь горлом?

— Совершенно верно. Она потеряла много крови, но нам удалось остановить кровотечение.

— Теперь с ней все хорошо? Или у нее критическое состояние? Как она себя чувствует?

— Ее состояние не расценивается как критическое, мистер Куртовиц. Но необходимо принять ряд важных решений, и я подумал, что вы должны знать об этом.

— Где ее муж?

— Келвин сильно переживает. Он был с ней, когда началось кровотечение, и отвез ее больницу. Я дал ему успокоительное.

— Но если дело идет на поправку, я не знаю, как смогу ей помочь своим возвращением.

— Мы не уверены, что она быстро поправится. Возможно, понадобится хирургическое вмешательство. Однако с операцией могут возникнуть затруднения из-за проблем с весом.

— Затруднения?

— С операцией.

— Доктор, вы недоговариваете. Вам нужно мое согласие на операцию? Но зачем?

— Нет. Но с вашей стороны будет благоразумно, если вы приедете.

— Давайте поговорим начистоту, доктор. Вы думаете, что моя мама умрет? Вы это хотите сказать?

— Нет. Главная причина, по которой вам следует вернуться, то, что она хочет видеть вас. Подняв ей настроение, вы увеличите шансы на выздоровление.

Я минуту подумал, могу ли я срочно уехать, и, решив, что да, ответил:

— Скажите, я скоро буду.

Джози сидела в темном углу гостиной и слушала.

— Придурок, — бросил я, повесив трубку, — все врачи — идиоты. Сначала он сообщает, что маме лучше, а потом говорит, что я должен как можно скорее вернуться в Канзас.

Я открыл холодильник, и на меня повеяло приятным холодом. Джози стояла у меня за спиной и пыталась объяснить мне, что случилось с моей мамой. Но после разговора с врачом у меня перед глазами стоял образ матери, изо рта у нее текла кровь. И это было все, что я понимал.

В то утро в отделении интенсивной терапии находилось шесть человек. Я был первым посетителем, и меня никто не сопровождал. Я шел вдоль палат и смотрел на пациентов. Каждого из них окружала паутина трубок, с помощью которых больным подавали лекарства, кислород и откачивали мочу. Аппараты пищали, указывая частоту пульса. Я видел мужчину с невероятно раздутым животом; исхудавшую женщину, которая беззвучно открывала и закрывала рот, как выброшенная на берег рыба. Еще один пациент с перевязанным лицом мог быть как мужчиной, так и женщиной: его тело накрывала простыня, а лицо под бинтами казалось плоским. Семидесятилетняя женщина лежала с чем-то вроде клипсы в носу, через которую поступал кислород. Она стонала при каждом вдохе. Маленький мальчик, казалось, спокойно спал, но вокруг него повсюду виднелись провода, а сидящий около его кровати мужчина тихо плакал.

— Вам помочь? — спросила дежурная медсестра.

— Я ищу свою мать — миссис Куртовиц.

Медсестра посмотрела в свой список, перелистала все страницы, словно демонстрируя, как она старательно выполняет свою работу.

— У нас нет пациентки по фамилии Куртовиц.

Наверное, Келвин что-то напутал, сказав, что мама в отделении интенсивной терапии, но ее здесь не оказалось. Я испытал облегчение.

— Наверное, ее перевели в другое отделение.

Сестра снова взглянула в свой список, затем подошла к столу и посмотрела медицинские карты.

— Не думаю, — отозвалась она, читая имена на картах. Меня это совершенно сбило с толку. — По-моему, у нас нет пациентки по фамилии Куртовиц.

— Гудселл. Извините. Возможно, ее зовут Гудселл. Господи. Даже не знаю, о чем я думал. Скажите, ее перевели?

Сестра минуту смотрела мне прямо в глаза.

— Гудселл, — проговорила она спокойно, посмотрев в свой список, но, похоже, даже не читая его. — Палата номер четыре.