Жизнь и приключения Николаса Никльби - Диккенс Чарльз - Страница 36

Они ждали гораздо дольше, чем хотелось бы мистеру Ральфу Никльби, который без всякого интереса взирал на окружавшую его мишуру и собирался уже позвонить, когда какой-то джентльмен внезапно просунул голову в комнату и, увидев, что тут кто-то есть, так же внезапно убрал ее обратно.

— Эй, послушайте! — крикнул Ральф. — Кто там?

При звуке голоса Ральфа голова появилась снова, а рот с очень длинным рядом очень белых зубов жеманно произнес слова:

— Черт возьми! Как! Это Никльби! Ах, черт возьми!

Издав эти восклицания, джентльмен приблизился и с большой горячностью пожал руку Ральфу.

На нем был ярко расцвеченный халат, жилет и турецкие шаровары того же рисунка, розовый шелковый шейный платок и ярко-зеленые туфли, а вокруг талии обвита очень длинная часовая цепочка. Вдобавок у него были бакенбарды и усы, выкрашенные черной краской и элегантно завитые.

— Черт возьми, уж не хотите ли вы сказать, что я вам нужен? А, черт возьми? — сказал этот джентльмен, хлопая по плечу Ральфа.

— Еще нет, — саркастически отозвался Ральф.

— Ха-ха! Черт возьми! — воскликнул джентльмен и, повернувшись на каблуках, чтобы посмеяться с большой грацией, очутился лицом к лицу с Кэт Никльби, стоявшей тут же.

— Моя племянница, — сказал Ральф.

— Вспоминаю! — сказал джентльмен; стукнув себя по носу согнутым пальцем, словно в наказание за свою забывчивость. — Черт возьми, вспоминаю, зачем вы пришли. Пройдите сюда, Никльби. Дорогая моя, не угодно ли вам следовать за мной? Ха-ха! Все они следуют за мной,Никльби. Всегда следовали, черт возьми, всегда!

Дав таким образом волю своему игривому воображению, джентльмен повел их на третий этаж в гостиную, меблированную, пожалуй, с не меньшей элегантностью, чем апартаменты внизу; наличие серебряного кофейника, яичной скорлупы и неубранного, фарфорового прибора на одну персону, казалось, возвещало о том, что джентльмен только что позавтракал.

— Садитесь, дорогая моя, — сказал джентльмен, сначала смутив мисс Никльби пристальным взглядом, а затем осклабившись в восторге от такого успеха. — Задохнешься, пока поднимешься в эту проклятую комнату наверху. Эти дьявольские гостиные под самой крышей… Боюсь, что придется переехать, Никльби.

— Я бы непременно переехал, — сказал Ральф, хмуро осматриваясь вокруг.

— Какой вы чертовски странный человек, Никльби! — сказал джентльмен.Самый чертовский, самый лукавый, самый чудаковатый старый чеканщик золота и серебра, какого мне приходилось видеть, черт возьми!

Сделав такой комплимент Ральфу, джентльмен позвонил и стал таращить глаза на мисс Никльби, пока не явился слуга, после чего он отвел взгляд и приказал, чтобы слуга попросил свою хозяйку прийти немедленно; затем он принялся за прежнее и не отводил глаз, пока не явилась мадам Манталини.

Портниха была полной особой, нарядно одетой и довольно миловидной, но значительно старше, чем джентльмен в шароварах, за которого она вышла замуж с полгода назад. Первоначально фамилия джентльмена была Мантль, но с помощью легкого изменения ее превратили в Манталини: леди справедливо полагала, что английское наименование нанесет серьезный ущерб делу. Женился он благодаря своим бакенбардам. На этот капитал он до сей поры жил благородным образом не один год и недавно его увеличил терпеливым отращиванием усов, которые сулили ему в будущем приятную независимость. В настоящее время его участие в фирме выражалось в трате денег, а когда таковых не хватало, то в поездках к мистеру Ральфу Никльби, чтобы добиться учета — за проценты — векселей заказчиков.

— Жизнь моя, — сказал мистер Манталини, — как дьявольски долго ты не приходила!

— Любовь моя, я даже не знала, что мистер Никльби здесь, — сказала мадам Манталини.

— В таком случае, душа моя, каким же вдвойне дьявольским негодяем должен быть этот лакей, — заметил мистер Манталини.

— Дорогой мой, — сказала мадам, — это целиком твоя вина.

— Моя вина, радость моего сердца?

— Разумеется, милый мой, — заявила леди. — Чего же можно ждать, раз ты не исправляешь этого человека?

— Не исправляю этого человека, восторг души моей?!

— Да! Я уверена, что ему необходимо сделать внушение, — сказала мадам, надувая губки.

— В таком случае, не огорчайся, — сказал мистер Манталини, — его будут стегать хлыстом, пока он не начнет чертовски вопить.

Дав такое обещание, мистер Манталини поцеловал мадам Манталини, а по окончании этой сцены мадам Манталини шутливо дернула за ухо мистера Манталини, после чего они приступили к делу.

— Итак, сударыня, — начал Ральф, который взирал на все это с таким презрением, какое мало кто может выразить взглядом, — вот моя племянница.

— Вот как, мистер Никльби! — отозвалась мадам Манталини, обозревая Кэт с головы до ног и с ног до головы. — Вы умеете говорить по-французски, дитя?

— Да, мадам, — отвечала Кэт, не смея поднять глаза, ибо она чувствовала, что на нее устремлен взгляд противного челевека в халате.

— Как француженка? — спросил супруг.

Мисс Никльби ничего не ответила на этот вопрос и повернулась спиной к вопрошавшему, как бы готовясь отвечать на то, о чем пожелает осведомиться его жена.

— Мы постоянно держим в нашем заведении двадцать молодых женщин,сказала мадам.

— В самом деле, сударыня? — робко отозвалась Кэт.

— Да, и есть среди них чертовски красивые, — сказал хозяин.

— Манталини! — грозно воскликнула его жена.

— Идол души моей! — сказал Манталини.

— Ты хочешь разбить мне сердце?

— Не хочу, даже за двадцать тысяч полушарий, населенных… населенных… населенных маленькими балеринами, — в поэтическом стиле ответил Манталини.

— Но ты разобьешь, если и впредь будешь говорить в таком духе, — сказала его жена. — Что подумает мистер Никльби, слушая тебя?

— О, ничего, сударыня, ничего! — отозвался Ральф. — Я знаю и его любезную натуру и вашу… Пустые словечки, придающие особый вкус вашему повседневному общению… ссоры влюбленных, увеличивающие сладость тех семейных радостей, какие обещают столь долго длиться… Вот и все, вот и все. — Если бы железная дверь могла поссориться со своими петлями и приняла твердое решение открываться с медлительным упорством и стереть их в порошок, она издала бы более приятный звук, чем грубый и язвительный голос Ральфа, когда он произнес эти слова. Даже мистер Манталини ощутил его воздействие и, испуганно оглянувшись, воскликнул:

— Какое дьявольски ужасное карканье!

— Будьте добры не обращать внимание на то, что говорит мистер Манталини, — заметила его жена, повернувшись к Кэт.

— Я и не обращаю, сударыня, — спокойно и презрительно сказала Кэт.

— Мистер Манталини ровно ничего не знает об этих молодых женщинах,продолжала мадам, глядя на своего супруга, но говоря с Кэт. — Если он и видел кого-нибудь из них, то, должно быть, встретил их на улице, когда они шли на работу или с работы, но не здесь. Он даже никогда не бывал в той комнате. Я этого не разрешаю. Сколько часов в день привыкли вы работать?

— Я еще совсем не привыкла к работе, сударыня, — тихим голосом ответила Кэт.

— Тем лучше будет она работать теперь, — сказал Ральф, вставляя слово, дабы это признание не повредило переговорам.

— Надеюсь, — отозвалась мадам Манталини. — У нас рабочие часы с девяти до девяти, а когда заказов очень много, то еще дополнительная работа, за которую я назначаю особую плату.

Кэт поклонилась, давая понять, что она слышала и удовлетворена.

— Что касается еды, — продолжала мадам Манталини, — то есть обеда и чая, то вы будете получать их здесь. Я бы сказала, что жалованья вам будет назначено от пяти до семи шиллингов в неделю, но я не могу дать никаких обязательств, пока не увижу, что вы умеете делать.

Кэт снова поклонилась.

— Если вы согласны, — сказала мадам Манталини, — то лучше начинайте в понедельник, ровно в девять часов утра, а старшая мастерица мисс Нэг получит к тому времени указания испытать вас сначала на какой-нибудь легкой работе. Еще что-нибудь, мистер Никльби?