Жизнь и приключения Николаса Никльби - Диккенс Чарльз - Страница 45

Выражая таким образом свой восторг, Джон Брауди хохотал, и хохотал так громко, что эхо по всей округе отзывалось веселыми раскатами смеха, и при этом сердечно пожимал руку Николаса.

Нахохотавшись вдосталь, он осведомился, что думает делать Николас. Когда же тот сообщил ему о своем намерении отправиться прямо в Лондон, он с сомнением покачал головой и спросил, известно ли ему, сколько берут почтовые кареты с пассажиров за такое далекое путешествие.

— Нет, не известно, — ответил Николас, — но для меня это большого значения не имеет, потому что я думаю идти пешком.

— Идти пешком в Лондон? — с изумлением воскликнул Джон.

— Всю дорогу, до последнего шага, — сказал Николас. — За это время я бы уже сделал немало шагов, а потому — прощайте!

— Ну, нет! — возразил честный малый, придерживая нетерпеливую — лошадь.Стой, говорят тебе! А сколько у вас при себе денег?

— Не много, — краснея, ответил Николас, — но я могу устроиться так, чтобы хватило. Стоит, знаете ли, захотеть, и способ найдется.

Джон Брауди не дал никакого словесного ответа на Это замечание, но, сунув руку в карман, вытащил старый, засаленный кожаный кошелек и настоял на том, чтобы Николас занял у него столько, сколько ему может понадобиться на неотложные нужды.

— Не стесняйся, приятель, — сказал он, — бери столько, чтобы хватило добраться до дому. Знаю, когда-нибудь ты мне их вернешь.

Однако Николас согласился занять только один соверен, каковою ссудой мистер Брауди поневоле должен был удовлетвориться, хотя долго уговаривал взять больше (заметив, с оттенком йоркширской осмотрительности, что если Николас всего не истратит, то излишек может отложить, пока не представится случай переслать бесплатно).

— Прихвати эту дубинку, приятель, будешь на нее опираться, — добавил Джон, всовывая Николасу свою палку и еще раз стискивая ему руку. — Не падай духом, и господь с тобой! Приколотил владельца школы! Ей-богу, двадцать лет не слыхал такой славной штуки!

Говоря это и, с большей деликатностью, чем можно было от него ждать, разражаясь снова оглушительным смехом, чтобы избежать благодарности, которую изливал Николас, Джон Брауди пришпорил свою лошадь и отъехал легким галопом, время от времени оглядываясь на смотревшего ему вслед Николасв и весело махая ему рукой, словно желая его подбодрить. Николас следил за лошадью и всадником, пока они не скрылись за гребнем дальнего холма, а затем тронулся в путь.

В тот день он недалеко ушел, потому что уже почти стемнело, а после сильного снегопада не только идти было утомительно, но и отыскивать дорогу стало делом рискованным и трудным для всех, кроме искушенных путников. Эту ночь он провел в коттедже, где за дешевую плату давали постель бедным путешественникам, и, очень рано встав на следующее утро, добрался к ночи до Боробриджа. Проходя по городу в поисках какого-нибудь дешевого пристанища, он случайно наткнулся на пустой амбар ярдах в двухстах от дороги; здесь, в теплом уголке, он растянулся усталый и скоро заснул.

Проснувшись на следующее утро и пытаясь вспомнить свои сновидения, которые были связаны с Дотбойс-Холлом, он сел, протер глаза и широко их раскрыл; лицо его выразило при этом отнюдь не безмятежное спокойствие — при виде какого-то неподвижного предмета, казалось, застывшего перед ним на расстоянии нескольких ярдов.

— Странно! — воскликнул Николас. — Неужели этот образ вызван ночными сновидениями, от которых я еще не совсем очнулся? Это не может быть наяву, и, однако… однако, я не сплю. Смайк!

Фигура пошевельнулась, встала, приблизилась и упала на колени у его ног. Это и в самом деле был Смайк.

— Почему вы опускаетесь передо мной на колени? — воскликнул Николас, поспешно поднимая его.

— Я хочу идти с вами… куда угодно… всюду… на край света… до могилы, — ответил Смайк, цепляясь за его руку. — О, позвольте мне, позвольте мне! Вы мой родной дом, мой добрый друг… Прошу вас, возьмите меня с собой!

— Друг, который мало что может для вас сделать, — ласково сказал Николас.Как вы сюда попали?

Оказывается, он шел за ним следом, всю дорогу не терял его из виду, сторожил, пока Николас спал и когда останавливался закусить, и не решался попадаться ему на глаза из боязни, как бы его не отослали назад. Он и сейчас не хотел показываться, но Николас проснулся внезапно, когда он этого не ожидал, и он не успел спрятаться.

— Бедняга! — сказал Николас. — Ваша печальная судьба оставила вам только одного друга, да и тот почти так же беден и беспомощен, как вы.

— Можно мне… можно мне идти с вами? — робко спросил Смайк. — Я буду вашим верным работящим слугой, обещаю вам. Никакой одежды мне не нужно,добавило жалкое создание, завертываясь в свои лохмотья. — Эта еще годится. Я хочу только быть около вас…

— И будете! — воскликнул Николас. — И мир будет для вас тем же, чем и для меня, пока один из нас или мы оба не покинем его для мира иного. Идем!

С этими словами он взвалил на плечи ношу и, взяв в одну руку палку, другую протянул своему возбужденному от радости спутнику, и они вместе вышли из старого амбара.

Глава XIV,

к сожалению, повествует только о маленьких людях а, натурально, является малоинтересной и незначительной

В той части Лондона, где расположен Гольдн-сквер, находится заброшенная, поблекшая, полуразрушенная улица с двумя неровными рядами высоких тощих домов. которые уже много лет как будто таращат друг на друга глаза. Кажется, даже трубы стали унылыми и меланхолическими, потому что за неимением лучшего занятия им остается только смотреть на трубы через дорогу. Верхушки у них потрескавшиеся, разбитые и почерневшие от дыма, а кое-где ряд труб, более высоких, чем остальные, тяжело склоняясь набок и нависая над крышей, словно замышляет отомстить за полувековое пренебрежение и обрушиться на обитателей чердаков.

Куры, отыскивающие себе корм у желобов, передвигаясь с места на место подпрыгивающей походкой, которая свойственна только городским курам и привела бы в недоумение деревенских, вполне под стать ветхим жилищам своих владельцев. Грязные, со скудным оперением, вялые птицы, посланные, как и множество детей по соседству, добывать пропитание на улицах, они прыгают с камня на камень в отчаянных поисках чего-нибудь съестного, затерявшегося в грязи, и едва в силах подать голос. Единственной птицей, обладающей чем-то напоминающим голос, является старый бантамский петух булочника, да и тот охрип от плохой жизни у последнего из своих хозяев.

Судя по величине домов, их когда-то занимали люди более состоятельные, чем нынешние жильцы, а теперь в них сдают понедельно этажи или комнаты, и на каждой двери чуть ли не столько же табличек и ручек от звонков, сколько комнат внутри. По той же причине окна довольно разнообразны, так как украшены всевозможнейшими шторами и занавесками; а каждая дверь загорожена, и в нее едва можно войти из-за пестрой коллекции детей и портерных кружек всех размеров, начиная с грудного младенца и полупинтовой кружки и кончая рослой девицей и бидоном вместительностью в полгаллона[35].

В окне гостиной одного из этих домов, который был, пожалуй, чуть-чуть погрязнее своих соседей, выставлял напоказ большее количество ручек от звонков, большее количество детей и портерных кружек и первым ловил во всей их свежести клубы густого черного дыма, извергавшегося днем и ночью из большой пивоварни, находившейся поблизости, — висело объявление, что в стенах этого дома сдается внаем еще одна комната. Но в каком этаже могла быть свободная комната, этот вопрос было бы не под силу разрешить мальчику, умеющему решать задачи, если принять во внимание, что по всему фасаду виднелись знаки пребывания многочисленных жильцов, начиная с катка для белья в окне кухни и кончая цветочными горшками на парапете.

Общая лестница в доме была не покрыта ковром и неприглядна; любознательный посетитель, которому предстояло взобраться наверх, мог заметить, что здесь немало признаков, указывающих на прогрессирующую бедность жильцов, хотя комнаты и были заперты. Так, например, жильцы второго этажа, имея избыток мебели, держали снаружи, на площадке лестницы, старый стол красного дерева — настоящего красного дерева, — который вносили лишь в случае необходимости. На третьем этаже лишняя мебель состояла из двух старых сосновых стульев, из коих один, предназначенный для задней комнаты, был без ножки и без сиденья. Верхнему этажу нечем было похвалиться, кроме источенного червем умывальника, а на чердачной площадке красовались такие ценные предметы, как два искалеченных кувшина и несколько разбитых банок из-под ваксы.