Фабрика мертвецов (СИ) - Кащеев Кирилл - Страница 46

Митя выпрыгнул из седла и бросился к громадному дорожному сундуку, больше похожему на шкаф. Рванул крышку – безжалостно, с мясом выдранные замки только жалко клацнули. Крышка отлетела в сторону, открывая отделанное кожей нутро – с вешалками для сюртуков и брюк, и ящиками для белья. Митя замер.

Все его сюртуки были безжалостно иссечены: без рукавов, с раскромсанными полами и изувеченными воротниками. Панталоны разрублены пополам – будто их растягивали, а потом рубили шашкой, одни за другими. Митя дернул ящик с сорочками – ременная ручка осталась у него в руке. Рыча и обламывая ногти, он потянул ящик на себя… и под ноги ему посыпались мелко посеченные белые лоскуты.

- Эта была французская. - сжимая в кулаке откромсанный с чудовищной яростью манжет, прошептал он. – Лионский шелк. - и вдруг издал протяжный, вибрирующий смешок.

Отец и Штольцы поглядели на него с одинаковой брезгливой жалостью, кажется, принимая смех за истерику. А Митя уже хохотал в голос – потому что теперь он знал не только про Остапа Степановича, который стоял за разгулом навий в окрестностях, и за убийством путейца с сыном, наверняка, тоже. Он знал и тех, кто стоит за самим Остапом Степановичем!

Был только один человек, способный не тронуть дорогую домашнюю машинерию, но уничтожить полицейское оборудование… и искромсать Митины бесценные сорочки. Алешка Лаппо-Данилевский, вот кто! Наверняка не сам, а по указу своего папеньки. Точнее, отцовские вещи – по отцовскому указу, а Митины – по велению собственной завистливой душонки!

Одного только Митя понять не мог – для чего им все это надо?

Глава 29. Орднунг и стряпуха

Зависть – сильное чувство. Шершавое такое, ворочается в груди, по сердцу проходится металлической теркой, под ребрами ковыряется. Ну почему? Митя снова завертел головой, разглядывая аккуратные поля, то окопанные канавой, то обсаженные кустарником. Рядом с одним Митя не выдержал, остановился: на нем то и дело звучно щелкало металлическое реле, с тугим гулом включался паровой насос – и вода рассыпалась маревом брызг над выстроившимися, точно солдаты на плацу, ростками. Нет, у дядюшки Белозерского супруга из внучек Даны-Водной, так она тоже в засушливые годы умудрялась родники прямо к полям выводить – но тут–то никакой Кровной Силы, чистейшая паровая механика! Кое где меж полей виднелись новехонькие, по-германски аккуратные домики с палисадниками – одинаковые, будто горошины из одного стручка. И от всего этого создавалось впечатление, что они каким-то чудом перенеслись в окрестности Берлина или Бонна. Ну и почему здесь живет убогий Ингвар, а он, Митя вынужден ютиться в запущенном и обобранном имении, вокруг которого еще и дела какие-то странные творятся?

На миг Митя подумал, что он даже понимает Алексея: если при виде Митиных рубашек у того также пекло в груди. Митя тряхнул головой: да знал бы младший Лаппо-Данилевский сколько на каждую вещь из Митиного гардероба сил положено! Сколько ссор с отцом, сколько умильных улыбок бабушке, сколько выгадываний из собственных карманных денег и постыдной, приказчицкой прямо, экономии на всем – и так на каждую сорочку, каждую пару перчаток или модный жилет. Каждый дюйм шерстяного с шелком камлота или тонкого батиста кровавым потом полит, а этот… тварь, хуже нава, ножом их рубить? Ну ничего, любезный Алексей Иванович, сочтемся – и с вами, и с батюшкой вашим! Отольются вам… покромсанные манжеты да отпоротые пуговицы.

Ворота в помещичью усадьбу были далеко не такими узорчатыми, как у въезда в отцовское имение – зато и ржавчины на них ни пятнышка, а дорога вымощена камнем. И открывались ворота тоже на пару – зашипело, затрещало, и створки разъехались сами, никаких тебе кланяющихся мужиков с причитаниями «Ты дывы, яка радость нам привалила – паны с гостями понаехали!», как у Шабельских. Разве что вдалеке промелькнула баба, торопливо орудующая метлой, да у дома, похожего хоть на усадьбу Шабельских, хоть на их с отцом, наметилось некое торопливое шевеление. На заполошный вопль «Германец наш йиде! А з ним ще якись бесы!», Свенельд угрюмо поморщился:

- Несмотря на то, что мои соплеменники живут здесь со времен Ее Величества Екатерины, немец для деревенских жителей – по-прежнему такой вид нечисти.

- Может, у них есть основания? – хмыкнул Митя.

- Может, и есть. – Ингвар остановил паро-телегу, стрекотание и гул смолкли, и его слова прозвучали особенно громко. – Тех, кто заставляет работать, не любят. Хотя откуда вам, Дмитрий, про работу знать?

- Ингвар! – предостерегающе окликнул его брат.

- Совершенно верно! – глядя на него свысока, согласился Митя. – Светская жизнь отнимает слишком много сил, чтобы тратить их на такое скучное занятие как работа.

- Митя! – простонал отец.

- Ho-ho, die Jungs kämpfen immer zuerst, und danach werden sie Freunde![22] – пронзительно проорал старик-механик, и его паро-бот погрохотал к новехонькому кирпичному бараку, накрывшему своей длинной тушей место для цветников.

- Я ни в коей мере не собираюсь с Ингваром драться. – Митя возмущенно поглядел ему вслед. А уж тем паче – становиться друзьями. Ни после. Ни до. Ни вместо.

- Ваше счастье! – задиристо ответил Ингвар, расправил плечи аж до хруста и слегка округлив руки – как борец на цирковой арене – величественным шагом направился следом за паро-ботом.

- Может, за целителем? – вроде как себе под нос, но все же довольно громко пробормотал Митя. – Судя по походке, мертвяк его здорово помял… руки вон как свело.

Ингвар бросил на Митю яростный взгляд, рванул створку… Изнутри сильно пахнуло устойчивым ароматом смазки, нагретого металла и влажного пара.

- Заводите! – скомандовал Ингвар отцу.

Тот только укоризненно покосился на Митю – и повел автоматон внутрь.

Кирпичный барак был забит всяческой машинерией: Митя и не видал такой никогда! Булькали котлы, негромко гудели винты, и то и дело, вырывались из труб струйки пара. Соскочивший с автоматона механик ухватился за ручку и принялся ее яростно крутить. Гудение усилилось, будто внутри заметались тысячи стальных пчел, шестеренки громадной паровой машины завертелись быстрее… и иззубренная «Перунова стрела» ломаной сверкающей линией промелькнула вдоль стены барака, и тут же исчезла, оставив за собой резкий запах озона.

- Что это? – зачарованно прошептал Митя, делая шаг к дверям…

- Работа наша. Вам не интересно! – злорадно объявил Ингвар– и с грохотом захлопнул створку перед самым Митиным носом.

Даже поглядеть не дал! Какая низкая… бесчестная месть! И главное ведь – за что? Что он Ингвару такого сделал? Хотя глупо ждать от плебея – благородства.

- Чисто котлы пекельные, з яких навии на землю лезуть! – урядник перекрестился и укоризненно поглядел на закрытые двери сарая – из-под них мелькали вспышки и слышался свист и стук, будто внутри заработала паровая машина.

«Она, небось, и заработала.» - досадливо вздохнул Митя.

- Простите, Дмитрий. Ингвар иногда бывает… слишком резок. Особенно с теми, кто, как ему кажется, меня обижает. - мягко сказал Свенельд.

Еще с теми, кто раз за разом видит, то как его чуть младший Шабельский не зашиб, то мертвяк чуть не задушил. А отец еще говорит, что это у Мити друзей нет! Ингвар – вот у кого проблемы с равными по возрасту… даже с уже покойными. Митя позволил себе едва заметную усмешку.

- А вообще, он весьма разумный, волевой и неленивый юноша. Я горжусь своим братом. – сухо бросил увидавший эту усмешку Штольц. - Я покажу, куда поставить автоматон. – не дожидаясь ответа направился куда-то за кирпичный барак.

Понятно: сам он братца как угодно осуждать может, остальным же положено только восхищаться. Нет уж, увольте!

– Григорий! Катерина! Вы меня отлично слышите: так почему я должен бегать, выкликая вас? – донесся из-за барака раздраженный голос Штольца.

Митя направил автоматон туда, но весьма неспешно – разбираться с прислугой хозяину лучше без свидетелей. За Митей потащились и урядник с оставшимся стражником.